Представляете, что это такое — очистить поле от всякого дерьма? Когда проходишь курсы подготовки диверсантов-подводников — SEAL — там тебя заставляют заниматься всяким дерьмом. Вроде бега задом наперед или вычерпывания океана ладонями. Это уж не говоря о чистке сортиров. Я сам в SEAL не стремился — но рассказов про Литтл-Крик слышал много. А в самом начале службы — доводилось и туалеты чистить, биотуалетов тогда не было. Но ничто не могло сравниться с тем дерьмом, которое нам приходилось делать здесь и сейчас.

Мясо от воздействия высокой температуры напалма спеклось в корку и буквально приклеилось к полосе, а потом еще и начало гнить. Для отскребания у нас даже не было хоть мало-мальски подходящего бульдозера — на проклятом юге не бывает снега и тут в аэропортах не держат снегоуборочной техники. Техника нам помогла только затащить остов Ястреба, сбитого вчера на территорию базы — мы его оставили между двумя ангарами, решим что техники потом его либо восстановят либо разберут на запчасти для других вертолетов. Второе более вероятно по нынешним временам.

Ну а потом — замотали тряпками нос, от вони и от мух, надели перчатки кто какие нашел, скребок в руки и — работать, негры, работать…

Закончили ближе к вечеру, в самый раз как только пришла пора сажать самолеты. Верней, первыми то были как раз не самолеты а вертолеты — два «Вагона» MH-47 и два MV-22 конвертоплана для сил специального назначения. Отдохнуть удалось минут десять если не меньше — нас всех бросили на разгрузку вертолетов, перенесших с Трумэна боеприпасы для обеспечения действий «Шершней» с нашей базы. Хреново было то, что боеприпасов типа «воздух земля» не было совсем — в Ираке использовали все что было, подчистую. Только воздух-воздух в полном комплекте, но это неплохо — будет прикрытие с воздуха и прикрытие неплохое. Разгрузились — снова взлетели. А теперь представьте себе каково это — разгружаешь и знаешь, что периметр контролируют всего три человека, остальные все на разгрузке. Что такое три человека при находящемся рядом городе, полном одержимых? По сути — ничто. Вот и вздрагиваешь от каждого выстрела — а то что он почти неслышен из-за глушителя — нервирует еще больше.

Хорошо что нашли топливо — перед самой катастрофой цены на топливо почему то пошли вниз, дошли до шестидесяти пяти за галлон: вот и запасались кто как мог — заполнили топливом все пригодные для этого емкости в стране. Топливо пригодное для реактивных истребителей, боевые самолеты вообще менее привередливы к качеству топлива, чем гражданские машины.

Когда вертолеты доставили вторую партию боеприпасов и улетели за третьей, начали садиться самолеты — нагруженные под завязку, с полными подвесными баками и с вооружением, в полной готовности к взлету. Самолетов было двенадцать, больше нам здесь было и не нужно — остальные рассредоточим и укроем на других летных полях. Все — Хорнеты, последней модификации E/F, по словам механиков ресурса двигателей осталось не меньше чем половина. Если эксплуатировать экономно и не увлекаться форсажами — должно хватить надолго. Потом что-нибудь придумаем.

Летчиков сразу препроводили в тюрьму. Мало кто знает, что на базе Эглин располагалась тюрьма для бывших высокопоставленных чиновников, небольшая но весьма комфортная. Чиновники эти в ожидании освобождения, помогали делать посильные работы на авиабазе и фактически были бесконвойными. Сейчас все двери тюрьмы были нараспашку, и все кто там сидел к моменту нашего прихода — парочка одержимых, которых мы тут же и пристрелили.

В тюрьме бы и начали создавать что-то типа общежития. Тюрьма — прекрасное место жительства по нынешним временам. Это укрепленное сооружение, в котором можно обороняться от целой армии одержимых, проникнуть просто так на территорию тюрьмы, без оружия и без техники, которой например можно таранить ворота — невозможно. Сама тюрьма обладает хорошей системой безопасности, крепкими камерами, множеством решеток, которые задержат одержимых даже если они каким-то чудом прорвут периметр. В Эглине была построена не классическая тюрьма, запретки и пояса безопасности у нее не было — но и в самом здании можно было держать оборону. Пока нет обеспеченного периметра — лучше всего, спокойнее всего ночевать за решеткой.

