«Кляузник, — пробормотала я мысленно, — Благоприятный образ почтеннейшего господина Головы разваливался на глазах, — Обиженный кляузник, плут и донжуан, судя по всему».

— А в каких отношениях он был с покойным? — мягко поинтересовался Марк.

Диадох лишь махнул узкой ладонью.

— Терпеть друг друга не могли, можно сказать на дух не выносили. Иоганес, он, знаете, смирный, спокойный, достоинство все-таки… А Евгеник — гуляка, хам, повеса. Вечно остроты скабрезные отпускал, Агафию даже краснеть доводилось. Кабацкая культура. Да и со мной схоже. Евгеник-то моложе всех нас, шутит напропалую, насмехается, старость высмеивает. И на место его не поставишь — как так, Макелла благоволит… Так он и мучал нас постоянно аки пиявка. Сладу никакого…

Марк мягко перебил его.

— Последний вопрос, если позволите.

— Отчего же… Слушаю.

— Не доводилось ли вам отлучаться во время того самого ужина?

Диадох наморщил узкий морщинистый лоб.

— Минуточку… Вы имеете в виду, из-за стола?

— Да, когда вы сидели с господами Макеллой, Иоганесом и Евгеником. Приходилось ли вам или кому-нибудь из них отлучаться на какое-то время?

— Да пожалуй… Позвольте… Да, отходил, помню.

— Разрешите узнать, как далеко и надолго ли?

Диадох смутился.

— Не при даме… — я улыбнулась и сделала вид, что затыкаю уши пальцами, — В ватерклозет. Ну, минут на пять-шесть, думаю.

— Вот как… А остальные?

— Евгеник отлучался, помню. Не знаю уж куда. Минут десять не было. И сам Макелла тоже, под конец ужина. Уж не спрашивал, сами понимаете.

— А господин Иоганес?

— О, тот регулярно. На кухню все бегал, проверял, не подгорело ли чего у Ланселота, не забыл ли закуски, готовы ли сыры… Очень бедолага беспокоился как бы в грязь лицом перед Макеллой не ударить. Можно понять.

— Благодарю вас, больше вопросов у нас нет. Разрешите поблагодарить за оказанную помощь, ваши ответы чрезвычайно нам полезны, — поблагодарил Марк, поднимаясь и протягивая руку.

— И вам, вам… Такой уж человек я, простой, принципиальный. Раз надо — значит надо. И Иоганеса жаль необычайно, царствие ему небесное, золотой человек был. Да где он теперь… До свиданья, господин Маркус, до свидания, госпожа Таис.

Его внимательные острые глаза, остановившись на мне, несколько раз сладострастно моргнули. И хотя терпеть его общество становилось для меня все труднее с каждой минутой, я не удержалась.

— Простите… Еще вопросик. Вы стихи помните?

— Стихи? Простите?

— Тем вечером читали стихи. Сперва Макелла, потом остальные. Вы помните, о чем? Может, пару строф?..

— Извините, госпожа… — он потер нос, — Как-то не припомню. Стихи были, да, но содержание выветрилось… Макелла читал, что-то про еду, помнится, раки какие-то, вино опять же… Евгеник что-то скабрезное зачитал, как за ним водится. Я стихов не говорил, не люблю, знаете ли, да и память в последние годы не та.

— А Иоганес? — нетерпеливо спросила я.

Именно стихи своего хозяина позабыл Ланселот. Я даже самой себе не могла объяснить, к чему тут стихи, видимо просто упрямство. Попытка доказать Киру, что за маленькой малостью может обнаружиться что-то ценное, крупица истины, которая, будучи вставленной в цепь таких же, образует монолит.

— Иоганес сам стихов обыкновенно тоже не читает. Он взял тетрадь у Макеллы. Из нее и читал. Что-то… погодите… Твой дар, о щедрая… щедрая… природа. Что-то там про изобилие… Ох, не помню. Простите.

— Ничего. Прощайте, господин Диадох.

— И вам доброго дня.

Когда посетитель вышел, мы с Марком вздохнули, оба с облегчением.

— Неприятный тип, — сказал Марк, — Глаза особенно. Жалуется, ноет, а у самого взгляд прыгает. Настороженный, внимательный.

— Вы славно его вопросами охаживали.

— Меня учили проводить допросы. Правда, в другой обстановке.

— У нас должно быть часа пол до визита нашего следующего гостя. Давайте подумаем, что мы уже успели узнать.

— Отношения, — Марк загнул палец, — Если верить Диадоху, они вовсе не такие безоблачные, как нам виделось. У Иоганеса был лишь один друг в лице самого Диадоха, а остальных он вынужден был терпеть, опасаясь неприятностей по службе. Что ж, не вижу в этом ничего странного. К тому же Диадох отлучался из-за стола, — он загнул второй палец, — А значит…

— … мог перекинуться парой слов с сервом, — закончила я, — Я сразу поняла, к чему вы спрашиваете. Ни у одного из гостей не было возможности обычно поговорить с Ланселотом — в отсутствии хозяина они к нему домой не являлись, да и учитывая охрану… В общем, если наш убийца все-таки человек, у него было от пяти до десяти минут чтоб побеседовать с Ланселотом, уговорить его и, может быть, передать яд.

— Именно. Заминка в том, что отлучались все четверо, и все — на достаточно продолжительное время. А значит, мы остались при всех своих подозреваемых. Серв-отравитель, трое людей-отравителей или же отравитель-самоубийца. Отлично.

— У нас впереди еще Евгеник, — напомнила я, — Если он человек недалекого ума и пьяница, как следует из слов коллеги, может он о чем-нибудь и обмолвится?

С господином Михаилом Евгеником нам суждено было познакомиться через час. Не знаю, каким его себе представлял Марк, я ожидала увидеть выпивоху, хама и скандалиста. Поэтому когда он вежливо постучал тростью в дверь и представился, возникло некоторое замешательство. Облачен он был, так же как и его сослуживцы, в деловой европейский костюм, я отстраненно подумала, что это, видимо, принятое в Кредитном Товариществе одеяние. Марк, не признававший ничего кроме туники, только головой покачал — засилье гостей в штанах уже его не удивляло. По его мнению штаны были исключительно дикарским атрибутом, неподходящим для честного воспитанного ромея.

Евгеник был полноват, но не настолько чтоб это особенно бросалось в глаза, к тому же при значительном росте и широкой кости это выглядело уместно. Волосы у него были темные, с рыжеватым отливом, аккуратные усы вроде тех, что носил и Макелла, были тщательно завиты и умащены чем-то благовонным и блестящим. Он галантно поцеловал мне руку и представился просто — Михаил.

На вопросы он отвечал свободно, иногда лишь сопровождая ответ легким пожатием плеч — точно они удивляли его.

— Иоганес? Хороший малый. Исполнительный, не болтливый, и дело знал. Давний приятель Димитрия, насколько я знаю. Отношения у нас с ним были так себе. Он был сухарь, бука. Никогда не мог сказать в лицо, без обиняков, вечно жался, мялся. Стеснительный. Сидел как крот в своем департаменте, бумагой шелестел. Была ль от этого польза? Не знаю. Мне вечно казалось, что Макелла дал ему эту ставку по старой дружбе. Знаете, как оно обычно бывает… Ты вырос из гимназических штанов, при деле, обеспечен, пожалуй и богат, а твой старый приятель, с которым еще снежками перекидывались, сидит, и нищий как церковная мышь. Я не говорю, что Димитрий образец для подражания, но он человек чести. Предлагать Агафию пансион и полное содержание — свинство, только унизить, а взять на службу, на непыльную, но прибыльную должность — дело хорошее. Димитрий целым филиалом командует, компаньоны не мешают, хоть когорту таких агафиев найми…

— И по службе у вас общих дел не было?

