23

Не только Дмитрию Ивановичу не спалось в эту ночь. Не спала и Настя, все ворошила свою жизнь, то и дело возвращаясь к тому дню, когда переступила порог загса. Платье на ней было белое как снег. Это запомнилось навсегда. Выкрав из родительского дома, Андрей несколько дней прятал ее у своих друзей в Белозерке и, только раздобыв платье и фату, повел в загс…

Задремала лишь перед рассветом. Закрыла на какой-то миг глаза, тут же проснулась и испугалась, что опоздает к автобусу на Белозерку.

Во сне время проходит и медленно, и быстро. Ночью тени удлиняются, полутонов нет — только черное да белое, и в тех контрастах рисовались она и он: она — белая Настя, он — черный Андрей, в том же черном костюме, в котором вел ее под венец.

Стоило ей сомкнуть веки, как Андрей начинал смотреть на нее с такой любовью, таким нежным взглядом, что она млела от счастья. Этот взгляд согревал сладким теплом, размягчал душу и тело, делал ее невесомой, и она словно таяла от своего счастья, становилась белым-белым облачком и плыла в ясном небе… И тут же в следующий миг сердце ее сжималось от боли, потому что взгляд у Андрея уже был такой лютый, что ее пробирал мороз.

А еще ей снилась Лизка, растрепанная как ведьма. Она протягивала к ней свои костлявые руки, слепила желтыми глазищами и, вцепившись в горло, душила…

Свой сон Настя вспомнила, остановившись на минуту перед высоким светло-серым зданием Управления внутренних дел. И не только этот сон, но и утренний разговор с мужем, после которого решила поехать в Херсон.

Она не знала, как подступиться к Андрею со своей горькой обидой. Скрепя сердце хотела добиться только одного: спасти мужа от тюрьмы. Старалась избежать скандала и все решить тихо. Хотя в душе в последнее время все перевернулось; думала, что никогда не вернется к ней чувство покоя и умиротворения: Андрей стал постылым. Но решила все перетерпеть. Не верила, что он умышленно убил дядьку Петра, хотя и не исключала несчастного случая. Главное, считала, обстоятельства могут сложиться так, что, зацепив человека своими шестернями за краешек полы, затянут его целиком. Безжалостные шестерни, как думала Настя, уже тащили Андрея.

Спросила прямо:

«Ты был в ту ночь на воде?»

Его версия о поездке субботней ночью в Гопри с гостями начальника уже давно отпала.

«Дежурил. А почему ты спрашиваешь?»

«Значит, ты убил дядьку Петра?»

«Я не убивал».

«Но подозревают тебя».

«Это еще пусть докажут».

«И докажут. Ты не был в плавнях, а только расписался в журнале. Это я знаю. Но им ты ничего не докажешь…»

«Я дежурил».

Он избегал ее решительного взгляда, прятал глаза и не хотел продолжения разговора.

«Я все знаю. Ты давно меня обманывал с этой Лизкой… — Настя едва сдержалась, чтобы не назвать ее так, как того просила душа. — Но если уж так, то пойди признайся. Это тебя спасет».

«Мне признаваться не в чем».

«Ты ночевал у нее, и она это подтвердит».

Настя помнит, как оцепенел Андрей.

Добавила:

«Я была у нее…»

Андрей молчал. Не возражал и не подтверждал.

И еще сказала:

«Твое единственное спасение: Лизка подтвердит, что ты был у нее всю ночь — с вечера до утра. Хотя, может, и не до утра…»

«Я не убивал».

«Что говорить… После разберемся. Не знаю, буду жить с тобой или нет. Но пока мы под одной крышей, Лизку оставь. И катится пусть из Лиманского!..»

Настя невольно задумалась. Не замечала, что стоит посреди улицы. Резкий гудок и громкая брань водителя заставили вздрогнуть. Она оглянулась и испуганно кинулась к дверям Управления внутренних дел.

Старшина у входа подозрительно посмотрел на нее. Настя передохнула и решительно поправила на голове газовую косыночку. Неожиданный испуг словно бы уничтожил все сомнения.

Вынула из модной сумочки паспорт.

— Мне к товарищу Келеберде.

Старшина показал на окошко дежурного:

— Возьмите пропуск. Он вас вызывал?

— Нет. У меня к нему дело.

— Тогда позвоните по телефону. — Старшина назвал номер. — Вам закажут пропуск.

