Так, в Передовом полку оказались псковичи, брянцы, белозерцы и коломенцы. Состав других был, очевидно, более пестрым. В Большом и Засадном полках находились москвичи, включая двор великого князя, но они не были там единственными.

Мелкие тактические единицы, состоящие из господина и его слуг, в документах эпохи Куликовской битвы не упомянуты. Однако такие единицы, судя по списку убитых в битве «бояр» (то есть мелких и средних командиров), существовали и входили в состав отрядов, образуя их первичные ячейки.

Над каждым из входивших в полк подразделений развевался собственный «стяг». Посреди Большого полка было поднято и общевойсковое, великокняжеское знамя. Оно было красным с изображением Нерукотворного Спаса. Это знамя обозначало место, рядом с которым должен был находиться московский князь Дмитрий Иванович — глава армии.

Впрочем, сохранилось предание, согласно которому Дмитрий Иванович поменялся доспехами, оружием и конем со своим верным слугой — Михаилом Бренком. Бренок, одетый в княжеский доспех, находился в центре Большого полка, под главным знаменем армии. А сам Дмитрий Иванович решил участвовать в конном сражении, встав со своей ближайшей свитой в ряды Передового полка.

Засадный полк русской армии был скрыт в дубраве. Окрестности Куликова поля позволили осуществить эту воинскую хитрость, решающим образом повлиявшую на исход. Несомненно, что место сражения, предоставлявшее русскому командованию определенные преимущества, было намечено заранее и учтено при построении войск и планировании их будущих действий.

Поле для битвы было выбрано, несомненно, русскими воеводами. Стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, оно представляло из себя своеобразный замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Пригодное для битвы пространство на Куликовом поле было в ширину не более 2,5–3 км при длине (между удобными для наблюдения за ходом боя возвышенностями) около 4 км. Таким образом, фронт боя Куликовской битвы не превышал трех километров, при четырех километрах в глубину. На нешироком, зажатом с двух сторон лесами и оврагами, поле татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения. Татары были вынуждены, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников.

— Держи, — Дмитрий вручил Михаилу Бренку свой островерхий, позолоченный княжеский шлем. — Стой крепко, не посрами меня. Оттуда, — он обвел рукой строящиеся на поле рати, — они будут видеть не Михаила Бренка, а одетого в злаченый доспех московского князя… Ты все хотел боярином стать, Мишка… Будешь боярином, если сегодня чести моей не уронишь… Так? — князь обернулся на стоящих за спиной воевод и бояр.

— Так, — кивнул старший воевода, Боброк, нахмурившись. — Только ты, княже, лучше ко мне в полк вставай. Оно все надежнее будет. Да не бойся, битва не уйдет от нас. Чую, всем крови придется хлебнуть.

— А, — нетерпеливо махнул рукой Дмитрий. — Пока до вас дело дойдет, татары уж кончатся!

И он, оглядев в порядке выстраивающиеся ряды русской рати, радостно рассмеялся. Никогда еще не было под его началом такой силищи. Разве что под Тверью…

Дружинники, окружавшие Дмитрия, подхватили его смех. Воеводы и князья тоже заулыбались. Многие, проследив взгляд великого князя, тоже гордо приподняли голову, расправили плечи. Армия, перегородившая неширокое поле из конца в конец, казалась немыслимо огромной. А новые отряды все подходили и подходили, становясь под стяги, на тех местах, что были им указаны вчера, на смотре.

— Нет уж, Волынец. Вперед я поеду… Хватит. Попил Мамайка нашей кровушки. И я хочу теперь его крови испить. На Воже я не стоял позади. И ничего. Жив… А воевод тут и без меня хватит. О том и на совете все оговорено.

И князь вскочил на подведенного ему коня. Одел на голову простой железный шишак и, пришпорив коня, помчался вперед — туда, где над клубившимся по земле туманом возвышалось знамя Передового полка и хоругви литовских князей — Дмитрия и Андрея Ольгердовичей.

За переодетым князем немедленно устремилась дюжина хорошо одоспешенных отроков — его личная охрана.

Седовласый воевода Боброк-Волынский переглянулся с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским — двоюродным братом Дмитрия Ивановича.

— А ты-то что молчал? Сказал бы ему! Что он, в самом деле?.. Тоже мне, храбрец нашелся. А ну как мы без князя останемся?

— Не останетесь, — уверенно кивнул Владимир Андреевич и, развернув коня, направил его в сторону дубравы, прикрывающей левый фланг русской рати.

— Да, верно. Что это я? — буркнул себе под нос Боброк. — Князей у нас еще несчитано… — И он, развернув коня следом за Владимиром, прошептал совсем уже тихо, чтобы никто, не дай бог, не услышал: — Да вот только шибко умные все. Кто в засадный полк со всей ратью своей встал, — он смерил взглядом едущего впереди Владимира Андреевича, — а кто и вовсе в своей отчине спрятался… — И Боброку вспомнился недобрый взгляд и лукавая усмешка Дмитрия Константиновича Нижегородского.

— Ладно. На все воля Божия! — воевода, оглядев уже почти построившиеся полки, широко перекрестился.

Туман медленно рассеивался, и перед глазами великого князя московского Дмитрия Ивановича все шире открывалась бескрайняя ковыльная степь. Союзная армия, казавшаяся такой могучей вблизи, теперь выглядела темной полоской с трепещущими стягами и чуть поблескивающей в лучах восходящего солнца щетиной копий. Впереди, вытянувшись в тонкую линию, ждали сигнала к атаке застрельщики из Сторожевого полка. Перед ними уже мелькали первые разъезды татар. И сердце щемило в ожидании боя тревожно и сладко, словно в предвкушении соколиной охоты или псовой травли.

— Сигнал! — крикнул кто-то слева от князя.

Один из стягов Сторожевого полка наклонился вперед, и стройные ряды стоявших перед ними всадников рванулись в атаку, с радостным гиканьем рассыпаясь по полю.

Началось…

Выдвинувшиеся было вперед отряды Сторожевого полка опять отступали. Видно, Мамай бросил в бой еще пару тысяч бойцов.

«Удалось, — облегченно вздохнул Дмитрий Иванович. — Волынец верно говорил — главное, их в бой втянуть. А теперь уж завертим, завертим, да на главные-то силы и выведем».

Князь нетерпеливо повел плечами.

— Ну все, Иван, — раздалось справа от него. Это глава первого стяга Передового полка, князь Федор Романович Белозерский обращался к своему юному сыну. — Наша очередь настает. Сейчас я велю, знаменосец качнет стяг вперед, и мы двинемся в бой. Помни, о чем я говорил, сынок. Не подставляйся. И держись все время со мной рядом…

Отступающие под натиском татар всадники Сторожевого полка были все ближе. Федор Романович привстал на стременах, напрягшись всем телом и внимательно всматриваясь в приближающуюся к нему конную лаву. Поднял вверх руку и резко опустил ее. Стоявший рядом знаменосец тут же наклонил вперед стяг.

— Хур-ра! — на татарский манер рявкнули воины и, пришпорив коней, рванулись вперед.

Дмитрий, пролетев мимо отступающих конников Сторожевого полка, увидел мчащихся за ними следом татар. Один несся прямо на него. Князь поудобнее перехватил копье, направив его на приближающегося противника. Тот даже не успел сообразить, что произошло. Получив копьем в живот, он кувыркнулся куда-то вбок, и князь тут же потерял его из виду. Копье вырвалось из рук. Князь потянул из ножен меч. Другой татарин, верхом на рыжей, большеголовой лошадке, столкнулся с могучей княжеской лошадью и попытался, вытянувшись в седле, уязвить Дмитрия саблей. Но не достал. Татарская кляча отлетела от княжеского коня, как камень от скалы. Дмитрий вынул, наконец, меч и попытался найти взглядом того татарина, что замахивался на него, но тщетно — того уже изрубили верные отроки, мчавшиеся по обе стороны, чуть поодаль от князя.