Вымотавшись за день, расставив посты (те же, кто испортил самолеты, уже базировавшиеся здесь, мог сделать это и с вновь прибывшими) легли спать. Не раздеваясь и с оружием под рукой — но сама по себе возможность поспать на нормальной койке, пусть и тюремной — сейчас это само по себе роскошь.

Проснулся в два часа — от автоматных очередей. Стены частично глушили звуки происходящего на улице — но все, кто побывал спали вполглаза и просыпались от первого же выстрела. А побывали среди нас — все.

Поскольку спал в одежде — одеваться не пришлось — схватил автомат, разблокировал дверь и выскочил в коридор. Освещение не включили, тюремные коридоры специально делают узкими чтобы заключенные не могли большими группами передвигаться в одном направлении — в общем, полный бардак. Прислушался, попытался отфильтровать шум, топот, бряцанье оружием о стальные решетки камер — если и стреляют, то не слышно попадания пуль по зданию. Когда пуля попадает в бетон — она издает характерный чмокающий звук, его трудно с чем то спутать. Тогда по кому же ведется огонь?

Вместе со всеми пробился на первый этаж — нервозность и сумбурность первых минут уже прошли, кто-то включил фонари, освещая ведущие на первый этаж лестницы, кто-то уже уверенно командовал. Кто-то схватил меня за рукав, обернулся — Микки.

— Что за чертовщина?

— Черт знает! Я меньше часа назад обход делал!

— Ночник есть?!

— Есть!

У меня ночника не было. Дешевый ночной монокуляр и все. Ни на трофейной PSG ни на пулемете ни на автомате ночников не было. А на той же PSG ночник просто невозможно поставить — НК почему то не признавала раньше натовские стандартные планки для крепления приспособлений и все ее старые модели рассчитаны под германский стандарт крепления. Если раньше эта проблема решалась просто — заказом необходимого по Интернету или у дилера — то теперь проблема была неразрешима.

— Стой. Нехрен туда идти. Давай сверху. Ты наведешь.

Те, кто служил в одной части, тем более — части специального назначения — обычно понимают друг друга с полуслова. Нечего ломиться на улицу, там и так достаточно — без нас. Гораздо лучше в нашей ситуации — взять снайперскую винтовку, которую я оставил в камере, подняться наверх и попытаться разобраться в том, что же все-таки происходит, используя наши козыри — М4 с ночником у Мика и мою снайперскую винтовку. Как бы то ни было — что-то в темноте можно сделать и без ночного прицела, действовали же как то снайперы до того как он появился…

Снайперская винтовка покоилась в чехле внизу, под кроватью — ее наличие у себя я особо не афишировал и открыто не держал. На такое оружие, желающие найдутся. Патронов к ней было мало — два с половиной магазина, не считая тех, что я набил пулеметными. Пополнить боезапас — не проблема, но той точности с пулеметными уже не будет.

Поднялись наверх — стрельба до сих пор не прекратилась.

Наверху часть этажа занимали камеры, часть — помещения администрации. Совсем небольшой офис администрации тюрьмы, я даже удивился что он находится на верхнем этаже здания. Ведь при бунте он будет блокирован заключенными нижних этажей. Хотя при контингенте, какой здесь сидит — какой к чертям бунт.

— Сделаем так. Я дам целеуказание. Работать буду из камер, перемещаясь. Ты — из офиса, смотри по трассерам.

— Ху! — ответил я боевым кличем рейнджеров, которых и операторы Дельты и операторы из особых команд ВВС тихо ненавидели.

Офис представлял собой большой зал, разгороженный на клетушки легкими перегородками — точно как в обычном американском офисе и уж точно не так как должно было быть в тюрьме. Света не было совсем — и мне пришло в голову, что какой-нибудь придурок, из тех кто зачищал здание, не стал сюда лезть, просто закрыло дверь и доложил что здесь чисто. А здесь совсем не чисто, здесь живет одержимый, который проголодался и только и ждет какого-нибудь придурка, чтобы им закусить. Глупо, смешно — но почему то именно эта мысль засела у меня в голове не давая покоя.