– Это ужасно! – выпалила я.

– Может быть и так, но когда тысячи посетителей, приехавших со всех концов света, швыряют груды золота на столы, никто не хочет думать об этом. Сколько было прекрасных мест. Сотерн-клаб, например: шикарные лестницы черного мрамора, хромированный сортир...

– И место наверху? – Я ткнула пальцем на потолок, представив себе, как элегантно одетые люди из всевозможных экзотических уголков земли спокойно принимают карты из рук крупье, небрежно делают ставки, с одинаковой невозмутимостью воспринимая победы и проигрыши.

Старик нахмурился:

– Чиггер-клаб был гораздо беднее: никакого итальянского мрамора, никаких персидских ковров. Наши постоянные клиенты куда лучше умели плевать на паркетный пол, чем ходить по нему.

Одним из этих постоянных клиентов был мой отец.

– Не поймите меня превратно, милая. Джентльмены тоже иногда делают ставки, и Адмирал, вне всякого сомнения, был настоящим джентльменом с Юга.

Меня несказанно обрадовало то, что не я одна так воспринимаю Джесси Таггарта, ведь я знала за собой эту слабость: идеализировать образ моего отца. Я отпила еще немного воды и улыбнулась.

– Так вы говорили, что работали там.

Он бросил мимолетный взгляд на свои руки. Суставы на его пальцах были очень распухшими, как будто их разбили в драке.

– Выражаясь дипломатично, я состоял в тамошней службе безопасности, – медленно проговорил он.

Я смотрела на его тяжелые руки с узловатыми пальцами. Кажется, это все, что осталось от сильного, здорового мужчины, который как бык стоял когда-то на своих коротких крепких ногах. Карточная игра занятие истинного джентльмена... Может быть и так, но я подозреваю, что только типы, подобные Бу Макгрю, способны еще верить в это. Мои руки были холодны как лед; я сжимала их, пытаясь согреть.

– Насколько я помню, мой отец очень много времени проводил в море.

Бу посмотрел на меня и рассмеялся.

– «Адмирал» – это всего лишь прозвище. Чтобы заслужить его, ваш отец довольно долго болтался в разных портах, но... он и воду-то терпеть не мог!

– Его сестра сказала мне, что он оставил дом, чтобы стать моряком.

– Милая, он никогда не приближался к морю ближе грязных забегаловок на причалах, в потайных комнатах которых обычно играл в покер. – Бу неуклюже похлопал меня по руке. – Конечно, все это было до того, как удача оставила его. Только что она благоволила к нему, и вдруг охладела... как молочник к девке с Гвернси в третьем часу утра!

Я слегка покраснела, но принимая во внимание обычный цвет моей кожи, это так же бросалось в глаза, как если бы я взяла красный флаг и стала размахивать им.

– Простите меня, м-мэм, – смущенно пробормотал он, не зная, куда деть глаза. – Все эти байки старых времен... В клубе нам не хватало женского общества, и мы не привыкли стесняться в выражениях. – Он теребил грубой ручищей свою щетинистую бороду. – Адмирал объявился однажды ночью, летом 1966-го, за год до того, как нас прикрыли. Он сказал, что копит деньги на дом, чтобы подарить его дочери в день рождения, и чувствует удачу.

Я вся напряглась. Было слышно, как старый вентилятор под потолком силится разогнать духоту.

– И что произошло?

Старик улыбнулся, но его глаза стали грустными.

– То, что должно было произойти. Все, кроме него, знали, чтодолжно было произойти. – Он был таким же суеверным, как тетя Джозефина.

– Он проиграл?

– Вы так и не получили этот дом, правда? – ласково спросил он. Его улыбка потихоньку увяла.

Я кусала свой кулак, силясь сдержать рыдания, готовые вырваться из сдавленного спазмом горла.

– Где он сейчас?

– Кто знает...

– Ну хоть какую-нибудь зацепку...

– Я знаю одно место, но не уверен, что... – Он в нерешительности качал головой, готовый, кажется, зайцем сбежать отсюда, забыв о своих старых больных ногах.

– Пожалуйста, – умоляла я. – Я проделала такой долгий путь.

Он прикрыл лицо руками, потом поднял голову, устало посмотрев на меня.

