Из стекла там делают рюмки, листовое стекло, чашки с крышками, лампады, всевозможные бусы и так далее.

Изделия фабрики продаются не только в стране, но много отправляется в маньчжурские края. Производительность фабрики в год очень велика. Если даже фабрика Кирилла так велика, то предприятия, принадлежавшие Потемкину, Жигареву и другим, говорят еще больше".

Живя на Алеутских островах, Кодаю наблюдал, как наживаются русские промышленники на торговле "мягкой рухлядью", т.е. мехом.

"Ракко называется "бобура" /бобер, т.е. морской бобер/[29]. Бобра добывают на островах вокруг Амчитки. Туда крупные русские купцы, как Жигарев и другие, посылают своих приказчиков, которые ведут там торговлю. Одну шкуру морского бобра они выменивают на четыре-пять листов табака. Шкуры отправляют в Россию для торговли с Турцией. В Турции мех высших сортов продается за во-семьсот-девятьсот рублей серебром и даже за шкуры низшего качества берут по двести-триста рублей за штуку. В столице мех высших сортов стоит сто семьдесят-сто восемьдесят рублей, а на Камчатке и вообще в тех краях-рублей пять серебром".

Много внимания уделено налоговой политике.

"Налог платится вне зависимости от размера и плодородия земли и с мужчин и с женщин в возрасте от пятнадцати лет и выше по пятьсот медных мон /копеек/ с человека, это относится ко всем сословиям, кроме чинов-киков, то есть к крестьянам, ремесленникам и купцам. Не-лог, приходящийся на слуг, вносят их хозяева. Поскольку в России зерновые не растут, естественно, что налог рисом или зерном не вносится. А якуты, тунгусы, буряты, камчадалы и прочие дикари, живущие на островах, а также горные жители денег не платят, а вносят ежегодно по две шкуры диких зверей на одного человека. Купцы же, которые выменивают на островах мех морского бобра, нерпы и других животных, уплачивают налог по одной шкуре с каждых десяти добытых шкур. Таких крупных купцов, торгующих мехом, имеется пять домов: два дома братьев Демидовых и три дома братьев Жигаревых. Кроме того, богатые купцы докладывают правительству о размере наличных денег и уплачивают налог по одной медной копейке с десяти рублей (соответствуют нашему одному рё золотом). В зависимости от размеров этого налога купцам жалуется соответствующий ранг. Поэтому имеются среди них и такие, которые, желая получить ранг повыше, указывают большую сумму наличных денег и уплачивают больший налог; есть же, наоборот, и такие, которые, стремясь уменьшить свой налог, указывают меньшую сумму наличных денег. Говорят, что такой порядок установлен при царствующей ныне императрице".

Кодаю подчеркивал, что ему разрешили везде бывать и все осматривать. Поэтому он имел возможность подробно описать не только обычные учреждения, дома, дворцы и т. д., но и тюрьмы, которые видел в Петербурге, положение заключенных, существовавшие в то время наказания; как можно видеть из его описания, он, лично присутствовал во время наказаний.

"Тюрьма для особо важных преступников находится на Васильевском острове. Забор вокруг нее сделан из бревен, которые стоят вплотную одно к другому без единой щели и с наклоном внутрь. С их внутренней стороны набито много больших гвоздей. Ворота в тюрьме только с одной стороны и очень узкие, а порог у них сделан такой высокий, что на него надо сесть верхом, чтобы перешагнуть. Там на питание арестантам отпускается по медной копейке в день. Этих денег, конечно, не хватает, поэтому заключенных выводят собирать милостыню. При этом их сковывают по два человека кандалами — одна нога одного заключенного с ногой другого, и их сопровождает один солдат. Стоя у ворот они просят у прохожих милостыню, говоря: "Миросутэ, батисйка, матисйка"[30]. "Миросутэ" значит "Подайте милостыню!", "батисйка" значит "батюшка", "матисйка" значит "матушка", то есть: "Подайте милостыню, батюшка, матушка!".

