Забирая у него поднос, она спросила как можно более игриво:

– Быть может, вам, месье, принести что-нибудь другое? Поверьте, я счастлива бы была вам услужить… теперь или позднее.

– Что? – Ее многообещающая улыбка не произвела на него никакого впечатления. – Нет, спасибо, ничего не нужно, вы очень любезны, – ответил он подчеркнуто вежливо. – Стюардесса разочарованно удалилась, а он сомкнул глаза в тщетной надежде уснуть, но тут же ощутил знакомую тупую давящую боль в груди. За всю поездку не было ни одной ночи, чтобы его не мучила бессонница, глупо было бы надеяться, что здесь, в самолете, он вдруг сможет хотя бы задремать.

Один банкир, летавший вместе с ним в Таиланд, с которым они успели очень подружиться, твердил Джесону, что тот слишком жестоко себя наказывает.

Эрик Лониман, вице-президент германского инвестиционного банка, вложивший деньги в строительство Джесона в Бангкоке, говорил ему то же самое:

– Тебе, Джесон, нужно больше отдыхать. Вы, американцы, вечно пашете как лошади. А кому все это нужно? Зачем? Ради лишних двух миллионов?

– Просто я люблю свою работу, Эрик, – мрачно ответил Джесон. Еще месяц назад это действительно было правдой. Годами Джесон жил суматошной жизнью, целиком посвятив себя работе… Он гордился тем, что, как правило, умело преодолевал разногласия, возникавшие между банкирами, . юристами, архитекторами, инженерами и инвесторами, которые играли в строительстве самую главную роль. Но в этот раз, когда закончились переговоры по строительству индустриального центра неподалеку от Бангкока, он не испытывал никакого удовлетворения. Вирус вины – такой же лихорадящий и надоедливый, как любая простуда, – поселился в нем. Каждое утро он вставал с ощущением вины. Когда же ночью ложился в постель, то уже знал, что там его поджидает его совесть – неустанная, прожорливая, злобная… Он летел из Лондона в Токио, потом в Манилу, Бангкок, Прагу, Берлин, теперь вот возвращался в Нью-Йорк, но нигде и никогда он ни на минуту не забывал о Миранде. Она была его ночным кошмаром в редкие часы, когда он спал, она не оставляла его ни на секунду и днем. Он возвращался домой из довольно успешной деловой поездки, безумно уставший и окончательно разбитый. Но были в этом мире два человека, которые помогали ему жить, два образа, которые он всегда носил в своем сердце. Одним из них была Хивер, его хорошенькая, упрямая, избалованная дочурка, его гордость и боль, потому что, хотя Джесон и любил ее больше жизни, он понимал, как чудовищно мало ею занимается.

– Папочка, когда ты приедешь? – проскулила в трубку Хивер, когда он позвонил ей позавчера вечером. Ее голос был словно бальзам на его раны. – Я соскучилась… я хочу к тебе… приезжай.

– Не хнычь, обезьянка. Я скоро приеду, уже на твой день рождения я буду дома. Обещаю тебе, – успокоил он ее.

А второй человек, второй образ… он понимал, что и мечтать об этом не имеет права. Он не должен вспоминать о ней. Он никогда не сможет себе этого позволить, потому что это означает предать память Миранды. И он всячески избегал мыслей о ней. Но минуты, когда он о ней думал, были единственным моментом, когда притуплялась его боль. Он представлял себе ее лицо: ямочки на щеках, теплый взгляд глаз, припухлые губы… И он забывал о том мире, который был разрушен, мечтая о том… который никогда не будет существовать.

– Ты уверена, что не хочешь пригласить кого-нибудь из друзей? – спросила Касси у Хивер, забирая племянницу из школы в ее восьмой день рождения. У Касси был довольно напряженный график работы, но все равно она каждый день отвозила девочку в Дальтон по утрам и выкраивала сорок пять минут днем, чтобы забрать Хивер из школы в половине четвертого. Обычно она хватала такси возле «Магнус Медиа» и неслась за племянницей в это шикарное престижное учебное заведение на Восточной Восемьдесят девятой улице. Она всегда боялась опоздать, а потому приезжала чуть раньше и, стоя на улице, поджидала, когда, наконец, появится гурьба ребятишек – которые, несмотря на то, что их родители все, без исключения, были важными персонами, – галдели, смеялись и проказничали не меньше, чем все остальные дети на свете. Все, кроме Хивер. Она никогда не выскакивала из школы в числе последних, держалась от всех в стороне и выглядела этакой тихоней. Касси никогда не видела ее хохочущей в толпе подружек. И Касси далеко не сразу поняла, в чем дело: оказывается, никто не хотел дружить с девочкой, у которой был такой противный нрав, как у Хивер.

