— Может! — скрепя сердце согласился Арики.

— А может иссушить деревья и заставить землю не приносить плодов?

— Может!

— Может наслать арамру?

— Может! — помрачнел Арики.

— Так почему бы ему не разрезать веревки? Это гораздо легче, чем наслать арамру и растрясти всю землю. Не так ли?

— А зачем он будет разрезать веревку? — спросил Арики. — Зачем ему освобождать жертву? Она была ему обещана.

— Именно потому, что она была обещана ему. Дао не желает жертв и поэтому и освободил ее. Анге бу!

Арики растерялся и не знал, что возразить. Он не верил моей выдумке, но ничего не мог против нее возразить. Да ведь он сам столько раз внушал туземцам, что Дао всесилен и все может. Отрицать это значило себя же разоблачить и скомпрометировать перед этими людьми, столпившимися теперь возле нас и напряженно слушавшими наш спор. Нет, главный жрец никогда этого не сделает. Видя, как он кипит от злобы и бессилия, я подумал: «Так ему и надо! Не рой другому ямы...»

— Андо прав, — вмешался Боамбо. — Дао не пожелал принять нашу жертву. Мы нашли его упавшим лицом к земле и спиной к жертвенному столбу. Он разрезал веревку, а потом отвернулся от жертвы. Анге бу!

Туземцы молча ждали развязки. Все глаза были устремлены на главного жреца, но он молчал. О чем он думал в эту напряженную минуту? Какие кроил планы? Велит ли он все же запереть меня в хижине? Чувствовалась общая растерянность, которой Боамбо поспешил положить конец. Он крикнул:

— Эй, люди! Зажгите костер! Вы слышите? Принесите сухих дров и горящие головни! Я желаю плясать танангу!

Все сразу пришло в движение, напряжение исчезло, со всех сторон понеслись радостные возгласы:

— Тананга! Тананга!

— Несите сухие дрова!

— Тана Боамбо будет плясать танангу!

— Зумба-бозамбо! Хе-хо!

Несколько юношей бросились к хижинам и вскоре вернулись с охапками сухих дров и горящими головнями. Костер разгорелся, языки пламени поднимались к темному небу, и на поляне стало очень светло.

— Бейте в бурум! — приказал Боамбо.

Деревянный барабан громко забил, запищали дудки, и Боамбо заплясал танангу — танец трех поясов, которым закапчивался большой праздник.

Однажды вечером, когда туземцы собрались на поляне у огромного костра и готовились к пляске, кто-то неожиданно крикнул:

— Смотрите: чудо! Звезды на большой воде!

Все устремили взгляды на два огонька в океане, которые мерцали в темноте, как крупные звезды, и медленно приближались к острову. При виде их, я задрожал. Не было никакого сомнения — огни парохода. Самый пароход еще не был виден, но движущиеся огоньки, несмотря на то что приближались очень медленно, ясно показывали, что пароход шел к берегу.

Ко мне подошел Боамбо и, показывая рукой на «звезды», сказал:

— Я видел падающие с неба звезды, но попав в воду, они тотчас гаснут. А эти не угасают. Почему?

Боамбо говорил о тех блуждающих в межпланетном пространстве метеорах, которые движутся с быстротой в семьдесят километров в секунду и иногда попадают в орбиту земного притяжения. Тогда они стремительно падают на землю, но в атмосфере ярко загораются от сильного трения в воздухе, расплавляются и скоро распадаются на мельчайшие частицы, оставляя на небе светлый след. Боамбо думал, что это звезды, упавшие с неба. Когда я ему объяснил, что «звезды», которые мы видим, совсем не звезды, а огни «большой пироги», и на ней есть много пакеги. Боамбо вздрогнул.

— Большая пирога с множеством пакеги! — вскричал он. — Правда? Ну, ладно же! Мы их не пустим на остров! Бей в бурум! — приказал он низенькому барабанщику, сидевшему на корточках рядом со своим деревянным корытом. — Все к оружию! Комунатуа, берите стрелы и копья! Убрать в хижины женщин и детей! Мы будем сражаться с пакеги! Карарам! Карарам!

