Процесс шел спокойно, все чин чином. На вопрос Белолобова: «Признаете ли себя виновным?» – Дзинтарас, медленно поднявшись, тихо ответил: «Да» – и так же медленно сел обратно на скамью подсудимых, привыкать к которой ему было не надо.

Белолобое откинулся в судейском кресле, всем видом показывая, что процесс для него окончен, ему все ясно, а остальные участники суда могут «отработать свой номер» и отпустить его в совещательную комнату писать очередной приговор.

Допросили Дзинтараса, который рассказал, что штаны действительно украл, признает. И что больше ему сказать нечего. Оба оперативника будто по бумажке изложили суду свои показания на предварительном следствии, мол, видели руку Дзинтараса со штанами над прилавком, схватили эту руку, а Дзинтарас им сразу признался, что штаны краденые. И продавщица, и оба пришедших свидетеля (один не явился) рассказали все то же самое, но только своими словами.

Вадим не задал ни одного вопроса. А о чем было здесь спрашивать?

В зале сгущалась скука. Секретарь зевала, Белолобов периодически закрывал глаза, казалось, задремывая, а одна из народных заседательниц, пряча спицы под столом, вязала носок Только Ирина Львовна весь час, что длился процесс, сидела, явно нервничая, ломала пальцы, тяжело вздыхала и с состраданием смотрела на Вадима. Сам Осипов выглядел скучающе-спокойным.

Подошли к стадии дополнений. Это когда уже всех допросили, материалы дела суд изучил и необходимые страницы огласил, короче – все сделано. От прения сторон участников отделяет формальная стадия, когда судья спрашивает – имеются ли дополнения. И вот здесь…

– Да, если позволите, – едва слышно подал голос Осипов.

Белолобов посмотрел на него с любопытством и симпатией. А что? Почему было не симпатизировать стажеру, который в течение процесса вел себя спокойно, вопросов не задавал, ходатайствами суд не мучил, то есть никак не мешал социалистическому правосудию восстановить справедливость и наказать в очередной раз матерого рецидивиста за очередное преступление, отправив в зону для очередного перевоспитания.

– Слушаю вас, товарищ адвокат. Только говорите, пожалуйста, немного громче.

– Спасибо, товарищ председательствующий, – несколько повысил голос Осипов. – Разрешите задать вопрос подсудимому.

– Задавайте, – по-отечески дозволил судья.

– Дзинтарас, объясните суду, как же все-таки вы совершили кражу?

Ирина Львовна аж руками всплеснула. И ее можно было понять. Ничего нет хуже, чем когда на суде адвокат работает прокурором. Заставить подзащитного, да еще в конце процесса, напомнить суду, что он совершил преступление, повторить, как он это сделал, значило гарантированно вызвать у судей дополнительное раздражение и тем самым сильно помочь обвинению.

«Надо будет Вадику объяснить, что так делать ни в коем случае нельзя!» – подумала Ирина Львовна и приготовилась к худшему.

Белолобов, услышав вопрос адвоката, хмыкнул и опять закрыл глаза.

– Ну, я, эта, из зоны вышел, – начал свой рассказ Раймонд, – поехал по месту предписания. Значит, холодно было. Ноги-то у меня больные, мне простужаться нельзя. И так ревматизма мучает. Зашел я, эта, в «Детский мир». Увидел, штаны тренировочные продают. Подумал – поди, кальсоны получатся. А они дорогие. Шестнадцать рублей с чем-то. Посчитал деньги, что мне выдали на дорогу. Понял, что не хватает. Взял штаны и ушел, значит. Вышел на улицу, обернулся и, эта, увидел такую вроде надпись на здании: «Все лучшее – детям». Ну, значит, говорю себе: «Сволочь ты, Дзинтарас, стал – у детей воровать начал». Стыдно мне, эта, стало. Вернулся, подошел к прилавку и хотел штаны на место положить. Тут меня и замели.

Дзинтарас замолчал.

В помещении повисла абсолютная тишина. Скука улетучилась. А может, растворилась в потоках удивления, гнева, шока, растерянности, которые, исходя от разных людей, сидевших в зале, завертелись в странном вихре, не перемешиваясь, а налетая друг на друга и разбиваясь в пыль.

Выражение лиц, что Белолобова, что прокурора, что Ирины Львовны, менялось ежесекундно.