– Сколько я буду тебе повторять: нет, нет и нет! – разозлилась девочка. Чарлз, приехавший забирать девочку, открыл перед Хивер дверцу «БМВ». Обычно Чарлз вез Касси обратно на работу, когда та доставляла девочку домой и убеждалась, что у нее все в порядке. – Ненавижу всех в этой кретинской школе! И ты мне надоела уже, тетя Касси. Почему ты уходишь с работы, хотя должна быть сейчас там?

– Потому что я должна быть здесь, с тобой. Это для меня важнее, – терпеливо повторила Касси те же слова, что и всегда. Хивер устраивала истерику каждый день, увидев, что Касси приехала ее встречать. Касси же, выросшая на тихой окраине, где все друг друга знали, даже и представить себе не могла, как можно оставить девочку одну – пусть даже и с шофером – в центре огромного шумного города.

– Мама никогда меня не забирала, – противным голосом повторяла Хивер. – Я уже не маленькая. А Чарлз и без тебя может довезти меня до дома. Он знает дорогу лучше, чем ты.

– Конечно, ты, Хивер, уже не маленькая, – говорила ей Касси, – но я хотела бы в этом убедиться. Расскажи-ка мне, как у тебя прошел день. А? – Но ответом на ее дружелюбный тон и ласку было молчание. – Так все же, Хивер, как прошел твой день?

– Ты же знаешь, что я тебя ненавижу. Мне действительно кажется, что я тебя ненавижу.

– Ну, это уже прогресс… На прошлой неделе ты говорила, что уверена в том, что меня ненавидишь. – Да, ладить с Хивер было нелегко. Касси не имела никакого опыта в общении с детьми, и ей, наверное, трудно было бы найти общий язык даже с очень хорошей и доброй восьмилетней девочкой, а уж с такой злюкой и эгоисткой, как Хивер, и подавно. Короткий период взаимопонимания, установившийся после смерти Миранды и удаления мисс Бьернсон, закончился сразу, как только уехал Джесон. Хивер вечно всем была недовольна. «Ненавижу» было ее любимым словом. Этим «ненавижу» она характеризовала буквально все: будь то торт с кусочками ананаса, специально для нее приготовленный их кухаркой, или хлопчатобумажный вязаный свитер, купленный Касси в «Гэп-Кидз», чтобы сделать племяннице сюрприз.

– Я ненавижу зеленый цвет! – закричала Хивер, швырнув свитер прямо на пол. – Меня тошнит от этого цвета.

– Ах ты, маленькая нахалка! – не выдержала Касси. – Сейчас же подними свитер, или я лишу тебя обеда!

– Не подниму!

– А ну-ка марш в свою комнату!

– Не пойду!

Тогда Касси схватила свою упрямую золотоволосую племянницу, кричавшую и упиравшуюся, и насильно потащила наверх. В тот вечер было уже больше чем достаточно истеричных рыданий, а Касси решила держать Хивер взаперти до тех пор, пока она не попросит прощения.

– Тетя Касси, ты еще не ушла? – зло спросила Хивер, когда часы уже пробили десять.

– Нет, не ушла, – ответила Касси, сидевшая на подоконнике напротив двери в комнату Хивер и читавшая газету. – И не уйду, пока ты не скажешь: «Извини меня, тетя Касси, я никогда больше так не буду».

– Ладно, о'кей, считай, что твоя взяла. Извини меня, тетя Касси. Но теперь я могу получить поесть?

В Касси боролись сейчас два человека: один хотел попробовать добиться от племянницы большего раскаяния, но второй, более мудрый, одержал верх: медленно, но верно она все же научит девочку хорошим манерам. Пока, правда, получается медленно, но отнюдь не верно. Ясно, что Хивер нужно было помочь. Она усвоила такой противный, самоуверенный тон, что никто не захочет с ней общаться. Но Касси чувствовала, что ее слова и поступки пока результатов не дают. Хивер нуждалась в друзьях своего возраста. Ей просто необходима была компания. Однако она всячески отвергала все попытки Касси помочь ей подружиться с девочками-сверстницами. Касси же переживала свое бессилие настолько, что даже позвонила, чтобы посоветоваться, учительнице Хивер и мамам двух ее одноклассниц. Примерно неделю назад в голове Касси зародился сначала смутный, но теперь уже полностью продуманный план устроить Хивер день рождения.