— Он не старый, но седой. Костюм светлый, очень хороший, но рваный, порвали в драке. Назвался Драммондом Кийтом.

— Занятно, — сказал Бэзил. — Я как раз собирался очистить его от подозрений. Так что с ним такое?

— Понимаете, сэр, — отвечал констебль, — все адреса правильные, а он дал фальшивый. Такого места нет. Руперт едва не опрокинул стол вместе с завтраком.

— Вот оно! — крикнул он. — Знамение небес.

— Странно, — нахмурился Бэзил. — Зачем ему давать фальшивый адрес, когда он ни в чем не…

— О, кретин! — завопил Руперт. — О, ранний христианин! Ни удивляюсь, что ты уже не служишь в суде. По-твоему, все вроде тебя, такие же хорошие. Неужели еще не понял? Сомнительные знакомства, подозрительные рассказы, странные беседы, глухие улицы, спрятанный кинжал, полумертвый человек и, наконец, фальшивый адрес. Великолепно, ничего не скажешь!

— Это очень странно, — повторил Бэзил, шагая по комнате. — Вы уверены, констебль, здесь нет ошибки? Адрес записан правильно, а там никого не нашли?

— Все очень просто, сэр, — отвечал полицейский. — Место известное, в пригороде, наши люди съездили туда, когда вы еще спали. Только дома нет. Там вообще нет домов. Хоть это и под самым Лондоном, там только луг, штук пять деревьев, а людей нет и в помине. Нет, сэр, он нас обманул. Умный человек, хитрый, теперь таких мало. Никто не знает, вдруг там есть дома, а их нету.

Слушая эту разумную речь, Бэзил мрачнел. Едва ли впервые я видел, что он загнан в угол, и, честно говоря, удивлялся детскому упрямству, с которым он защищает сомнительного лейтенанта. Наконец он сказал:

— Кстати, какой это адрес?

Констебль отыскал нужную бумажку, но Руперт его опередил. Небрежно опираясь о подоконник, как и следует спокойно торжествующему сыщику, он заговорил резко и вкрадчиво.

— Что ж, я скажу тебе, Бэзил, — произнес он, лениво ощипывая какой-то цветок. — Я догадался его записать. Констебль поправит меня, если ошибусь. — И, нежно глядя ввысь, отчеканил: — Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.

— Правильно, сэр, — сказал полицейский, смеясь и складывая листочки.

Мы помолчали. Голубые глаза Бэзила мгновение-другое глядели в пустоту.

Потом он откинул голову, и так резко, что я испугался, не плохо ли ему. Но прежде, чем я шевельнулся, губы его разверзлись (не подберу другого слова) и дикий, неудержимый, оглушительный хохот сотряс комнату.

Хозяин наш словно заболел смехом; а мы в те минуты заболели страхом.

— Простите, — сказал безумец, вставая наконец на ноги. — Не сердитесь, пожалуйста! Это невежливо, да и нелепо, что там — бессмысленно, ведь мы спешим. Поезда туда ходят плохо.

— Туда? — повторил я. — Куда это?

— Ах ты, забыл! — огорчился Бэзил. — Какой-то луг… Есть у кого-нибудь расписание?

— Ты что, хочешь ехать по этому адресу? — вскричал растерянный Руперт. — Не может быть!

— А что? — спросил Бэзил.

— Зачем тебе это нужно? — спросил его брат, вцепляясь в цветок на окне.

— Как зачем? — удивился Бэзил. — Чтобы найти нашего друга. Ты не хочешь его найти?

Руперт безжалостно обломил веточку и швырнул ее на пол.

— Ну уж там ты его не найдешь! — воскликнул он. — Где угодно, только не там.

Мы с констеблем поневоле засмеялись, а Руперт, наделенный фамильным красноречием, ободрился и продолжал спокойнее:

— Быть может, он в Бекингемском дворце; быть может, он на куполе Святого Павла; быть может, он в тюрьме (это скорее всего), в моем подвале, в твоем буфете, где угодно, только не там, где ты собираешься его искать!

— Да, собираюсь, — спокойно сказал Бэзил, надевая пальто. Я думал, и ты со мной пойдешь. А не хочешь, располагайся тут пока я туда съезжу.

Человек гонится за тем, что от него ускользает; и мы вскочили с места, когда Бэзил взял трость и шляпу.

— Постой! — крикнул Руперт. — Да там ничего нет, только луг и деревья.

Он дал этот адрес нарочно. Неужели ты туда едешь?

— Еду, еду, — отвечал Бэзил, на ходу вынимая часы. — Жалко что мы упустили поезд. Что ж, это к лучшему, мы его могли не застать. А вот поезд придет примерно к шести. На нем и отправимся, тогда уж мы точно поймаем твоего Кийта.

— Поймаем! — воскликнул вконец разозлившийся Руперт. Где же ты думаешь его поймать?

— Все не запомню толком, — посетовал Бэзил, застегав, пальто. — Вязы… ну как там дальше? Да, Бакстонский луг. Значит, на этом лугу.

— Такого места нет, — повторил Руперт, но пошел за братом! Пошел и я, сам не знаю, почему. Мы всегда за ним шли; удивительнее всего, что особенно мы его слушались, когда он делал что-то нелепое. Если бы он сказал: «Надо найти священную свинью о десяти хвостах», мы пошли бы за ним на край света.

Быть может, это мистическое чувство окрасилось в тот раз темными, словно туча, цветами нашего странствия. Когда мы шли от станции, сумерки сменялись полутьмой. Лондонские пригороды чаще всего будничны и уютны, но если уж они пустынны, они безотрадней йоркширских болот или шотландских гор, путник падает в тишину, словно в царство злых эльфов. Так и кажется, что ты — на обочине мироздания, о которой забыл Бог.

Место само по себе было бессмысленным и неприютным, но свойства эти стократ увеличивала бессмысленность нашего странствия. Все было нелепо, нескладно, ненужно — и редкие клочья унылой травы, и совсем уж редкие деревья, и мы, трое людей под началом безумца, который ищет отсутствующего человека в несуществующем месте. Мертвенно-лиловый закат глядел на нас, болезненно улыбаясь перед смертью.

Бэзил шагал впереди, подняв воротник, вглядываясь в сумерки, словно какой-то гротескный Наполеон. Сгущалась мгла, стояла тишина, мы шли против ветра, по лугу, когда наш вожатый повернулся, и я разглядел на его лице широкую улыбку победителя.

— Ну, вот! — воскликнул он, вынимая руки из карманов. — Пришли. — И он хлопнул в ладоши, не снимая перчаток.

Ветер горестно выл над неприютным лугом; два вяза нависли над нами бесформенными тучами. До самого горизонта здесь не было никого, даже зверя, а посреди пустыни стоял Бэзил Грант, потирая руки, словно гостеприимный кабатчик в дверях своего кабачка.

— Хорошо вернуться к цивилизации! — весело сказал он. — Вот говорят, что в ней нет поэзии. Не верьте, это — заблуждение цивилизованных людей. Подождите, пока вы и впрямь затеряетесь в природе, среди бесовских лесов и жестоких цветов. Тогда вы и поймете, что нет звезды, подобной звезде очага; нет реки, подобной реке вина, доброго красного вина, которое вы, мистер Руперт Грант, будете через две-три минуты поглощать без всякой меры.

Ветер в деревьях затих, мы тревожно переглянулись. Бэзил радостно продолжал:

— Вот увидите, у себя дома наш хозяин куда проще. Я как-то был у него в Ярмуте, там он жил в такой хижине, и в Лондоне, в порту, он жил на складе. Он славный человек, а самое лучшее в нем — то, о чем я говорил.

— О чем вы говорите сейчас? — спросил я, не видя смысла в этих словах. — Что в нем самое лучшее?

— Правдивость, — отвечал Бэзил. — Скрупулезная, буквальная правдивость.

— Ну, знаешь! — вскричал Руперт, притопывая то ли от злости, то ли от холода, словно кебмен. — Что-то сейчас он не очень скрупулезен. Да и ты, надо сказать. Какого черта ты затащил нас в эту дыру.

— Он слишком правдив, — продолжал Бэзил, — слишком строг и точен. Надо бы подбавить намеков, неясностей, вполне законной романтики. Однако пора идти. Мы опоздаем к ужину.

Руперт страшно побледнел и прошептал мне на ухо:

— Неужели галлюцинации? Неужели ему мерещится дом?

— Да, наверное, — сказал я и громко, весело, здраво прибавил, обращаясь к Бэзилу: — Ну, ну, что это вы! Куда вы нас зовете? Голос мой показался мне таким же странным, как ветер.

— Сюда, наверх! — Бэзил прыгнул и стал карабкаться по серой колонне ствола. — Лезьте, лезьте! — кричал он из тьмы весело, словно школьник. — А то опоздаем.

Огромные вязы стояли совсем рядом, зазор был меньше ярда, а то и меньше фута, словно деревья эти — сиамские близнецы растительного царства. И сучья, и выемки стволов образовали ступеньки, какую-то природную лестницу.