— Кир! — заорал Марк, спохватившись, — Сюда!

Я тоже закричала. Кир — непонятный, какой-то невероятно уставший, едва двигающийся Кир — поплелся в нашу сторону. Когда он подошел к спиритоциклу, Марк только головой покачал — лицо чародея тоже было вымазано, на носу багровели несколько свежих царапин. Но хуже всего были глаза. Мертвые, цвета застоявшейся болотной воды, ничего не отражающие. Мне стало жутко.

— Где ты шлялся? — Марк, судя по всему, не заметил никаких перемен, слишком был взволнован, — Садись быстрее! Мы к Фоме, там страшное… Эй!

— Да? — без всякого интереса спросил Кир, поднимая лицо. Одна губа оказалась разбита, на скуле лиловел бесформенный синяк. Но хуже всего было другое. Я с опозданием поняла это — по выражению лица, по запаху, которым несло от бродившего всю ночь невесть где Кира, еще по каким-то неприметным деталям…

Кир нахмурился, глядя на коллегу, потом принюхался и потрясенно пробормотал:

— Таис, да он… Он пьян!

И в самом деле, от Кира несло так, точно он ночевал в винной бочке. Движения его были нескладны, а взгляд ничего не выражал. Просто винные пары подняли его пустую оболочку и повлекли куда-то.

Глаза у Марка были выпучены и словно даже потеряли немного в цвете.

— Таис… — беспомощно повторил он, глядя то на меня, то на Кира, — Он пьян как сапожник! Посмотрите на него… Глазам не верю. Да я его отродясь пьяным не видел!

— А иди ты… — вдруг вполне осмысленно пробормотал Кир и шлепнулся на заднее сиденье рядом со мной.

— И что нам делать? — спросила я. Некоторое время мы с Марком в тяжелом молчании смотрели на Кира, который умудрился почти мгновенно погрузиться в безмятежный сон, — В таком состоянии будет ли от него толк?

Шофер терпеливо ждал. Наконец Марк вздохнул.

— Черт с ним, возьмем с собой. Вдруг будет польза… Сами-то мы вообще ничего не смыслим. Хотя ситуация, конечно, дрянная… поехали!

Судя по всему, шофер был в курсе срочности нашего дела — он тронул спиритоцикл с места так резко, что позади нас зашипели камни мостовой. Мы понеслись улицами Тарсуса, по сторонам замелькали дома. Мы мчались как молния, никого не пропуская и никому не уступая дороги — шофер пристально смотрел на дорогу и был молчалив. Впрочем, говорить с ним было не о чем. Марк, все так же нахмурившись, смотрел вперед, и по его окаменевшему лицу сложно было что-то сказать. Кир сопел, во сне уткнувшись нечесаной макушкой в дверцу. Я прикрыла глаза и попыталась немного подремать, благо мягкое покачивание спиритоцикла убаюкивало. Я чувствовала, что грядущий день окажется очень долгим, длинным и гадким днем, а времени поспать выпадет определенно мало. В таких делах предчувствие меня редко подводило.

Однако подремать толком не удалось — спустя каких-нибудь десять минут спиритоцикл с приглушенным визгом затормозил у склада господина Бутура. Еще немного — и мы бы протаранили бордюр, как при вчерашнем визите, но шофер, судя по всему, был мастером своего дела, а спиритоцикл отлично слушался руля.

Первое, что бросилось в глаза — отсутствие людей. Обычно шумный, кишевший работниками склад выглядел заброшенным, вымершим, что подтверждалось распахнутой, несмотря на холодную погоду, дверью. Я ожидала, что нас, как и в первый раз, встретит Лука, но вместо этого при визге тормозов на улицу выглянул сам Фома.

Я толкнула Кира локтем под ребра. Чародей встрепенулся, посмотрел на меня мутными глазами.

— Вставай. Приехали. Не прошу тебя разобраться, постарайся хотя бы ни на кого не дышать.

Кир отвернулся и с неожиданной ловкостью выбрался из спиритоцикла. Мы с Марком последовали за ним.

— Заходите, — Фома не стал тратить времени на приветствия и мне сложно было его за это упрекнуть, — Поговорим внутри.

Он держался напряженно, молчаливо, но вместе с тем чувствовалось, что ему есть, что сказать, и говорить он может долго. Я с тоской подумала о Христо. Сюда бы старика сейчас… Мне почему-то показалось, что его присутствие помогло бы всем. Его пьяный, нарочито бодрый брюзжащий голос помог бы взбодриться, привести мысли в порядок, взглянуть на ситуацию со свежими мыслями. Но Христофор Ласкарис был за много километров от нас и я слишком хорошо знала, что ни за какое вознаграждение он не оставит своего теплого, заваленного хламом и заставленного винными бутылками кабинета чтобы трястись в гранд-трактусе, что бы от этого не зависело.

— Где все? — неуместно спросил Марк, пока хозяин вел нас куда-то все теми же узкими коридорами.

— Разогнал, — бросил тот на ходу, — Сейчас тут лишние люди ни к чему. Дал всем выходной. Оставил только десяток человек из самых надежных. Они промолчат сколько надо, но время идет… Если ничего не изменится, к полудню мне придется известить префектуру. Я не могу скрывать от них долго мертвеца, сами понимаете…

Он распахнул перед нами дверь. Судя по всему, это и был его кабинет. Меня поразило то, что обставлен он бы тщательно, с немалым старанием и, судя по всему, с немалой же щедростью. По крайней мере слишком многое отличало его от пыльного логова Христо. Добротная мебель явно не ромейского происхождения, разноцветные стеклянные витражи-миниатюры на стенах, рисовые циновки на полу… Здесь пахло крепким табаком и еще чем-то горьковатым, древесным. Мне почему-то подумалось, что так пахнуть может в трюме корабля. На длинной полке стояли причудливые статуэтки из черного дерева и слоновой кости, судя по всему, с африканского континента или из Нового Света, но спрашивать о них сейчас было неуместно.

Фома тяжело дышал. Он не выглядел напуганным или взволнованным, но лицо его точно припухло, пошло морщинами, залоснилось… Теперь он не выглядел добродушным стариком, напротив — он выглядел как боевой трактус, нависающий над нами, с огромными лязгающими гусеницами и глазами-бойницами. Сосредоточенный, напряженный, монолитный зверь, принявший отчего-то человеческое обличье.

— Ром? — спросил он, доставая из шкафчика пузатую бутылку.

Забавно — Христофор в минуту душевных волнений тоже был не прочь пропустить стаканчик рома. Но даже общие привычки редко делают людей схожими.

— Спасибо, не стоит, — поблагодарил Марк.

Я тоже отказалась. Кир встрепенулся было, но я незаметно толкнула его в спину.

Фома наполнил стакан наполовину и плеснул его себе в глотку так легко, словно это был наперсток.

— Армейская привычка, — пояснил он, восстанавливая дыхание, — Когда дело было совсем никуда, нам давали ром. Перед наступлением всегда положено водки выпить — это помогает. И усталости нет и злость крепче, да и силы точно прибавляется… А после рома не побегаешь, голова как каменная и мысли лишние в голову не лезут. Если крепко набраться ромом, быстро тупеешь и на окружающее смотришь равнодушно — как бык на скотобойне. Поэтому мы всегда знали, дают ром — дело паршивое…

— Кто умер? — напрямик спросила я.

Выжидать дольше было уже невозможно. Того и гляди, Фома после рома еще закурил бы сигару.

— Лука, — ответил он.

Я вспомнила Луку — привратника, который вел нас вчера. Его нос с горбинкой, две родинки под глазом, с щегольством нахлобученная форменная фуражка…

Марк взглянул на меня и одного взгляда, видимо, оказалось довольно — он молча наполнил стакан еще раз, протянул мне. Я попыталась было отказаться, но Марк в минуты напряжения напрочь утрачивал как галантность, так и смущение — отвел мою руку и почти силой заставил выпить содержимое. От рома не полегчало, он просочился внутрь меня, ударил в нос, заставил судорожно закашляться. Но по крайней мере мне было чем заняться.

— Как это случилось?

— Он остался на ночь с сервами.

— Один?

— Их было трое — Лука и двое работников. Все с ружьями. Сервов я по вашему приказу разместил порознь… Огородил даже. Стояли поодиночке.

Он замолчал, поглаживая ладонью горлышко бутылки. Марк не стал его торопить, терпеливо ждал.

— Ближе к утру все случилось. Один из сервов шевельнулся. Лука заметил это, подошел. У него было ружье, рядом еще двое с ружьями… Он просто не ожидал.