…Келеберда встретил гостью приветливо и дал возможность осмотреться в кабинете. Когда увидел, что она успокоилась, сказал, приглашая к разговору:

— Я вас слушаю, Анастасия Васильевна.

Настя набрала полную грудь воздуха и заговорила быстро, решительно:

— Товарищ полковник…

— Майор, — тихо поправил Келеберда.

— Мне стыдно об этом рассказывать, но скажу правду: моего Андрея не было в ту ночь на дежурстве, когда убили Петра Чайкуна.

Келеберда сделал вид, будто очень удивлен таким заявлением:

— Как это — не было? И почему стыдно?

— В журнале он записал, что выехал на дежурство… А сам…

С языка никак не могло сорваться липкое слово.

— Зачем же тогда записал дежурство?..

— Тут, понимаете… — Настя запнулась.

— Ночевал дома, в мягкой постели?.. — улыбнулся Келеберда.

Настя покачала головой. Сделала вид, что засмотрелась в окно, на словно бы нарисованный художником-формалистом двор, голубые клочки неба, рыжее пятно стены напротив и черные прямоугольники окон.

— Нет, не дома. — Сказала и почувствовала, как сдавило горло.

Келеберда ничем не показал своего удивления, уже догадываясь, что она скажет дальше.

— У любовницы! — жестко бросила Настя. — Лизки!

Келеберда увидел в ее глазах металлический блеск. Кивнул в знак того, что понимает и содержание слов, и душевное состояние.

— Устроил ее отдыхать у нас в Лиманском. Она из Херсона… — выдохнула Настя. Наткнувшись на пытливый взгляд майора, умолкла.

Кедеберда почувствовал, что она чего-то недоговаривает.

— А почему ваш муж сам не заявил о своем алиби?

— Думал, что я ничего не знаю. Теперь он скажет. Я ему глаза промыла. Обманывал меня, как девчонку… То начальник в Херсон вызывает, то на дежурство едет… а сам к этой…

Настя почувствовала, как снова подкатывает к горлу ком, как в окне расплываются клочки неба и рыжее пятно стены. Лихорадочно порылась в сумочке, вытащила платочек и вытерла глаза.

Келеберда потянулся к графину, стоявшему за его спиной, на тумбочке. Но Настя отрицательно покачала головой. Она уже овладела собой. Медленно поднялась, считая, что разговор закончен. Но Келеберда жестом остановил ее. Взял паспорт с вложенным в него белым листком пропуска и как бы между прочим будничным тоном спросил:

— Так кто же, Анастасия Васильевна, мог убить вашего дядю?

Настя пожала плечами. Откуда ей знать! Знает только, что горе да беда пришли в дом Чайкунов, что тень упала и на их семью, что все село гудит словно встревоженный рой и все всё «знают», и никто ничего не знает. Не сельские же сплетни пересказывать в милиции…

— Вы знакомы с людьми по фамилии Крутых и Семеняка? — спросил Келеберда.

— Слышала о них.

— От кого?

— От Андрея.

— Он с ними после драки встречался?

— Не знаю. По-моему, когда лежал в больнице, они к нему приезжали, совали деньги, чтобы не поднимал шума.

— И ваш муж взял?

— Нет, отказался!

— Гм… — Келеберда почесал затылок. — Но шума он и в самом деле не затевал.

Настя промолчала.

— Значит, больше не встречался с ними?

— Не знаю. Может, в Херсоне. Но к нам они не приходили.

— А какие были отношения у вас и вашего мужа с Петром Чайкуном до и после ссоры?

Настя вскинула на майора удивленные глаза: снова о том же. Разве мало, что растоптала свое достоинство, рассказала чужому человеку, милиционеру, страшную тайну своей семьи?

— Андрей не был в ту ночь на дежурстве, я же сказала. Можете проверить. — Она обиженно поджала губы.

— Мы все проверяем. А может, он не всю ночь был там…

— Свечку не держала, — насупилась Настя. — И не хочу больше об этом. А Петро жил в Белозерке. Мы в гости к нему не ездили, не роднились, да и он к нам не заглядывал.

Настя умолчала, что дядько Петро частенько заходил к ней в аптеку за спиртом и просил повлиять на мужа, чтобы не караулил его в лимане, обещал немалые деньги… Андрей только ругался, когда она рассказывала об этом. А после того случая, когда Андрей лежал в больнице, к нему приходили только два браконьера. Дядько Петро не пошел с ними, а приехал в тот вечер в Лиманское, привез красивую кожаную куртку для Андрея. Она выгнала его из хаты и куртку бросила вслед.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: