Старики отцу говорили:
- Это мальцу от Бога талан дан, а где талан, там и счастье будет.
Так и вышло; но до всякого счастья надо, знаете, покорное терпение, и мне тоже даны были два немалые испытания: во-первых, родители мои померли, оставив меня в очень молодых годах, а во-вторых, квартирка, где я жил, сгорела ночью на самое Рождество, когда я был в божьем храме у заутрени, - и там погорело всё моё заведение, - и утюг, и колодка, и чужие вещи, которые были взяты для штопки. Очутился я тогда в большом злострадании, но отсюда же и начался первый шаг к моему счастию.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Один давалец, у которого при моем разорении сгорела у меня крытая шуба, пришёл и говорит:
- Потеря моя большая, и к самому празднику неприятно остаться без шубы, но я вижу, что взять с тебя нечего, а надо ещё тебе помочь. Если ты путный парень, так я тебя на хороший путь выведу, с тем однако, что ты мне со временем долг отдашь.
Я отвечаю:
- Если бы только бог позволил, то с большим моим удовольствием - отдать долг почитаю за первую обязанность.
Он велел мне одеться и привёл в гостиницу напротив главнокомандующего дома к подбуфетчику, и сказывает ему при мне:
- Вот, - говорит, - тот самый подмастерье, который, я вам говорил, что для вашей коммерции может быть очень способный.
Коммерция их была такая, чтобы разутюживать приезжающим всякое платье, которое приедет в чемоданах замявшись, и всякую починку делать, где какая потребуется.
Подбуфетчик дал мне на пробу одну штуку сделать, увидал, что исполняю хорошо, и приказал оставаться.
- Теперь, - говорит, - Христов праздник и господ много наехало, и все пьют-гуляют, а впереди ещё Новый год и Крещенье - безобразия будет ещё больше, - оставайся.
Я отвечаю:
- Согласен.
А тот, что меня привел, говорит:
- Ну, смотри, действуй, - здесь нажить можно. А только его (то есть подбуфетчика) слушай, как пастыря. Бог пристанет и пастыря приставит.
Отвели мне в заднем коридоре маленький уголочек при окошечке, и пошёл я действовать. Очень много, - пожалуй и не счесть, сколько я господ перечинил, и грех жаловаться, сам хорошо починился, потому что работы было ужасно как много и плату давали хорошую. Люди простой масти там не останавливались, а приезжали одни козыри, которые любили, чтобы постоять с главнокомандующим на одном местоположении из окон в окна.
Особенно хорошо платили за штуковки да за штопку при тех случаях, если повреждение вдруг неожиданно окажется в таком платье, которое сейчас надеть надо. Иной раз, бывало, даже совестно, - дырка вся в гривенник, а зачинить её незаметно - дают золотой.
Меньше червонца дырочку подштопать никогда не плачивали. Но, разумеется, требовалось уже и искусство настоящее, чтобы, как воды капля с другою слита и нельзя их различить, так чтобы и штука была вштукована.
Из денег мне, из каждой платы, давали третью часть, а первую брал подбуфетчик, другую - услужающие, которые в номерах господам чемоданы с приезда разбирают и платье чистят. В них всё главное дело, потому они вещи и помнут, и потрут, и дырочку клюнут, и потому им две доли, а остальное мне. Но только и этого было на мою долю так достаточно, что я из коридорного угла ушёл и себе на том же дворе поспокойнее комнатку занял, а через год подбуфетчикова сестра из деревни приехала, я на ней и женился. Теперешняя моя супруга, как её видите, - она и есть, дожила до старости с почтением, и, может быть, на её долю всё бог и дал. А женился просто таким способом, что подбуфетчик сказал: "Она сирота, и ты должен её осчастливить, а потом через неё тебе большое счастье будет". И она тоже говорила: "Я, - говорит, счастливая, - тебе за меня Бог даст"; и вдруг словно через это в самом деле случилась удивительная неожиданность.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Пришло опять Рождество, и опять канун на Новый год. Сижу я вечером у себя - что-то штопаю, и уже думаю работу кончить да спать ложиться, как прибегает лакей из номеров и говорит:
- Беги скорей, в первом номере страшный Козырь остановимшись, - почитай всех перебил, и кого ударит - червонцем дарит, - сейчас он тебя к себе требует.
- Что ему от меня нужно? - спрашиваю.
- На бал, - говорит, - он стал одеваться и в самую последнюю минуту во фраке на видном месте прожжённую дырку осмотрел, человека, который чистил, избил и три червонца дал. Беги как можно скорее, такой сердитый, что на всех зверей сразу похож.
Я только головой покачал, потому что знал, как они проезжающих вещи нарочно портят, чтобы профит с работы иметь, но, однако, оделся и пошёл смотреть Козыря, который один сразу на всех зверей похож.
Плата непременно предвиделась большая, потому что первый номер во всякой гостинице считается "козырной" и не роскошный человек там не останавливается; а в нашей гостинице цена за первый номер полагалась в сутки, по-нынешнему, пятнадцать рублей, а по-тогдашнему счёту на ассигнации - пятьдесят два с полтиною, и кто тут стоял, звали его Козырем.
Этот, к которому меня теперь привели, на вид был ужасно какой страшный - ростом огромнейший и с лица смугл и дик и действительно на всех зверей похож.
- Ты, - спрашивает он меня злобным голосом, - можешь так хорошо дырку заштопать, чтобы заметить нельзя?
Отвечаю:
- Зависит от того, в какой вещи. Если вещь ворсистая, так можно очень хорошо сделать, а если блестящий атлас или шёлковая мове-материя, с теми не берусь.
- Сам, - говорит, - ты мове, а мне какой-то подлец вчера, вероятно, сзади меня сидевши, цигаркою фрак прожёг. Вот осмотри его и скажи.
Я осмотрел и говорю:
- Это хорошо можно сделать.
- А сколько времени?
- Да через час, - отвечаю, - будет готово.
- Делай, - говорит, - и если хорошо сделаешь, получишь денег полушку, а если нехорошо, то головой об кадушку. Поди расспроси, как я здешних молодцов избил, и знай, что тебя я в сто раз больнее изобью.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Пошёл я чинить, а сам не очень и рад, потому что не всегда можно быть уверенным, как сделаешь: попроховее сукнецо лучше слипнет, а которое жёстче, - трудно его подворсить так, чтобы не было заметно.
Сделал я, однако, хорошо, но сам не понёс, потому что обращение его мне очень не нравилось. Работа этакая капризная, что как хорошо ни сделай, а все кто охоч придраться - легко можно неприятность получить.