В Китае хуанцзы /нищие/ называют подающих им милостыню отцом и матерью. У нас нищие, обращаясь к прохожим, называют всех их отёдзя /отец, старшой/. Очевидно, во всех странах просящие о сочувствии прибегают к одинаковым словам.

Летом заключенные нанимаются работать в сельском хозяйстве за 16 копеек в день и из этих денег откладывают себе запас на зиму. Зимой выходить на улицу они не могут, ибо одежда у них тонкая, и расходуют на пищу деньги, накопленные летом.

Наказаний существует только три вида: порка плетями, вырывание ноздрей и клеймление. Смертной казни совсем нет".

Дальше идет подробное описание наказаний плетью, вырывания ноздрей, пропускания сквозь строй и т. д., которые, по-видимому, Кодаю лично наблюдал, с такими деталями они описаны. В заключение добавляется, что крупные преступники, кроме того, ссылаются на рудники в Сибирь и Малороссию.

С восхищением описывая Эрмитаж, в котором Кодаю был вместе с Кириллом Лаксманом, он заявил, что собрание книг там, "вероятно, самое лучшее в мире". В восторг привели его также различные коллекции, чучела животных, большой магнит и т. д. (стр. 257).

Проездом через Нижний Новгород Кирилл Лаксман купил две шкатулки драгоценных камней. По этому поводу записано:

"Вообще во всех домах среднего достатка и выше любят собирать драгоценные камни, птиц, животных, рыб, раковины и иные всевозможные диковинные и редкие вещи и хвастаться ими. Поэтому цена на драгоценные камни и тому подобные вещи там очень высока. Когда Кирилл ехал с Кодаю в столицу, то в Нижнем Новгороде он купил два" ящичка минералов. За один ящичек он заплатил семь тысяч девятьсот рублей, за другой — пятнадцать тысяч рублей. Размер этих ящичков вроде наших хйтайбако". Кодаю был возмущен такой ценой, но когда сказал об этом Кириллу, то тот только рассмеялся и сказал, что иногда только один хороший камень может стоить тысячу и даже две тысячи рублей, а здесь много камней, так что это даже не так уж дорого.

В Петербурге в судьбе Кодаю принял участие статс-секретарь Екатерины II граф Безбородко. Кодаю нередко бывал у него и, рассказывая об этом в Японии, отмечал простоту его обращения.

"Когда Кодаю жил в Петербурге, к нему особенно сердечно относился сиссэй /канцлер. — В. К./ Безбородко, и Кодаю постоянно бывал у него. Во время обеда Кодаю сидел за одним столом с его семьей. Когда перед подъездом было много карет, Кодаю понимал, что Безбородко занят, и не входил. В других же случаях он входил в дом без всякого разрешения, и камердинер докладывал о нем, когда он уже находился в соседней с гостиной комнате. Его сейчас же приглашали в гостиную, там он вел беседу и так далее. Иногда Безбородко брал его с собой на прогулки в поле. В таких случаях, а также при поездках в другие места они нередко ехали в одной карете. Иногда и в царский дворец Безбородко возил его в своей карете. Вообще там держатся очень просто".

Кодаю вообще очень хорошо отзывался об отношении русских к нему и другим японцам, и несомненно, что сообщаемые им сведения помогли отчасти рассеять неправильное представление о России и ее политике, складывающееся в Японии под влиянием голландцев. Возможно, что в значительной степени этим объясняется и то, что Адаму Лаксману "удалось установить хорошие отношения не только с княжеством Мацумаэ, куда он прибыл, но... и с сёгунатом. Россия в это время[31] добилась того, чего не могли добиться другие иностранные государства до "открытия дверей" Японии в 1854 г."[32], а именно письменного разрешения на заход русского судна в Нагасаки.

В настоящем сообщении приходится ограничиться только краткими сведениями о содержании и характере этого ценного исторического документа. В целом же работа Кацурагавы Хосю и комментарии Камэи Такаёси представляют собой интересный материал как для лиц, изучающих отношения Японии и России, так и для исследователей истории и историографии нашей страны.