- Теперь о Саше.

- Саша - чудесный юноша, редкой души и немалых достоинств. У него горячее сердце мушкетера и пытливый ум ученого. Он, правда, несколько резковат, но безумно увлечен работой...

- Не только работой, - перебил его Яков. Ему, толстокожему, все бы напролом переть.

- Об этом не считаю себя вправе распространяться, - отрицательно помахал рукой Староверцев.

Но от Якова не отмахнешься.

- Я хочу прямо спросить вас: считаете вы возможным, чтобы Саша, если кто-то жестоко оскорбил бы предмет его увлечения, оказался способен так же жестоко наказать обидчика?

Староверцев помолчал.

- Это трудный вопрос. И опять из той области, где я вовсе некомпетентен. К тому же, мне кажется, для одного человека он слишком сложен.

- Мы и хотим его решить вместе, но для этого необходимо знать и ваше мнение.

- Что ж... - Он тяжело вздохнул. - Мне кажется, что да. Только поймите меня правильно, - спохватился он. - Саша может проткнуть подлеца шпагой и никогда не пожалеет об этом, но и не скроет свой поступок. Вы его прямо спросите, - решительно посоветовал Староверцев. - Он не солжет. И если скажет "нет", значит - нет!

- А если он скажет "да"?

- Если - "да", - Староверцев подумал и махнул рукой, - все равно нет!

- Ну как же так? - не выдержал Яков.

Староверцев смутился:

- Право, не знаю...

- Ну хорошо, - продолжил Яков. - Я слышал, Саша берет экспонаты домой. Это верно?

- Ну и что? - удивился Староверцев. - Я доверяю ему. Он так увлечен своим делом, что ему просто не хватает времени. Он постоянно возится со старинным оружием - это его страсть. У него золотые руки, он сам реставрирует такие экспонаты, даже создал дома целую мастерскую. Или лабораторию, как хотите.

- Ну, ну, продолжайте.

- Да, собственно говоря, это все, что я могу сказать. Что же касается Оли, то Сашино увлечение свидетельствует только в его пользу.

Афанасий Иванович набил трубку и долго ее раскуривал. Чувствовалось, что разговор ему неприятен, но он честно старается помочь нам.

- Теперь, если позволите, - о Волкове. О нем я знаю очень мало: он у нас недавно. Да и считать Волкова сотрудником нашего музея - явное преувеличение. Он шофер, автобаза прикрепила его к нам. Естественно, не из-за каких-то его особых качеств: просто он работает на самой старой машине. Вы не подумайте, что я жалуюсь, - машина не так уж часто нужна нам, просто я искренне стараюсь осветить все подробности, так или иначе касающиеся этого печального события. Так вот, бывает он у нас редко, только когда что-либо привозит. Но никогда не отказывается помочь и при разгрузке, и в другой работе. Но я с ним почти не общаюсь; знаю только, что он одинок, молчалив и до смешного добродушен. Да вы, Сережа, видели его - типичный пасечник. Что мне в нем нравится: на него всегда можно положиться, и никогда не приходится просить его дважды.

- А какие у него отношения были с Самохиным?

- По-моему, только чисто служебные. Правда, Самохин одно время искал в нем собутыльника, но без особого успеха. Волков довольно сердито отказал ему. И это понятно - что могло быть общего у этих совершенно разных людей? Волков - бывший партизан, герой, честный труженик, а Самохин...

- Так, - подытожил Яков. - Кто там у нас еще?

- Пожалуй, все. Есть еще двое сотрудников, но один из них в Москве, в командировке, и уже давно, а другой - Николаев - болен.

- А что с ним? - на всякий случай спросил Яков.

- Нет, нет, он не будет вам интересен. Он в больнице, ему удалили аппендикс.

- А Черновцова? - вдруг вспомнил я.

- Тетка Маня-то? - улыбнулся Староверцев. - Ну эта если и может убить, то только языком.

- Это мы уже поняли, - согласился Яков. - Ну хорошо, спасибо. - Он встал.

- Позвольте и мне вопрос, - удержал его Афанасий Иванович. - Как мне теперь быть со стендами, которые ободрали, и с экспонатами? Грустно, знаете ли, это видеть. Очень грустно.