– Он убил себя. Его автомобиль лежит, перевернутый, на дне озера Изабелла. Тело так и не нашли, но похороны были весьма приличные, и могила на кладбище у Виллоу-роуд... тоже ничего. Шесть месяцев спустя его останки выбросило волной на берег. Правда, точно опознать их не смогли: мало что от него осталось... Некоторые утверждали, что это не он, но тогда больше никто не был объявлен пропавшим. – Бу опустил глаза. – Ни один изтех, кто был у нас в клубе той ночью, не сомневается в его смерти. Мы видели, в каком состоянии он уезжал.

Мраморный стол под моими руками был холодный и влажный, как могильная плита. Голова снова начала кружиться, и я подумала, что недавний припадок повторяется. Как сомнамбула, я проковыляла к выходу, к яркому свету летнего полудня.

– Не нужно было рассказывать вам все это, – слышался за спиной скрипучий старческий голос; слова повисали в тяжелом горячем воздухе, эхом отзываясь в моих ушах.

Не помню, как я добралась до гостиницы; все, о чем я могла думать, – это о том, чтобы оказаться скорее под защитой сильных рук Дэвида, успокоиться и под звуки его ласкового голоса вновь обрести себя. Наверное, он был прав, когда просил меня не ходить туда одной: я никогда не смогу быть такой сильной, как он.

Наша комната была пуста. Часы на ночном столике показывали, что остается еще двадцать минут до того момента, когда Дэвид должен вернуться. Я достала носовой платок, промокнула пот с верхней губы и сунула кусочек ткани, все еще пахнущий дьявольским зельем, обратно в карман. Потом легла на кровать и, закрыв глаза, стала молить Господа, чтобы Дэвид пришел скорее.

Должно быть, я задремала, и тяжелое, мучительное сновидение придавило меня. Передо мной возникла какая-то шумная вечеринка.

Светили газовые фонари, и это придавало празднеству мрачный, зловещий вид. Собравшиеся грубо и цинично переговаривались, в комнате стоял зловонный дым от дешевых сигар, так что мне хотелось зажать нос. Коренастый мужчина, полный высокомерия, сидел ко мне спиной, и я ясно видела гигантские, как лунные кратеры, поры на его нездоровой коже, свисавшей складками на толстой шее.

В соседней комнате мужчины, с ног до головы обвешанные оружием, приставали к полураздетым беспрерывно хихикающим женщинам. В сторонке несколько красоток, одетых чуточку поприличнее, покачивались на высоких старомодных каблуках, лениво отмахивались от назойливо тянувшихся к ним мужских рук; их отделанные бисером платья состояли, кажется, из одних разрезов, а декольте простирались практически до пупа.

Обливаясь потом, я наблюдала за происходящим; сердце мое бешено колотилось. Атмосфера в комнате была крайне недружелюбной, словно дух враждебности навеки застыл в этом воздухе, перемешавшись с омерзительным табачным зловонием.

Несмотря на липкую духоту, царившую в комнате, меня била нервная дрожь. В моем нынешнем подавленном состоянии уединиться в старой комнате Аль Капоне... вряд ли это была удачная мысль! Кошмар забрал мои последние силы, особенно угнетала невероятная подлинность происходившего.

Очнувшись от кошмара, я, перепуганная, бросилась к часам. Это казалось невероятным, но прошел уже целый час. А Дэвид все еще не возвратился.

Я побежала в ванную и включила холодную воду. Согнувшись над раковиной, я плеснула в лицо водой, оказавшейся теплой, как парное молоко. Очевидно, «холод» летом на Юге становится понятием относительным.

Уняв нервную дрожь, я закрыла кран и насухо вытерлась полотенцем, уничтожая остатки грима. Возможно, мы с Дэвидом договаривались встретиться в кафе, а я забыла, к своему стыду. «Какое счастье, что у меня есть Дэвид и есть на кого положиться!» – думала я, стремительно выбегая из комнаты. Нужно было как можно быстрее найти его.

Не жалея ног и обуви, я бежала по улице, пока, бросив мимолетный взгляд в окно ресторана, не увидела его, сидящего за столиком, сногсшибательно красивого в белом летнем костюме и соломенной шляпе.