Когда солнце уходило за горизонт, разведка донесла, что обнаружен противник силой до батальона. Наш батальон развернулся в боевой порядок. Я и Олейников поместились на левом фланге, между станковыми пулеметами и капитаном Подставкиным.

Не доходя до шоссейной дороги, увидели в лесу группу белофиннов. Раздались одиночные выстрелы с нашей стороны и ответная стрельба врагов. Я стрелял, перебегая от дерева к дереву. Белофинны рассыпались и, пригнувшись, стали удирать.

Вот, наконец, показалась за елками шоссейная дорога. Огромный финский конный обоз и сотни грузовиков с боеприпасами тянулись к фронту. За дорогой стояли красный домик пункта боевого питания и длинный лабаз с плоской крышей, полный ящиков со снарядами. Белофинны метались у обозов, у домика, у лабаза, стреляли из придорожной канавы.

Наши станковые пулеметы застрочили по обозам. Началась жаркая перепалка.

— Щуклин, бейте по легковой машине! — крикнул мне командир роты старший лейтенант Шленский.

Я увидел легковую машину с офицерами, мчавшуюся к домику, и открыл огонь. Машина остановилась, шофер выскочил из нее и скрылся в лесу. Два офицера были убиты в кузове, третий открыл дверцу, пытаясь бежать, но свалился на подножку с простреленной головой.

В этот момент по нашим пулеметам стали стрелять «кукушки». Они с умыслом пропустили нас и вели огонь в спину.

Старший лейтенант Шленский скомандовал:

— Щуклин и Олейников, бейте по «кукушкам».

Я взглянул вверх, но никого не заметил. Снег плотно облегал макушки деревьев, а стрельба раздавалась повсюду, и не было возможности быстро определить, откуда бьют.

Вдруг я увидел младшего лейтенанта Колосова, подползавшего к дереву. Раненный, он продолжал стрелять из пистолета вверх. Бросившись к нему, я заметил на ветках шюцкоровца, стрелявшего из автомата. Это с ним дрался младший лейтенант Колосов.

Я быстро прицелился и нажал спуск. Шюцкоровец выронил автомат и повис на суку.

Сразу же стали стрелять и по мне. Я отполз назад и притаился за сваленным деревом. Отсюда заметил вторую «кукушку». На высокой сосне, почти у самого лабаза, стоял во весь рост шюцкоровец в серой куртке. Он стоял на мостике из досок и стрелял из ручного пулемета.

Я сбил его первым выстрелом, и он растянулся на своих досках, опустив одну ногу, точно хотел спрыгнуть на землю.

Бой разгорался. Мы продвигались вперед, занимая дорогу и окружая пункт боевого питания. Наши бойцы уже забирались на грузовики, с которых вели огонь.

Но мы с Олейниковым никак не могли еще справиться со всеми «кукушками». То там, то здесь раздавался треск автомата, и мы искали врага, стиснув зубы, сгорая от нетерпения покончить скорее с этой задержкой.

Вот на маленькой густой елке что-то шевельнулось. Я немедленно взял ее на прицел. Выстрел, другой по подозрительной точке — и на землю летит фигура в белом халате.

Я переползаю немного ближе к дороге и вижу Олейникова. Мой друг, вывалявшись в снегу до того, что и брови его стали белыми, палил из маленького окопчика по елкам.

— Смотри, Щуклин, автоматчик задерживает перебежку, — крикнул он мне, указав в сторону залегших бойцов, а сам выстрелил в другую сторону: с дерева, треща сучьями, полетел белофинн.

Я стал приближаться к залегшим в снегу бойцам, но автоматчик перенес огонь на меня. Пули запели над головой. Я быстро спрятался за толстый ствол ближайшего дерева и стал осторожно выглядывать. Да, на соседней елке ветер шевелил полу белого халата.

Этого мне было вполне достаточно. В следующую секунду грянул выстрел. С елки упал в снег автомат. Потом медленно стала валиться белая фигура. Она была привязана веревкой поперек туловища и потому повисла вниз головой. Шюцкоровская шапка слетела, по ветру растрепались длинные рыжие завитые волосы.

— Женщина?! — вскрикнул я удивленно.

— Молодец, Щуклин, — похвалил командир пулеметного взвода, видевший, как ловко была сбита шюцкоровка.

Теперь я переполз в придорожную канаву, откуда наши выбили врага. Всюду на снегу валялись трупы белофиннов, но сопротивление еще продолжалось. Несколько бойцов было ранено возле меня.

Боец Галуза закричал:

— Смотрите, с крыши бьет.

Я взглянул на крышу лабаза. Там лежал, постреливая, шюцкоровец. В тот момент, когда я дослал патрон и хотел прицелиться, пуля дзинькнула по моей каске. Враг поспешил опередить меня, но промахнулся. Я поднял сбитую каску, прицелился и выстрелил. Шюцкоровец выронил автомат и, перевернувшись на спину, остался на крыше недвижим.

— Чистая работа, — сказал Олейников, прыгая в канаву рядом со мной.

Он все время внимательно наблюдал за вражеской позицией и вдруг крикнул:

— Пулемет на чердаке. Ударим его, стервеца, вместе!

Из маленького чердачного окошка в красном домике, окруженном нашими бойцами, гремел станковый пулемет. Мы с Олейниковым выстрелили почти одновременно, и пулемет затих.

Домик тотчас был занят красноармейцами. Остатки белофиннов рассеялись в лесу. Вся дорога чернела трупами лошадей и людей.

В конце боя я заметил быстро удалявшегося по придорожной канаве белофинна. Голова его то ныряла за бугорком, то снова показывалась на другом месте. Несомненно, куда-то направлялся связной.

Я подождал, когда связной выскочит из канавы, и уложил его метким выстрелом…

Капитан Подставкин приказал запастись патронами и гранатами, а затем взорвать захваченные боеприпасы, уничтожить все, что представляло ценность для врага.

Приказ был немедленно выполнен.

В это время младший командир Микулин, наблюдавший за подступами к пункту боепитания, доложил, что с фронта движутся крупные силы противника.

Наступала морозная ночь с крепким, пронизывающим до костей ветром. Свистела поземка. Звезды изредка показывались из-за туч.

С левого фланга заработал наш пулемет навстречу шюцкоровцам.

— Не стреляй по своим, бери левее! — загорланили по-русски белогвардейцы.

Но эти голоса только помогли пулеметчику вернее нащупать цель.

Перестрелка продолжалась до глубокой ночи. А тем временем капитан Подставкин отводил назад одно подразделение за другим. Наконец, незаметно снялись с фронта последние бойцы. Батальон построился в том же порядке, как шел сюда, и двинулся обратно, в обход вражеских сил.

Белофинны скоро догадались о нашем уходе. Они послали вслед за нами лыжников. Но мы ловко сманеврировали, отвлекли их на озеро, а сами ушли лесом.

Через четыре дня с боями мы вышли к своим передовым позициям. Задача, поставленная командованием — разгром белофинского тыла, — была выполнена.

Я — парикмахер. С девятьсот тридцатого года. А до тридцатого года был беспризорником. Сбежал из детского дома и шесть лет беспризорничал. Весь СССР объехал.

В тридцатом году мне было пятнадцать лет. И задумался я над своей жизнью. Вижу, так продолжать нельзя — пропадешь. Поехал я в Малую Вишеру, а там единственный мой родственник жил, двоюродный брат, парикмахер. Встретил он меня хмуро, потом послал помыться т говорит:

— Дай честное слово, что будешь работать!

Делать нечего, дал я ему честное слово. И стал он меня учить своему ремеслу. У же через три месяца я получил кресло с клиентом. Стригу и брею, стригу и брею, — поначалу не очень хорошо, для столицы бы и не сгодилось, а для провинции ничего, сошло.

В 1936 году я был взят в армию. Повели вас, призывников, в баню, начали стричь. Гляжу — у одного из стригунов ребята морщатся, кряхтят.

— Давай-ка, — говорю, — сюда машинку.

Надел я халат, принялся за дело. Поглядел командир на мою работу и говорит:

— Вот это специалист!

Так меня и зачислили в часть парикмахером.