Приказ – журналистов не пускать – эмоционален и, как все эмоциональное, неразумен. Флот не прав. Ему никогда не удастся вычлениться, отгородиться от того общества, которое его породило и часть которого и составляет-то «личный состав ВМФ». За каждым журналистом, даже самым «длинноволосым и расхристанным, наглым и полузнающим» (именно такой образ нашего брата сложился у моряков), стоят тысячи читателей и миллионы телезрителей, которые жаждут информации о том, что резануло по сердцу всех. Флот обязан был, несмотря на все свои обиды, предоставить журналистам офицера, хорошего знающего морское дело и владеющего правильным русским языком, (а не чудовищным канцеляритом – «личный состав «Курска» пресек критическую границу своего существования»), который бы не дергался в предписанных ему рамках, а внятно объяснил что к чему, да ещё бы провел корреспондентов по отсекам ближайшей подводной лодки, пусть и не самой современной. Многие бы сменили тон своих выступлений. Увы, ничего этого не было сделано. Начальство объявило прессе бойкот и получило мощный удар «информационным бумерангом».

Одна из журналисток подслушала телефонный разговор замначальника пресс-службы Северного флота капитана 2-го ранга Игоря Бабенко со своим отцом. Тот высказал ему свое личное мнение, что в отсеках «Курска» вряд ли кто остался в живых. Фонограмма этого разговора была опубликована в газете чуть ли не как свидетельство «заговора адмиралов» – сами уже все знают, а нам гонят туфту. И никого не смутило, что журналистка вторглась в частную жизнь человека, который делился своими предположениями не как должностное лицо, а как сын, отвечавший на вопросы отца. Имел ли Бабенко на это право? Думаю, что да. Имела ли право журналистка подслушивать частный разговор, записывать его да ещё обнародовать? Насколько это совместимо с журналистской этикой да и с законом о праве на невмешательство в личную жизнь граждан? Предвижу её возмущение – а что же он, начальник пресс-службы, не говорил нам всей правды? А он и не обязан был говорить вам «всей правды», тем более что «вся правда» о том, есть ли жизнь в отсеках «Курска», не была известна никому.

Беда ещё и в том, что нашими и ненашими стараниями сформирован образ подводного флота России. Он определяется одним словом – «катастрофа». «Комсомолец», «Курск»… Неважно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, неважно, что за эти погромные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки, всплывали на Северном полюсе, запускали из-под воды спутники в космос… Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из неё всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы собрала подобную зрительскую аудиторию. Им бы, ребятам с «Курска», при жизни хоть чуточку такого внимания…

Не думаю, что Пентагон бы в подобной ситуации позволил то, что позволено было российским телерепортерам, – вести прямой репортаж с места гибели атомохода. У адмиралов с берегов Потомака давно заготовлена для настырной прессы универсальная формула: «Мы никогда не комментируем действия своего подводного флота». «Никогда»! – понимаете, это наша традиция, и нет причин нарушать её в данном конкретном случае. Очень удобно – традиция! И никому в голову не приходит мысль возмущаться закрытостью военного ведомства США. Умалчивается даже о том, какие именно подводные лодки находились в российских полигонах в дни учений Северного флота. Верьте нам на слово: «Ни одно военное судно США не было вовлечено в происшествие с «Курском». И верьте нашим сонарам. Что расшифруем и что огласим (официально или неофициально в виде «утечки информации»), в том и будет разгадка гибели русского подводного крейсера. А для тех, кто засомневается – коронная фраза – «мы никогда не комментируем»…

А мы комментируем. Да так, что покойники в затопленных отсеках переворачиваются… Я не удивлюсь, если в следующий раз (не дай бог ничего подобного!), при иной экстремальной ситуации тот же начальник пресс-службы Северного флота заявит наседающим на него журналистам: «Господа, мы не комментируем действия своего флота! Отныне это наша новая традиция».