— Помилуйте, — Евгений выставил вперед руки, гладкие, но плотные, жилистые, как у ленивого, несколько растерявшего форму, боксера, — Какие у нас с ним дела? Я при наблюдательном совете, он у себя. Встречались, конечно, но ничего общего. Считай, только у Агафия дома и виделись.

— Вы были постоянным участником этих встреч?

— Я-то? Пожалуй. Собирались раз в месяц у Агафия, может чаще. Холостяки, вы знаете… Сплетни, сигары, выпивали понемногу. В банке скука смертная — или бегаешь в мыле как загнанная лошадь или мухам помершим счет ведешь. А тут какое никакое развлечение. Признаться, ходил я больше для компании. Макелла уж сильно зазывал. «Пойдем, — говорил, — Посидим, откушаем, в картишки перекинемся.» Я отнекивался, не мое, да и привычней мне в траттории столоваться или в гостинице. А он все наседал — «Там Иоганес и Диадох, ты ж их знаешь. Скучные как вареные гуси. Помру один». Участия он большого, Димитрий. Все хотел нас, сослуживцев, сплотить, командой сделать, оттого и выдумывал время от времени всякое — то общественный пикник, то соревнования по речной гребле… Да ведь не мальчишки мы, надоедало быстро. Тогда он решил хотя бы высшие чины сплотить, начал устраивать у Иоганеса такого рода холостяцкие пирушки. Приходишь, жуешь часа три, бутылку вина выпиваешь — и ауфирдарзеен! Скука смертная, признаться. Я человек спокойный, простой. Служба у меня сложная, ошибок не терпящая, так представляете, каково мне было с ними целый вечер высиживать? Опять же — Димитрию не откажешь, да и одного его в том болоте бросать вроде как не по-дружески. Впрочем, Диадох — та еще вошь, а Иоганес, как я уже говорил, парень хороший, просто замкнутый, в себе все. Друзьями мы не были, но приятелями — пожалуй. Он тихий был, даже робкий, многие из него кровь пили — и сослуживцы и даже посетители. Он просил оказать какую-нибудь мелкую услугу, я обычно не отказывал. Пожалуй, почти что другом был. Только вот веселиться с ним не выходило, все-таки другого воспитания человек, других привычек. У меня-то отец расстригой был в соседней фемме, меня и словом не смутишь и вообще я человек нетребовательный. А Иоганес чуть не то — нос воротил. Кажется, из всего Товарищества, только со мной и знался, остальных, даже домой приглашая, лишь терпел. Жаль его, знаете. Живет человек хороший, небо коптит, зла никому не желает. Понятно, если ж центурий или там душегуб какой, а так же мелочь, пустяк сущий… И отравы ему… В нашем кредитном деле отрава, между прочим, первейшее средство. Вы представляете себе банкира, который будет бить другого палицей по темечку? Или из револьвера стрелять? А яд — быстро и тихо. В Константинополе, слышали, две недели назад какие-то молодчики ревизору яду подмешали?.. Что-то он не то у них нашел в бумагах. Ну и яду ему в еду или вино… Только сами дураки, разве можно яд, тем более мощный, зачарованный, где ни попадя брать? Яд — это тебе не крупа кукурузная, на рынке не купишь. Тем более если понятия в этом деле нету… В общем, напоили, упал он, вроде и не дышит, обрадовались, думали уже, куда бы тело остывающее тащить. А он вдруг поднялся, как ни в чем ни бывало, да мало того — волосы огненно-рыжие, чисто лисица, бородища огненная, даже брови — и те рыжие! Не добрый христианин, а сатана какая-то. У одного из травителей сердчишко враз остановилось от ужаса, еще двое вроде до суда сами добежали. Думали, демон за ними из ада явился в облике покойника, за грехи карать… Краска, конечно. Зачарованное средство для волос, этого добра в любой аптеке на солид — десять фунтов… А если лошадиной дозой хлебнуть — понятно что будет…