Вместе с проснувшейся Натали они перенесли Кристо на диван. Натали промывала раны и синяки, щедро украшавшие худенькое мальчишеское тело, и плакала. В нескольких местах кожа на черепе оказалась сорванной, волосы слиплись от крови. Теперь с губ Кристо срывались жалобные стоны, он бормотал что-то невнятное… Натали одела на него чистую пижаму, подоткнула одеяло… Кристо весь горел, но казалось, он спит, во всяком случае, глаза у него были закрыты. А доктор как на грех все не идет… Луиджи вышел его встречать на порог магазина. Натали присела у изголовья Кристо. Автоматы улыбались, глупые, неподвижные, наивные и неправдоподобные.

– Что он хотел сделать? – доктор перебинтовал голову Кристо, и получился тюрбан, как у турка, «Игрока в шахматы». Никто не ответил на этот вопрос. Доктор кипятил шприц.

– Что ты хотел сделать, дружок?

Кристо лежал с широко открытыми глазами – он снова закрыл глаза.

Его оставили с подоспевшей Мишеттой. С перепуганной Мишеттой. Да, Натали, Фи-Фи ушел… Вернее, сбежал потихоньку через коридор Дракулы. Простыни она уже убрала.

В магазине доктор, усевшись за письменный стол Луиджи, выписывал рецепт. Он посоветовал дня два продержать мальчика в постели… Раны несерьезные, в сущности, просто глубокие царапины, но мальчуган перенес сильное нервное потрясение, не следует оставлять его одного, ребенок, видно, с фантазиями. И к тому же этот подвал, автоматы… обстановка, надо признаться, способствующая… Но что такое он мог натворить?

– Обстановка… – возразил Луиджи, – да мальчуган знает здесь все назубок! Для него здесь тайн нету… Автоматов он ничуть не боится, слишком он их презирает! А сделать он хотел вот что: сам проверить подлинность одного автомата. Не знаю, что доказывает его опыт: то ли история эта фальшивая, то ли автомат фальшивый.

– Ничего не понимаю… Вы, господин Луиджи, таинственны и загадочны, как настоящий колдун! Меня в этом подвале замучили бы кошмары.

Натали, еще бледная от пережитого волнения, увела доктора к себе. (И верно, Фи-Фи уже и след простыл.)

– Кофе? А может, рюмочку аперитива…

– В девять часов утра, мадам? Я, конечно, знаю, что обо мне такая слава ходит, но все же… Ну, если уж вы так настаиваете…

Доктор, не видевший Натали больше года, нашел, что она еще располнела, значит, она не лечится?… Да, сначала она потеряла несколько кило, но потом снова набрала прежний вес. Видите ли, будет в ней на двадцать кило больше или меньше, она не собирается отравлять себе жизнь, ее уже пытались перевести на лагерный режим! Когда она сидит на диете, ей делается ужасно тоскливо, жизнь прекрасна лишь тогда, когда можешь хорошо поесть… Послушайте, мадам, но при таком режиме ваше сердце, предупреждаю, не выдержит. Ну и что ж? Вот если бы доктор мог обещать ей, что она станет худенькой, тогда пожалуйста, она бы слепо слушалась всех его советов! Любые муки перенесла бы, но раз это невозможно – мы ведь с вами знаем, что невозможно?… – она не желает лишать себя радостей жизни из-за каких-то пустяков с сердцем… Впрочем, в смысле здоровья ее беспокоит иное…

– А что именно, госпожа Петраччи?

Натали ответила не сразу:

– Да так, ничего… Поговорим лучше о чем-нибудь другом… Нужно позвонить матери мальчика, сообщить ей о происшествии. Ремесло родителей, доктор, становится день ото дня все труднее, дети так нас обогнали, что мы их уже не можем понять. В мое время это ремесло тоже не было синекурой, но согласитесь, дистанция между автомобилем и ракетой куда больше, чем между фиакром и автомобилем… У Кристо есть младший брат, зовут его Малыш, ему всего пять лет; его мать как-то передала мне свой разговор с ним, она ему сказала: «Перестань возиться с телевизором, ты его разобьешь и сделаешь себе больно». Так знаете, что он ответил: «Не беспокойся, я его отсоединил от сети». И это в пять лет, доктор. Я не утверждаю, что он знает, что к чему, но он уже знает достаточно много и понимает, откуда может грозить опасность…

– Да, – согласился доктор, и на его усталом угреватом опухшем лице вдруг появилось робко-сконфуженное выражение, – и меня тоже здорово обогнали. Мои сорванцы плюют на все, оба провалились на экзамене.

– Все всегда проваливались, доктор, а потом все налаживалось.

– Верно, – согласился доктор, – редко приходится слышать, что мой, мол, выдержал. Обычно говорят провалился. Но ведь есть же такие, которые не проваливаются!

– Чем они очаровательнее, тем чаще они проваливаются. Налить вам, доктор? Только самую чуточку…

– Видите, какая вы, госпожа Петраччи! Меня больные ждут. Ухожу, вернее, убегаю. Если что-нибудь случится, позвоните мне, а если нет, я сам завтра загляну…

Оставшись одна, Натали склонилась над рисовальной доской. Турок, десятки раз рисованный и перерисованный, вдруг посмотрел на нее с каким-то странным выражением: что-то появилось в нем скрытое, фальшивое… Рассеянно водя пером, Натали расписывала ящик затейливыми завитушками. Турок, помимо своей воли, стал предтечей. Лживый, сверхлживый автомат Кемпелена. Но люди сумеют сделать подлинными все эти жульничества и чудеса… Надо бы позвонить матери Кристо, на их улице слухи распространяются чересчур быстро, нехорошо будет, если госпожа Луазель узнает от чужих, что с мальчуганом что-то случилось…

Дениза сразу же разволновалась… Нет, это уж чересчур! Как, что? Она не поняла всю эту историю с турком, с «Игроком в шахматы»… Кристо заперся в ящике и не мог оттуда выйти? В каком ящике? Ах, все это не важно, главное, что он оттуда выбрался! Чего только этим детям не приходит в голову! Натали пыталась ее успокоить… Все-таки у госпожи Луазель теперь одной заботой меньше – Оливье прочно осел у дяди Фердинана… Нет, нет, не говорите о нем как о главаре банды, мадам! Если он и выходит погулять с юношами, которые обычно толкутся у электрических биллиардов в угловом кафе, все равно он не главарь банды, не будем ничего преувеличивать… Сейчас речь идет о Кристо! Быть здесь, рядом, и не иметь возможности немедленно примчаться к вам, посмотреть на него, обнять! Но, слава богу, скоро конец… Еще только три дня! Госпожа Петраччи, Натали, обнимаю вас… В голосе госпожи Луазель прозвучали слезы. Дорогая, дорогая моя Натали… Я жду вашего звонка… О, Малышу уже совсем хорошо, он не унывает. Вчера вечером она обнаружила в кармашке его пижамы вырезанный из газеты снимок: Брижит Бардо! Она спросила: «Почему у тебя в кармане Брижит Бардо?», и Малыш ответил: «Она такая хорошенькая!» Передайте, пожалуйста, Кристо, что мы все его целуем… Пат и Трюфф тоже. Малыш дает им жизни! Ему скучно, вот он и возится с собаками целый день… Натали снова взялась за рисование… Потом бросила перо и, положив руку на грудь, долго сидела не шевелясь.

Странно и грустно было жить без Кристо. Они держали его у себя, когда опасность заражения уже давно миновала, и оба были счастливы, что могли хоть таким образом облегчить госпоже Луазель уход за Малышом, который стал окончательно невыносим. Правда Кристо наведывался к ним каждый день, но надо было нагонять упущенное в школе, помогать по хозяйству, так что у него минуты свободной не оставалось! Он целовал Натали и убегал… Ужасно было грустно.

Фи-Фи больше не появлялся. Первое время после его исчезновения Натали даже велела приносить ей газеты и внимательно их все проглядывала, боясь наткнуться на имя Фи-Фи. Но в газетах ничего не было, не было ничего похожего. Славу богу, слава богу! Может, Фи-Фи все это выдумал, налгал? Так или иначе ни одно из упоминавшихся в газете убийств не наводило на подозрения. В течение некоторого времени Натали еще продолжала проглядывать газеты, вернее, пробегала рубрику происшествий, где могло появиться сообщение о преступлении (читать все прочее она воздерживалась, раз обещала Луиджи этого не делать)… Потом велела Мишетте не покупать больше газет.