На международном конгрессе моряков-подводников я подошел к бывшему командиру американской подводной лодки «Халибат» капитану Муру. Эта субмарина тридцать два года назад была направлена на поиски бесследно сгинувшей в Тихом океане советской подлодки К-129. Об этом сообщалось в открытой печати. Мне нужно было кое-что уточнить, но Мур, сказал, что он не уполномочен давать каких-либо сведений о том походе. Прошлым летом я обратился к бывшему командующему подводными силами Израиля контр-адмиралу Микаэлу Кесари с просьбой поделиться своей личной версией гибели израильской подводной лодки «Дакар», останки которой были обнаружены спустя более тридцати лет в восточной части Средиземного моря.

– Я не имею права излагать никаких версий, – ответил израильский адмирал.

А мы трясем за грудки наших адмиралов, возмущаясь тем, что у них могут быть какие-то военные тайны от корреспондента газеты «Московская моська». И вот выводят старательно на чистую воду этих коварных и кровожадных флотоначальников: сенсация за сенсацией – вокруг затонувшего «Курска» шныряют водолазы спецназа, заметают следы, собирая осколки попавшей в подводный крейсер ракеты… Охотно допускаю мысль, что боевые пловцы ГРУ или иного ведомства уже обследовали носовую оконечность «Курска». Они просто обязаны были это сделать, чтобы выяснить размеры разрушения, чтобы найти возможные обломки легкого корпуса иностранной подводной лодки, наконец, попытаться изъять наисекретнейшие шифродокументы, если они сохранились после чудовищного взрыва, блоки секретной электронной аппаратуры, если от них хоть что-то осталось.

«Обломки попавшей в лодку ракеты» навсегда останутся не на морском дне, а на совести ретивых «разоблачителей».

Капитан 1-го ранга запаса Георгий Баутин позвонил из Ульяновска, где он живет, в редакцию:

– Мне непонятно, почему депутаты нашей Госдумы вроде Немцова, столь озабоченные судьбой «Курска», даже не пытаются сделать запрос в американское посольство о состоянии носовой части подводной лодки «Мемфис», на которое пало столь тяжкое подозрение? Это что – очень секретно? Требовать, чтобы британцы или норвежцы обследовали российский корабль из состава стратегических сил – в порядке вещей. Но где же ответный шаг? Где та открытость и то взаимное доверие, о которых прожужжали нам все уши господин Немцов с компанией? Может быть, ему – как-никак бывший физик – доверят посмотреть в щелочку в заборе, ограждающем военно-морскую базу, где стоит «Мемфис»?

Однако посмотреть на «Мемфис» доверили лишь одной норвежской журналистке, которая никаких царапин, вмятин и разрушений на нем не обнаружила.

С «Курском» флот потерпел не одну, а сразу две катастрофы; вторую – информационную. Как флот не был готов к спасательным работам, так же военное ведомство в ещё меньшей мере было готово к информационной обороне, политике, тактике – все едино. А ведь уже был печальный опыт «информационной Цусимы» с «Комсомольцем»!..

Понятно стремление властей «не пугать народ» в первых сообщениях, смягчить их как только можно, заменив слово «катастрофа» на «неполадки» или вместо «упал на грунт» сказав «лег на дно». Но как можно было лепить в официальных заявлениях о том, что с экипажем установлена двусторонняя связь, что на затонувшую подлодку «подается кислород и топливо»?! Какое топливо может подаваться на атомоход? Ядерное? По шлангам? Или, может быть, соляр подавали для успешного всплытия? С этой идиотской лжи началось привычное недоверие народа к «сводкам Информбюро».

Но и это можно было бы пережить. Дальше донельзя обидный – непростительный! – скандал со списком членов экипажа «Курска». Он должен был появиться прежде всего на страницах правительственной «Российской газеты» и главного военного издания – «Красной звезды», но никак, да ещё с такой скандальной подачей – «мы купили его у одного из офицеров флота!», в иных таблоидах.