- Пока придется оставить как есть, - Яков заложил блокнот ручкой и сунул его в карман. Мы одновременно достали сигареты.

- Постойте-ка, - вдруг оживился Староверцев. - Есть тут у нас еще один: Черновцов, сын тетки Мани. Он иногда помогает ей убираться в музее.

- А почему вы о нем говорите? - спросил Яков, держа зажженную спичку.

- О нем вообще много говорят в Дубровниках - он далеко не праведник.

- Хорошо, - сказал Яков, прикуривая. - Спасибо, мы проверим.

Мы вернулись в отделение. В коридоре, у двери в нашу комнату, стояла обычная садовая скамья. Сейчас на ней, нахохлившись, как воробьи, попавшие под дождь, сидели рядышком Оля и Саша. Мне показалось, они о чем-то спорили.

Яков кивнул Оле:

- Заходите.

Насколько Афанасий Иванович постарел за это время, настолько Оля, если это уже возможно в ее возрасте, помолодела. Перед нами сидела не грациозная девушка, сознающая свою привлекательность, а испуганная, провинившаяся школьница. Она и хлюпала-то носом совсем по-детски, как никогда не будет плакать взрослая женщина.

- У меня к вам только два вопроса, - добродушно проворчал Яков. Вечером, в день убийства Самохина, вы заходили в гостиницу?

- Да, - прошептала она, комкая платок.

- Не слышу, громче. Чего вы боитесь?

- Да, заходила.

- Ну вот, ведь можете! - деланно обрадовался Яков.

Оля улыбнулась.

- И второй вопросик: зачем вы туда приходили? Погромче!

- Книгу хотела забрать, я ее забыла на дежурстве.

- Прекрасно! С вами так приятно разговаривать, что невольно хочется продлить беседу. Придется спросить вас еще кое о чем, вы уж не обижайтесь. - Яков помолчал, побегал глазами по стенам, а потом брякнул: - А какую книгу? Название, автор?

Оля молчала, готовясь зареветь уже в полную силу.

- Неужели не помните? Не может быть.

- Помню. - Она собрала все свои оставшиеся силенки, подняла голову и отбарабанила: - "Три мушкетера" Александра Дюма.

- Отлично! Ну вот и все, - тоном детского доктора ворковал Яков. Видите, совсем просто. Можете идти дочитывать своих мушкетеров. Идите, голубушка, идите.

Яков проводил ее до двери, выпустил и поманил пальцем Сашу.

Разговор с Сашей не получился. Он был сдержан, долго обдумывал ответы. Яков тоже был сдержан, собран, предельно внимателен, но не очень тактичен.

- В день убийства Самохина, вечером, вы были у Староверцева, так?

Саша молча кивнул.

- Мне повторить вопрос? К сожалению, ваш ответ нельзя зафиксировать.

- В день убийства Самохина, вечером, я был у Афанасия Ивановича Староверцева. Это могут подтвердить

- Воронцова Ольга Алексеевна была с вами?

- Да, - монотонно пробубнил Саша. - Ольга Алексеевна Воронцова была с нами.

- Она никуда не отлучалась, скажем, часов около восьми?

- Около двадцати часов московского времени Ольга Алексеевна отлучалась. Она ходила в гостиницу за забытой там книгой. - Саша быстро приходил в себя.

- За какой?

- Может быть, - не выдержал я, - может быть, за "Черной перчаткой" Одоевского?

Саша молчал.

- В каких отношениях вы находитесь с Воронцовой? - грубо спросил Яков.

- В хороших! - разозлился Саша. - Вас устраивает такой ответ? Или нужны подробности?

Яков положил перед ним перчатку и копию записки.

- Ну и что? - нагло спросил Саша.

- Записка, засунутая в эту перчатку, лежала под трупом Самохина. Это ваш почерк - вот акт экспертизы и ваши отпечатки пальцев.

- Ложь! - вскинулся Саша. - Там нет никаких отпечатков, я писал записку в перчатках.

- Объясните, что это значит?

- Да ничего не значит, просто валял дурака.

- Неплохое развлечение, гимнастика для ума, да?

- А вы что, никогда не валяете дурака? Тогда мне вас жаль.

- Не валяю, - отрезал Яков. - Потому что я и так слишком часто имею дело с дураками. Все, все, идите.

Выходя, Саша едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью.