- Я в самом деле хочу стать волшебником.

- Для чего? - спросил я. - Ты же материалист. Диалектик. Тебе нельзя.

- Теперь можно, недавно я ушел на пенсию. У меня много свободного времени. И я хочу использовать это свободное время, делая приятное людям.

- А они не привлекут тебя за это к ответственности?

- За что?

- Волшебство - это пережиток, суеверие, - сказал я.

- Не всякое, - сказал дядя и стал еще больше похож на Жюля Верна. Свои чудеса я хочу запатентовать как крупное изобретение и подвести под них строго научную базу. Не забывай, что я член Дома ученых и сотрудник журнала "Знание".

- А в редакции журнала знают, что ты волшебник?

- Пока нет. Не знают. Но, возможно, догадываются. Я вижу это по выражению лица кассирши, когда она выплачивает мне гонорар.

- Кассирша - это еще ничего. Важно, чтобы не догадался редактор.

- Пустяки. Скоро я подведу под свои чудеса строго научную базу.

- А без базы нельзя?

- Как-то неудобно. Я все-таки материалист.

- Материалисты, - сказал я, - не поступают так со своими гостями, не меняют обстановку за окном, а дают людям привыкнуть.

- И ты привыкай, - сказал дядя.

- Попробуй-ка привыкнуть. То речка, то гора, то лес, то пустыня, а то просто ничего, пустота. Это противоречит законам природы.

Вечером, сидя на веранде, мы пили чай и вели беседу.

- С юношеских лет, - сказал дядя, - я боролся с отсталостью, с разными пережитками и суевериями. Но под старость мне почему-то ужасно захотелось творить чудеса.

- На строго научной основе?

- На строгой...

- Тебе это не удастся. Наука враждебна волшебству.

- Мое волшебство имеет прогрессивный характер. Если хочешь знать, я поэт, хотя и не пишу стихов. Я ищу интимного контакта с вещами и явлениями, с людьми и природой. А за то, что я ушел на пенсию, ты меня не осуждай. Я ведь очень стар. - Дядя встал и сказал: - Ты меня извини. Я пойду работать.

- Творить чудеса?

- Нет. Искать научное обоснование. А ты пойди к себе. Почитай книгу о своей жизни. Только старайся пореже смотреть в окно.

Я ушел в свою комнату и сразу же вспомнил, что дядя не советовал мне смотреть в окно. Окно было завешено портьерой, а на столе лежала книга.

Я не утерпел, раздвинул портьеру и посмотрел в окно. Светила большая круглая луна. Перед окном лежала ночная пустыня. До меня донесся рев разгневанного льва. Я подумал: "Дядя по-прежнему творит чудеса, под которые трудно подвести строго научную базу". И еще я подумал: "Старика не стоит упрекать. Он очень огорчится, если его обвинят в агностицизме".

Лев рычал. Луна светила. Пустыня пылала, как раскрытая печь. Я повернулся спиной к окну и сел за стол, чтобы продолжать чтение.

Лодку несло среди торчавших из воды камней. В лодке сидел я сам. Держа плоские весла, я пытался бороться со стихией. Река грохотала как гром.

Но вот пороги кончились. Стало тихо. По обеим сторонам реки росли березы, я причалил к берегу и вышел из лодки. На берегу стоял дом. Я подошел к окну и заглянул сквозь прозрачную синь стекла в комнату. В комнате я увидел дядю, веселого загадочного старика, немного похожего на Жюля Верна.

Старик сидел у рояля и играл, быстро перебирая клавиши длинными девичьими пальцами. Но музыки не было слышно. Вместо музыки слышался птичий свист, звон дождевых капель, журчанье ручья, серебристое ржание кобылицы.

Старик встал и подошел к окну. Он увидел меня и распахнул окно. На его узком загадочном лице играла усмешка.

- Как тебе нравится книга, которую ты читаешь? - спросил он меня.

- У меня еще не сложилось определенного мнения.

- Читай, не спеши, - сказал дядя, - ведь это твоя жизнь.

- Моя жизнь? - удивился я. - Но мне никогда не приходилось плыть на лодке среди порогов, подвергаясь такой страшной опасности.

Дядя посмотрел на меня и усмехнулся.

- Но ты же не погиб, - сказал он, - опасность позади, и разве тебе не приятно о ней сейчас вспомнить?

- Все это случилось не со мной, - сказал я.

- Не спорь. И не скромничай. Ты проявил незаурядное мужество и не дал стихии погубить себя. Я горжусь тобой... Не спорь. А лучше оглянись и посмотри, что позади тебя.

Я оглянулся и отпрянул. Позади меня была зима, хотя несколько минут назад еще было лето. Вместо листьев на деревьях висели снежные хлопья. Пушистый снег лежал на земле. На снегу были видны заячьи следы.

- Волшебничаешь? - сказал я дяде.

- Да, - сказал дядя грустно. - Но, понимаешь, все это меня не удовлетворяет.

- Почему?

- Все потому же. Не удается подвести теоретическую базу. Нужно как-то все это объяснить, примирить с разумом. Но пока не получается. Видишь ли, я плохой теоретик.

- Ничего, - сказал я. - Не огорчайся. Сейчас и физики не все могут объяснить, например происхождение и природу квазаров. Со временем объяснят. И под твои чудеса тоже подведут теоретическую базу.

Дядя вышел из домика, и мы снова отправились по волшебной дороге. Холмы, деревья, озеро - все это словно только что возникло, покрытое свежим, пушистым снегом. С дерева на дерево прыгала белка. И дядя шел с таким видом, словно всю эту внезапную, живую и поэтичную картину создал он сам благодаря волшебному мастерству.

Я собирался написать письмо своей жене в город, но не знал, с чего начать. Все, что происходило со мной в волшебном домике моего дяди, было непереводимо на язык обыденной жизни и привычных чувств. Я долго смотрел на чистый, белый, ничем не заполненный лист бумаги, а затем стал писать о том, что вам уже известно.

Написав письмо, я подумал, что жена, пожалуй, не поверит мне или вообразит, что я заболел какой-то новой, еще не известной врачам болезнью, когда человеку кажется то, чего нет и не может быть. Я запечатал конверт и собирался написать адрес, но не мог его вспомнить. Я забыл не только номер дома, но даже название улицы. Казалось, кто-то похитил мое прошлое.

Стараясь припомнить свой собственный адрес, я подошел к окну и посмотрел. Перед окном стояло дерево, под деревом - скамеечка, а на скамейке сидел красивый молодой человек с лукаво-печальным выражением лица.

- Кто вы? - спросил я этого молодого человека. - Откуда?

- Из будущего, - ответил он мягким, глубоким голосом, голосом поэта.