Когда заканчиваются все деньги, у тебя не остается выбора. Из дешевого отеля ты перебираешься в ночлежку, затем в темные подъезды и в итоге ты, нью-йоркский ковбой со скамейкой вместо лошади, заканчиваешь парком. Это не так уж плохо в теплую погоду. Ты свернулся калачиком, в ночи тебя укрывает звездное одеяло, и бетонные надгробия городских небоскребов тянут над тобой неопрятные пальцы, царапая темную завесу, окружающую замусоренный клочок травы, на котором ты лежишь. Когда погода начинает меняться, ты запихиваешь старые газеты под пиджак, утепляя грудь. Ты оборачиваешь ими ноги под штанинами, и это помогает переносить холод. Но газеты не слишком-то защищают от дождя.

Ты лежишь на скамейке, а непрекращающийся моросящий дождь мочит тебя, и, совсем замерзнув, ты думаешь: «Полюбуйтесь-ка, это – Курт Кеннон», – и от этой мысли тебе становится слегка тошно.

А затем ты просыпаешься однажды утром, и тебя окружает осень. Деревья в багрянце и золоте, листья их трепещут на фоне бетонных стен, как бесприютные призраки, и ты обнаруживаешь, что ты мертв.

В мусорную урну была засунута газета. Я обратил на нее внимание, потому что в подошве моего ботинка протерлась дыра величиной в полудолларовую монету, а из «Дейли ньюс» могла выйти хорошая затычка. Я выхватил газету из урны, сел на скамейку, снял правый ботинок и тут мне в глаза бросился жирный черный заголовок на четвертой странице. Он поразил меня, и вначале я подумал, что это случайное совпадение, но когда я начал читать, замешательство сменилось холодной яростью.

Там были и еще подробности, но я не стал вникать в них. Известие прожгло меня – до самых дыр в ботинках. Свинья Свеннет опознал тело. Неудивительно для такого чудика, как он. Свен носил бифокальные очки, а опознать бродягу по его личным вещам – то же самое, что распознать Сахару по одной песчинке. От этого дурно пахло. Одно дело – находиться поблизости от смерти, и совсем другое – быть объявленным мертвым, когда ты в действительности жив и еще брыкаешься.

Я разорвал газету, заткнул оба ботинка и затем направился в Бауэри к Свеннету.

Он был поражен, увидев меня. Его лицо побледнело, руки, лежавшие на стойке, задрожали... Он оглянулся, словно искал помощи, затем с трудом сглотнул и уставился на меня сквозь толстые стекла своих очков.

– Привет, свинтус, – сказал я.

– Курт... Я... ты...

– Я мертв, не так ли, свинтус? Ты опознал меня по моим личным вещам. По каким же это вещам, сукин сын...

– Курт...

Я перегнулся через стойку и сгреб его за грудки. Капли пота скатились с лица Свена в открытый ворот его рубашки.

– Что за бред, свинтус? Ну-ка растолкуй мне, а не то я вобью твои очки тебе в глотку...

– Я думал, что это был ты, Курт. Богом клянусь, я думал...

– Я выехал из этого клоповника три месяца назад.

– Знаю, Курт. Но парень был так похож на тебя...

– Что бы я стал делать в твоем кишащем тараканами подъезде?

– Да откуда мне знать, Курт? Копы спрашивали меня...

Я подтянул его ближе, прижав брюхом к стойке:

– Правду, свинтус!

– Поверь мне, все так и было, Курт. В подъезде лежал жмурик, и копы выпытывали, знаю ли я его. Я спустился и просмотрел всю ту дрянь, что они выудили из его бумажника. Там был и носовой платок с буквой «К» в углу. Я решил, что это ты, Курт. Я мог ошибиться. Парень был в подъезде...

Я выпустил его воротник и дал ему пощечину. Жирное тело задрожало, а глаза Свена расширились от страха.

– Правду, сукин сын! Всю, как есть. Если будешь и дальше врать, то станешь следующим парнем, которого они найдут в подъезде.