Не посоветовавшись со мной, как он это делал в других, менее важных случаях, он решил защищать остров от чужеземцев в случае нападения. Разумеется, он был прав. Ведь пример был перед глазами. Только трое европейцев жило на острове, а создали столько хлопот и неприятностей вождю, что он действительно имел основания опасаться белых людей. А что же это будет, если на острове появятся много пакеги! Нет, нет! Боамбо не станет с ними церемониться. Он готов пролить кровь, но не допустит их на остров.

Так рассуждал Боамбо. И я бы так поступил, если бы был вождем племени. Но я иноземец. И, хотя люблю туземцев, без колебаний уеду на пароходе, который подходил к острову. Как бы мне не было хорошо здесь, но я день и ночь тосковал по Болгарии. Мне часто снились маленькая деревушка у подножия Стара-Планины, молодежь, среди которой я вырос, и товарищи, с которыми боролся против ненавистного врага. Часто, очень часто мне вспоминались мудрые слова Мехмед-аги: «Человек рождается помимо своей воли и умирает не по своему желанию, но в последнюю минуту своей жизни всегда вспоминает место, где родился». Правда, я был далек от последней минуты моей жизни, но никогда не забывал родной деревушки, маленького домика, покрытого плитами, мощенного булыжником двора, полуразрушенного сарая и грецкого ореха, на котором зимой ютились тучи воробьев и ворон.

Вдруг на судне сверкнула яркая молния, и через миг раздался сильный раскат грома. Земля дрогнула, снаряд пролетел над нашими головами и разорвался в лесу за селением. Было ясно, что к острову подходит военный корабль.

Женщины и дети бросились в селение. Берег огласился их визгом. Бой бурума еще больше увеличивал панику. Мужчины схватились за оружие и привязали к поясам сумочки со стрелами.

— Загасите костер! — крикнул Боамбо. — Слышите, загасите костер!

Туземцы угасили костер. Наступила тишина. Я велел стрелкам залечь между скалами. Все послушно исполнили приказ. Они хорошо знали, что значит вспышка молнии и сильный гром, но остались по местам. Они не разбежались даже и тогда, когда вторая молния на миг осветила океан и снаряд со страшным грохотом разорвался невдалеке от нас.

Прибежали Смит и капитан. Они уже готовились ложиться спать, когда услышали выстрелы. Увидев огни судна, Смит воскликнул:

— Конец нашим страданиям! Конец собачьей жизни! Мы спасены! Клянусь всеми святыми, это военное судно!

— Совсем не нужны клятвы в таких очевидных вещах, — заметил я плантатору.

Он задыхался от радости и не без причины: наши слабые надежды осуществлялись. К острову подходило судно, пришедшие из цивилизованного мира, и опять уйдет в тот же мир. Если оно нас возьмет на борт, мы вновь увидим свои страны. Может ли быть что-нибудь лучше этого?

Но я подумал и о туземцах. Что с ними будет, если военный корабль высадит на берег десант? В первый день пришельцы будут «исследовать» остров, на второй день погонят мужчин строить укрепления, а на третий начнут насиловать женщин. Я был уверен, что это так и будет, независимо от того, кому принадлежит судно — Америке, Англии, Франции или Японии. Во всяком случае, туземцы находились в большой опасности, с которой я должен был считаться.

Смиту легко. Он не интересовался судьбой племени. Наоборот, теперь он сможет осуществить свою мечту. Если судно английское, он присвоит лучшие земли на острове и превратит их в доходные плантации. Если же судно другой нации, он опять-таки ничего не теряет: вернется в свой волчий мир. Во всех случаях он выигрывал.

А Стерн? О чем он думал? Только об одном: как можно скорее попасть в Александрию к маленькой дочери, а после принять командование каким-нибудь пароходом и каждый месяц откладывать по несколько фунтов для дочурки.