– Это долгая история, – смешалась Ольга. – За Цебешем гоняется какой-то фанатик. Пан, собственно, и пошел в город, чтобы все разузнать.

– Я вижу ты, сударыня, темнишь. Ну да ладно... Если у вас нет особой любви с церковной властью, то, пожалуй, я могу вам открыться. Эти сундуки... Мы везем в них святые мощи. Понимаешь, Гофур-паша и раньше-то не отличался особым умом, а тут все одно к одному. Мало того что он приворовывал от солдатского жалованья, так еще и велел сровнять с землей ту часовню... Ну, часовня стояла возле нашего лагеря. Я, конечно, не христианин, но когда вскрыли склепы... За столько столетий мощи действительно не сгнили, только иссохли. Сразу видно – истинно праведный был человек. А на нас, стало быть, ляжет проклятие, раз мы потревожили кости. Ведь кости святых, как я слышал, обладают огромной магической силой. Паша велел кости сжечь и развеять по ветру. Собака. Сам бы взял да и сжег – нет, нам велел. Ну, я с братцами посовещался – здесь, мол, платят жалкие гроши, а у немцев скоро война, там солдаты в цене – и дали мы деру. А дело было на венгерской границе. И оставить-то кости нельзя. Наш идиот еще кому-нибудь их приказал бы спалить. Вот, таскаем их в ящике... Христианский какой-то святой. Не то Стефан, не то Симеон... или Сигизмунд. Пристроить бы его к какой церкви или... Ведь каких денег, наверное, стоит. Только инквизиции мы боимся. Если через подставное лицо или там какой-нибудь секте отдать. Прах праведника должен быть куда-то пристроен, должен быть почитаем, иначе не избежать нам проклятия. Ведь мы же потревожили его, хоть и по приказу. Мы бы за него недорого взяли. А тому, кто возьмется помочь, – законные тридцать процентов. Как думаешь, это будет справедливо?

– Ну... э-э... Даже не знаю.

– Например, эти каменщики. Может, они у нас купят святого? Такие набожные люди наверняка...

– Нет. Эти точно не купят. Я знаю кое-что про масонов. Кости святого им до смерти не нужны.

– А если еще кому-то предложить? Ты подумай. У этого Цебеша, я смотрю, повсюду знакомцы. Может, он поспособствует нам эти мощи пристроить. Не век же с ними таскаться.

– Хорошо. Я его спрошу.

– Значит, договорились. – И, перейдя со славянского на немецкий, он тут же обратился к рассказывающему что-то Эрнесту. – А как тут работает охрана, милейший? Через забор к вам всякие воры не залезают?

На вечерней трапезе Цебеш не появился. Впрочем, все прошло без эксцессов. Миски стояли там же, где и с утра. Присутствие албанцев и Ольги уже никого не взволновало. Ольга, возвращаясь в свою келью, рассеянно слушала, как Эрнест вдохновленно рассказывает Тэрцо о сложностях тригонометрии и степенях посвящения, и только тут заметила, что ужинавший с ними Уно куда-то исчез.

Если начальства вблизи нет, то солдат либо спит, либо пьет. Один век сменяет другой, но это столь же незыблемо, как восход и закат.

Четвертого октября, на закате, одна весьма добропорядочного вида старушка потратила четверть часа, лупя клюкой в закрытую дверь гостевой комнаты на втором этаже известной грацкой харчевни «Два гуся».

Но, несмотря на все потраченные усилия, дверь не открывалась, и старушка, глубоко вздохнув, направилась по коридору к лестнице. На лице ее была смесь разочарования и усталости. Дойдя до ступенек старушка еще раз, с тайной надеждой, оглянулась – так и есть. Из двери торчала всклоченная опухшая рожа.

– Фрау, вы что... ик... что хотели? – спросила рожа с крайнским акцентом.

– Получить свои десять талеров.

– Нет у нас никаких денег. Нет! Приходите завтра! – нервно взвизгнула рожа и скрылась за захлопнувшейся дверью.

– Ну, нет так нет. – Старушка еще раз печально вздохнула и аккуратно поставила ногу на верхнюю ступеньку. – Понастроили, ироды. На первом этаже им не живется...

Сзади опять скрипнула дверь.

– Нет, это не она, – забубнили у двери.

– А я говорю она... Фрау Марта!

Старушка обернулась и грозно потрясла свей клюкой:

– К вашему сведению, меня зовут фрау Хелен, и если у вас нет денег, то мне не о чем с вами говорить.

Отпихнув в сторону двух вцепившихся в дверную ручку небритых молодцев, в коридор выскочил третий:

– Постойте, фрау Хелен. Вас не трактирщик прислал?

– Нет, болван. Меня прислал Йозеф, долговязый Йозеф, если вы знаете такого... Помогите мне лучше спуститься с этого вавилона, у вас же все равно нет ни гроша.

– Это смотря на что, фрау, смотря на что. На хорошее дело всегда найдется заначка. – Третий направился к ней, на ходу стряхивая с кафтана крошки, приглаживая свисающие подковой усы и причесываясь пятерней.

– То-то я и вижу. А Йозеф мне говорил, что вы тут на службе. Фу, разит за версту.

– Так что вы желаете нам сообщить, фрау Хелен? Если пан Йозеф послал к нам, значит, серьезное дело. Пройдемте скорее. Я потом помогу вам спуститься, когда вы расскажете все, что хотели. – Он уже почти волок старушку в комнату.

– Так что вы желаете нам сообщить? – повторил он, заведя ее внутрь и прислонившись к двери спиной.

– Я слышала, вы искали одного. Лицом бледен, волос седой, нос с горбинкой, один глаз карий, другой желто-зеленый, хромает на правую ногу.

– Да, это он, – вскинулись все трое.

– Хорошо. Я знаю, где он. Покажите теперь мои десять талеров, иначе я не издам больше ни звука.

Все трое замолкли. Взгляды солдат как-то самопроизвольно сползли на батарею бутылок в углу. Нет, совесть их была чиста. У них и до пьянки было всего четыре талера. Но что скажет Хорват?

– Вам заплатят, фрау. Потом... Ты латинскую грамоту разумеешь, родная?

– По складам, милок. Да только буквы-то я разбираю не очень. Зрение к старости...

– Вот и прекрасно... Карел. Зачитай бабке пергамент.

Та самая опухшая рожа, что высовывалась из двери в первый раз, достала из-за пазухи истертый кусок пергаментной бумаги.

– Святая Инквизиция, вот, – корявый палец чтеца уперся в неразборчивое «Пре» вместо подписи, – Святая Инквизиция, мамой клянусь, постановила. Не боись, фрау, тебе сам епископ лично заплатит.

Полночи из комнаты Ду и Тэрцо, располагавшейся рядом, Ольге был слышен шум. Видимо, Уно так и не появился, а Эрнест достал-таки албанцам вина. Не спалось.

«Что же дальше? По-прежнему тенью следовать за Цебешем или как его там на самом деле зовут? – размышляла Ольга. – Так хочется бросить его, сбежать, попытаться самой выпутаться из этой заварухи... Но как – не зная толком здешних обычаев, порядков? Нет, это безумие, действуя в одиночку, я скоро попаду в тюрьму или в лапы инквизиции. Неужели же кроме Цебеша нет никого в целом мире, кто бы смог мне помочь вернуться домой? Но безмолвно слушаться старика я уже не могу – уж извините, пан Цебеш, – не получается из меня ни покорной служанки, ни истинно верующей последовательницы. Ну не люблю я, когда за меня что-то решают. Вы во мне не человека видите, а так – атрибут грядущей мистерии, очень ценный, но начисто лишенный права слова. И ведь не объяснишь вам этого, пан, – не поймете. Миссия ваша великая, вами же выдуманная, как стена вокруг вас – не докричишься. Ну что ж, я все равно буду бороться за себя. Вот только посплю...»

Ольге снилось, что она маленькая девочка. Бегает по бескрайнему лугу и собирает цветы. Босиком, в длиннополой холщовой рубашке, с венком на голове. Огромная охапка луговых цветов в руках.

– Мария! – позвали ее с другого конца луга. И она побежала, подбросив цветы над головой и радостно раскинув руки:

– Мама!

Совершенно незнакомая полногубая и синеглазая женщина распахнула объятия:

– Мария, маленькая, куда же ты убежала? Я уже испугалась. Не уходи так далеко, здесь же чужие люди вокруг.

Чужие люди вокруг... И эта девочка тоже не я. Пустите меня отсюда. Зачем я здесь?! Пустите! Маленькая девочка Мария в ужасе бьется в чьих-то цепких руках. Мама!.. На губах горечь гари и пепла. Горечь от слез. Боже, как тяжело одной, все время одной...