Теперь Свен дрожал весь с головы до ног, и к запаху испарины прибавился запах страха.

– Хорошо, Курт.

– Ну так...

– Этот парень... Этот парень пришел ко мне...

– Какой парень?

– Я никогда не видел его до этого, Курт. Приезжий. Злобный тип. Голубой пиджак в мелкую полоску. Маленькие усики. Я никогда не видел его до этого. Он не похож на кого-нибудь из пьяниц, Курт.

– Слушаю.

– Он пришел с пачкой денег, которой могла бы подавиться лошадь. Он сунул пачку мне под нос и сказал: «Покажи Кеннона и пачка твоя». Я никогда его прежде не видел, Курт.

– Сколько там было?

– Около трех тысяч. Хороший кусок зелененьких.

– А ты?

– Я спросил его, зачем ему нужен Кеннон.

– Врешь, Свен.

Он опять задрожал:

– Ну, ладно. Я не спрашивал его ни о чем. Он ушел и сказал, что придет позже, и я должен буду указать на Кеннона. Он хотел знать, как отсюда попасть на угол Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я объяснил ему и был уверен, что он не найдет тебя. Три куска зелененьких...

– А что случилось, когда он вернулся?

– Я прикидывал и так и эдак. Когда фраер вернулся, я, конечно, пообещал показать ему Кеннона, то есть тебя, спустился к пьяницам, которые ошивались в моем подъезде Бог знает сколько, указал на одного из них и сказал, что это Кеннон. И тут же быстро ушел.

– Грязный ублюдок, на кого ты указал?

– На какого-то бродягу. Кто его знает? Одним больше или меньше... Курт, три куска зелененьких...

Я размахнулся и воткнул кулак на три дюйма в живот Свена.

Он отлетел к стене, его лицо побагровело.

– А почему ты сказал копам, что это мое тело?

Свен перевел дыхание.

– А как же мне было удержать денежки? Этот... этот парень – страшно злобный. Пришлось идти до конца...

– Знаешь, что я собираюсь сделать?

– Ч-что, Курт?

– Собираюсь найти парня, который хотел убить меня. Я собираюсь его найти и объяснить, что ты указал на другого. Я собираюсь сделать из него отбивную и затем послать его сюда.

– Курт...

– Пока!

И я оставил у стены эту жалкую гору из костей и трясущегося жира с вытаращенными глазами. Быстро миновав темный подъезд, я вышел на солнце. Оно ослепило меня, и я заморгал. Длинный темный «бьюик» припарковался у обочины. Передняя его дверца открылась. Здоровенный парень в зеленой спортивной куртке вышел на тротуар и направился ко мне. Под мышкой у него была заметная выпуклость, и эта выпуклость сулила неприятности. Я начал переходить на противоположную сторону улицы.

Он быстро прошел вперед и поравнялся со мной. Сначала я решил, что это шпик, а я не хотел никаких неприятностей с копами после убийства в подъезде Свена и поэтому продолжал шагать, не поворачивая головы.

– Я повторять не буду, Кеннон, – прошептал парень. – У меня под мышкой – тридцать восьмой, и я знаю, как им пользоваться. Если ты сделаешь еще шаг, – отправишься кормить червей.

Я остановился и повернулся, чтобы взглянуть на него. Это был верзила с бычьей мордой, усеянной веснушками. На глазах – темные очки, и я угадал в нем наркомана, но, вполне возможно, что у него были просто больные глаза.

– В чем дело? – спросил я.

– Поворачивайся и иди к «бьюику». Тридцать восьмой пока еще сдерживается, не серди его. Потом поговорим.

– Что ж, козыри у тебя на руках, – сказал я.

– Пики. Пошевеливайся, Кеннон.

Я подошел к «бьюику», и верзила открыл передо мной дверь. Я сел на переднее сиденье, взглянув на тощего водителя, который даже не повернул головы в мою сторону. Верзила уселся справа от меня и, как только он захлопнул дверцу, машина тронулась с места.

– Ну как, сыграем сейчас или позднее? – спросил я.