После отъезда Кристо время будто распылилось. Бывают периоды, когда переживаешь каждое мгновение во всех подробностях, когда все идет крупным планом, бывают такие периоды, когда все незабываемо, когда все до краев наполнено смыслом, где нет ничего второстепенного, все рано или поздно будет иметь свои последствия. И это вовсе не значит, что жизнь течет медленнее, что само время остановилось, напротив, оно проносится быстро, чудовищно быстро, зато оно весомо, не распыляется. Так было, когда Кристо жил у Натали: его присутствие как бы придавало всякой вещи три измерения, даже придавало четвертое, никому не известное, феерическое. Да, бывают такие периоды. И бывают иные, когда время распыляется. Бывает так, что дни, месяцы, целые сезоны безнадежно теряются, как рассыпавшиеся странички толстой рукописи: страница 156, а за ней сразу 163, 250, невозможно ни найти недостающие страницы, ни восстановить их. Исчезли, стерлись в памяти. Натали уже не знала, где и что она, все, казалось, повторяется, как жесты автоматов – зима, лето… Она не находила целые комплекты дней, ночей, а ведь они были, эти дни и ночи. Луиджи работал, она работала, окунала кисточку в тушь, читала книги, рассыльный приходил за рисунками, Мишетта пекла бриошь, звонил телефон, звонили у подъезда… Обычные посетители заходили как обычно. Лебрен теперь являлся с блондиночкой, непростительно юной. Доктор Вакье проводил у Натали два-три вечера в неделю. Беатриса, красавица из АФАТ, частенько приходила поговорить о своем русском, которого ей еще не удалось залучить к Натали… И скульптор Клод, которому Луиджи изредка заказывал модели автоматов… И учитель с женой, друзья еще по Сопротивлению, которые приютили у себя Оливье после его побега… Потом в один прекрасный день появился новый гость, которого прозвали «банкиром», хотя банкиром он вовсе не был, а такое прозвище ему дали потому, что у него была куча денег. Его дочери после автомобильной аварии ампутировали ногу, и он, прослышав, что некто Петраччи творит чудеса в области протезов, пришел узнать, так ли это. С тех пор он то и дело забегал к Луиджи поговорить о протезах и готов был пойти на любые расходы, лишь бы тот мог продолжать свои опыты… А с Натали он говорил о своем ужасном несчастье. «Склад для чужих бед, вот что я такое», – думала Натали и иной раз обвиняла себя в бесчувственности, уж не жиры ли заглушали в ней голос сердца?… От каникул нынешнего года, потонувших в зыби дней и ночей, память не удержала ровно ничего. Как и всегда, она провела этот месяц вместе с Луиджи и Мишеттой в бывшем питомнике шелковичных червей, и в глазах Натали эти каникулы слились со всеми предыдущими. Только глядя на Кристо, она осознавала, как бежит время: мальчик менялся на глазах. Дядя Фердинан увез его с собой в их поместье, где-то в департаменте Йонна, увез одного только Кристо (о прочих детях Луазелей, а особенно об Оливье, он и слышать не хотел, после того как Дениза во время болезни Малыша поручила ему Оливье и сверх того еще Миньону). Странный субъект этот Дядя Фердинан, старый холостяк, которого ужасно тяготило присутствие детей. Поэтому-то он быстренько укатил на Лазурный берег, оставив Кристо одного в старом промозглом доме. Надо сказать, что лил дождь, а для людей, склонных к ревматизму, не особенно рекомендуется жить в таком помещении. Дом был окружен огромными деревьями, с которых непрерывно капало, и сам походил на старое, никому не интересное, унесенное ветром письмо, чернила уже слиняли, и никто не собирался его подбирать. Дядя прожил здесь неделю и все время твердил Кристо, как в его годы собрал детекторный радиоприемник, что не произвело на Кристо никакого впечатления, даже, наоборот, именно из-за этих рассказов он отнес годы дядиного детства чуть ли не к каменному веку. Вели они также беседы о суевериях, антиклерикализме, антимилитаризме, но дождь все лил и лил; тут дядя не выдержал, сел в машину и укатил искать тепла и солнца. Он, конечно, мог бы прихватить с собой и Кристо, но что скажет мать Кристо, дядина племянница Дениза? За ребенком он поручил присматривать жене садовника.