Дзинтарас же, спокойно сев на место, привычно смотрел себе под ноги. Одна из заседательниц продолжала вязать носок, но, поняв, а вернее почувствовав: что-то случилось, спицами стала двигать заметно медленнее, а глаза и вовсе оторвала от вязания и с заискивающим непониманием уставилась на Белолобова. Вадим, ни на кого не глядя, делал вид, будто что-то записывает. Ирина Львовна начала тереть нос, пытаясь вникнуть в происходящее. Вдруг Белолобое заорал:

– Это ваш стажер, адвокат Коган? Вы его научили?!

Ирина Львовна вскочила, ее глаза были полны в равной степени ужасом и недоумением.

– Нет, Иван Иванович, честное слово, не я! А чему научила?

– Я вам не Иван Иванович, а товарищ председательствующий! Вы и ваш стажер, оба – ко мне в кабинет! А вы здесь побудьте, – бросил судья заседателям.

Через несколько минут в кабинете судьи собрались, помимо Белолобова, Осипов, Ирина Львовна и прокурор. Белолобое долго обводил тяжелым взглядом стоявших перед ним юристов и потом мрачно произнес:

– Ну и что делать будем?

– Передопрашивать свидетелей бессмысленно, – отозвалась девушка-прокурор, посчитав, что вопрос адресован ей.

– Спасибо, просветила! – процедил Белолобое. И вызверился на Осипова: – Ты что, твою мать, щенок, вытворяешь? Извините, адвокат Коган, за обращение «щенок» к вашему стажеру! Ты что мне здесь ярмонку устроил? С кем шутишь?! Хочешь на ковре в райкоме поплясать? Я сейчас Марлену позвоню, и не быть тебе адвокатом!..

– Иван Иванович! Вы извините, но я правда ни при чем. Я разве сообразил бы, что получается добровольный отказ от совершения преступления. – В этот момент Ирина Львовна, поняв, что случилось, посмотрела на Вадима таким взглядом, за который можно было многое отдать. Сказать, что взгляд был восторженным, – ничего не сказать!

А Вадим продолжал:

– Он же рецидивист, он же, сами понимаете, законы не на юрфаке изучал, а на зоне, поэтому и придумал такое.

«Это он Белолобову больно на мозоль наступил», – подумала Ирина Львовна, вспомнив, что судья-то юрфаковского образования, как и вообще никакого юридического, не имеет.

– Значит, так! – перебил теперь Белолобое, который успел взять себя в руки. И, не отреагировав, а может и не поняв намека Осипова, уже спокойно продолжил: -. Вы, товарищи адвокат и полуадвокат, пойдите в зале посидите, а мы тут покумекаем с прокурором.

Через пятнадцать минут процесс продолжился.

Прокурор попросила, естественно, признать Дзинтараса виновным и приговорить к лишению свободы сроком на два года. Осипов, также естественно, попросил оправдать в связи с тем, что имел место добровольный отказ от совершения преступления, не вовремя пресеченный сотрудниками милиции.

Написание приговора заняло у Белолобова меньше часа. Наказание – год исправительных работ в местах, определяемых органами отбытия наказания (по-простому – «на химии»). Вот тут и наступило время Дзинтараса оторвать глаза от пола и ошарашенно посмотреть на судью. При этом он произнес что-то по-латышски.

Вечером Осипову домой позвонила секретарь консультации и сообщила, что завтра к десяти утра Марлен Исаакович ждет его у себя в кабинете.

Марлен смотрел на Вадима с нескрываемым удивлением. Долго смотрел. Потом сказал:

– Вы понимаете, Вадим, чем рисковали?

– Чем, Марлен Исаакович?

– Тем, что могли вылететь из коллегии, так и не успев в нее попасть!

– Хуже было бы потерять ваше уважение… – Вадим сделал паузу, набрал воздух и выпалил: – Уважение к мнению и оценкам Ирины Львовны!

– Ну, ты и нахал, – сорвавшись на «ты», сказал заведующий. – А кстати, вы не забыли, Вадим, что кража есть формальный состав и преступление считается оконченным с момента изъятия объекта…

– Как! – вскрикнул Вадим. – Но он же помещение не покинул!

– А мне известно, что ваш подзащитный в суде заявил, что он из «Детского мира» вышел на улицу и лишь потом вернулся!