– Зачем нам в Вену, Цебеш?

– Пан Цебеш. Привыкай помаленьку. Нам придется общаться на людях.

– Так зачем, пан... Цебеш? Что вы вообще собираетесь делать? Как именно будете использовать меня? Я хочу все заранее знать, чтобы решить, смогу ли участвовать в этом.

– Хорошо. Слушай. Это будет ритуал. Под звуки органа, в одном из прекраснейших соборов Европы... Своего рода месса. Во время службы ты будешь одним из главных действующих лиц. В присутствии необходимых для Призвания лиц ты должна свершить ритуал – поднести Избраннику Господа чашу с кровью Христа, чтобы он ее выпил.

– А откуда вы возьмете кровь? – нервно дернулась Ольга. – Кто-то будет убит? Ранен?

– Ваша подозрительность и необразованность, сударыня, не знают границ... Церковное вино, налитое в чашу, в ходе Божественной литургии превращается в кровь Христа. Это чудо действительно происходит всякий раз, когда в литургии участвуют лишь те, кто искренно верит. Впрочем, случается подобное все реже. Неверующие, лицемеры, ханжи и нераскаявшиеся грешники никогда не удостаивались чести причащаться кровью Христа. Ибо сказано: каждому воздастся по вере его.

– То есть если я не буду во все это верить...

– Если хоть один из участников ритуала не будет верить, то не свершится не только Пришествие, но и евхаристия, Пресуществление вина в кровь Господа. Поэтому-то Вера очень важна. Вера и есть основа этого ритуала. Остальное – место, время, состав участников, музыка, магия, алхимия и астрология – призвано лишь усилить эффект, сделать чудо, вызванное Верой, Неизбежным и Сильным – Истинным чудом!

– Боюсь, мое участие вам помешает. Я не верю и не сумею поверить ни в вашу магию, ни в возможность пришествия этого вашего Спасителя. Даже если он существует, кто вы такие, чтобы призывать его по своей воле? Почему он вдруг должен именно вам, именно в назначенное вами время явиться? И как, как он будет все это спасать?

– Слишком много «почему», Мария. – И Старик зло ударил хлыстом по спинам замедливших движение коней. – Ты ничего не знаешь про нас, про этот мир, про то, как, что и почему здесь происходит. А вместо того чтобы понять, берешься судить... Гордыня – самый тяжкий грех из всех, которые может совершить человек. У вас, наверное, все там такие. Может быть, я ошибся, забросив невод так далеко вперед... Увы, я не Мишель Нострадамус. Но я читал труды и его, и многих других великих пророков. Сам Кеплер научил меня магии чисел. Я и самостоятельно многого достиг. Математика и божественное озарение дали мне ключ к очень многим вратам. Появление Спасителя неизбежно, как и Армагеддон. Оно предначертано Всевышним еще до появления этого, материального мира. Мы лишь камни великой пирамиды, символы великого пророчества. Нет точной даты. Но мне наверняка известно место – Европа, Альпы, и время, когда все свершится, – одна тысяча шестьсот восемнадцать. Нынешний год. И он уже подходит к концу. Вера. Вот сила, на которую мы только и можем опереться сейчас. И если у нас не получится, то Он явится где-то еще.

На кого снизойдет Его дух? На беззащитного младенца, которого раздавят, словно щенка в кровавом месиве войны? Или на дряхлого старца, не имеющего сил хоть что-нибудь вокруг изменить? Или на женщину – на блудницу, которую отдадут завтра на потеху эскадрону рейтар?! Я не берусь решать за Господа. Но я делаю все, что в моих скромных силах, чтобы помочь осуществлению Его божественной воли. Он открыл мне глаза на Истину. Так неужели же я оставлю в бездействии руки? Сомнения – удел малодушных.

И, раз уж зашла речь, напомню еще раз – для тебя все, что происходит здесь, – прошлое. А значит – случившееся. Для тебя все вдвойне предначертано. Задумайся о том, что будет с тобой, со всем твоим будущим, если ты пойдешь против своего предначертания. Помогать мне – для тебя единственный способ сохранить твой родной мир. Иначе тебе просто некуда будет возвращаться...

Подумай об этом, пока есть еще время. Чувствую, что скоро у нас будет время только для действий.

«Он уверен, что поймал меня в ловушку предопределенности, притащив в прошлое. – Ольга пыталась сосредоточиться и разобраться в том, что только что рассказал ей Старик. – Но это не мое прошлое. Не мой мир. Это какое-то параллельное пространство, альтернативная история... Что бы тут ни случилось, моему миру это никак не грозит. Выход есть. Должен быть. Что угодно, только не ритуал. Ведь если у них получится, если здесь это возможно... Не может, не должно у них получиться! Люди сами выбирают свой путь, без пастыря. Иначе это уже не люди, а стадо... Если все это действительно наше прошлое, то при удачном ритуале того, моего двухтысячного года точно не будет!»

Небо на востоке уже окрасилось в более светлые тона, когда они увидели, что впереди, на дороге, мерцает красная точка. Чем ближе, тем понятней становилось, что это костер у самой дороги, вокруг которого суетятся какие-то фигуры.

– Интересно... уж не стражники ли там нас дожидаются? – заворчал Цебеш и попробовал, быстро ли выходит у него шпага из ножен.

– Вы дворянин? Военный?

– С чего ты взяла?

– Но ведь умеете обращаться и со шпагой, и с пистолетом.

– Научишься тут... Сама-то умеешь стрелять из пистоля?.. Смотри. Отводишь вот этот рычаг, жмешь сюда. А дуло должно смотреть в живот врага, чтобы наверняка. Стрелять надо только в упор, с двух-трех шагов. Тут уж и дите не промажет.

Большой яркий костер вырвал из полумрака широкий круг освещенной земли. Перевернутая на бок телега лежала почти поперек дороги. Между телегой и глубокой колдобиной на дороге оставался довольно узкий и неудобный проход. В проходе, подняв руку, стоял человек.

– Стойте! Стойте, почтенные. Нам нужна ваша помощь.

– Ловко, – прошипел Старик, нащупывая свой пистоль. – Тот, кто не притормозит здесь, наверняка угодит колесом в яму и перевернется. – Зло сплюнув он начал натягивать вожжи. Лошади остановились прямо перед телегой.

– Помоги нам, почтенный. Прояви сочувствие к нашей беде. С тобой тоже такое могло произойти на дороге.

Широкие плечи, основательные жесты и спокойный тон. Говоривший скорее был похож не на просящего помощи путешественника, а на офицера таможни. Красный с золотыми позументами кафтан, баделер в богато украшенных ножнах, красная же ермолка. Он обращался к ним на хорошем немецком, но с сильным южным акцентом. Еще двое, в красных кафтанах и таких же ермолках, стояли, разглядывая их, за перевернутой телегой.

– Турки? – испуганным шепотом спросила Ольга.

– Скорее албанцы, – ответил Старик и, уже обращаясь к остановившему их, произнес по-немецки. – Что за беда у вас приключилась? Перевернулась телега?

– Телега – это полбеды. Недолго ее починить. Да мы уже и починили... У нас пала лошадь.

– Так что вы хотите от нас? По какому праву перегородили дорогу?

– Хотим ваших лошадей. – И албанец широко, даже радостно как-то улыбнулся. – Мы солдаты. Лошадь пала, и мы отстали от капитана, который нас нанял. Нам надо в Вену. Если не явимся, получится, что мы дезертиры.

– Лошадей не дам. Бросайте свою колымагу. По такой грязи вы пешком доберетесь быстрее.

Уверенные жесты, внушительный тон, пронизывающий насквозь взгляд... Ольга уже видела, как подобное поведение Цебеша действует на людей, кого угодно заставляя повиноваться. Кого угодно, но не этого албанца.

– Нет, сударь. У нас ценный груз. Мы не можем его бросить. Еще раз настоятельно прошу одолжить нам своих лошадей. – Он, все так же открыто улыбаясь, подошел к лошадям и схватил руками за вожжи переднюю пару.

– Поди прочь! Не то я вышибу тебе мозги! – вскипел Старик, направив на него пистолет.

– Полегче, сеньор. У моих ребят тоже кое-что есть, и уж поверьте, они не промахнутся.

Ольга оглянулась: два албанца, как по команде, подняли мушкеты. Фитили мушкетов уже дымились, и солдаты целили в Старика, используя в качестве опоры перевернутую телегу.

– Имейте в виду, что это разбой. Это нападение на посла! Я валашский посол, барон Владислав фон Цебеш. Еду в Вену по срочному делу, – грозно зашипел, вращая глазами, Старик. – Если немедленно не пропустите нас, у вас такие неприятности будут, что дыба покажется вам раем! Как имя, титул нанявшего вас капитана?!