– Думаю, мне лучше сходить и посмотреть на него.

Она дала еще несколько указаний Джозефу и направилась к хлопковому сараю. Она шла твердым уверенным шагом, но при этом ощущала, как ее нервы напрягаются и ее одолевают дурные предчувствия. С опасением она подумала о том, что у Равеля могла начаться горячка или какое-нибудь воспаление от ран, но она совсем не была уверена в том, что большая часть ее беспокойства не происходит от простого нежелания снова встречаться со своим пленником.

Небо было затянуто темными низкими тучами. Дул северный ветер. Аня поплотнее запахнула старый сюртук своего отца, который она сохранила для садовых работ, и внимательно посмотрела на небо. Им нужен был южный ветер, который принес бы тепло с залива, хотя кроме тепла он может принеста с собой еще и дождь. Может быть, он поцует через несколько часов, может быть, через день-два. Она надеялась на то, что когда это произойдет, Равеля уже не будет здесь.

В хлопковом сарае было сумрачно и пусто, он напоминал огромный корпус старого корабля. Аня сняла с гвоздя за лампой ключ, повернула его в тяжелом замке, а затем сразу же в качестве предосторожности, которую всегда соблюдал и ее отец, повесила ключ на место, прежде чем открыть дверь.

В комнате было темно и довольно прохладно. Дрова в камине прогорели, и там остались лишь мерцающие красные угли. Как только она вошла, Равель отвернулся от стены, лег на спину и молча следил за тем, как она шевелит угли кочергой, а затем кладет дрова в камин. Дубовые щепки тут же занялись, и вскоре вслед за ними с глухим треском запылали поленья. Она выпрямилась и стала спиной к огню, согревая сцепленные за спиной руки.

Она встретила взгляд Равеля, и ей потребовалось усилие, чтобы не отвести глаз.

– У тебя жар?

– Не знаю, – спокойно ответил он.

– Почему ты не съел принесенную еду?

– Бульон, яйца всмятку и крем? Я же не инвалид.

– Я была уверена, – сказала она, с трудом сдерживая беспокойство и раздражение, – что тебе приходилось есть и худшие блюда, когда ты был в тюрьме в Испании.

– Приходилось, и довольно часто. Но это не Испания. – Он поднял ногу, и цепь, закрепленная на кандалах, холодно звякнула. – После того как я был освобожден из подземелья в Испании, я поклялся, что умру, но не дам заковать себя в цепи снова. Странно, как все сложилось на самом деле.

Прошло несколько секунд, прежде чем она медленно произнесла:

– Я не подумала, каким страшным напоминанием это может быть для тебя.

– Да, – сухо сказал он, – но ты не собираешься снять с меня кандалы.

– Нет.

Он отвернулся и устремил свой взгляд в потолок.

– Твое сострадание просто безгранично.

– Но ты, конечно же, не ожидал ничего другого?

– Я не ожидал и того, что меня похитят.

– За это, – твердо сказала она, – я не собираюсь извиняться перед тобой. Я пришлю тебе поесть. – Она отошла от огня и направилась к двери.

Он тут же вскочил с кровати.

– Не уходи! Побудь здесь, поговори со мной!

Положив руку на ручку двери, она остановилась.

– В этом нет никакого смысла. Мы можем только спорить друг с другом.

– Неважно. Все равно это лучше, чем… – Он замолчал, затем снова лег. Он взял себя в руки, и с его лица исчезло всякое выражение. – Забудь об этом.

Было ли это правдой – нежелание быть закованным в цепи, нежелание оставаться в комнате одному, которое он только что высказал, или это была просто уловка? Она осторожно раздумывала над этим, закусив нижнюю губу. Существует много людей, которые не выносят небольших закрытых помещений, не выносят, когда их свобода передвижений ограничивается каким бы то ни было образом; одним из таких людей был ее отец. После тюремного заключения в Испании было бы неудивительно, если бы это относилось и к Равелю. Он стал ее пленником без всякой вины, только из-за своего высокомерия, вынудившего его вызвать Муррея на дуэль. Разве не потому он стал ее гостем, каким бы странным это ни казалось? А в таком случае разве не является ее долгом развлекать его? Хозяйка часто вынуждена развлекать людей, которых она не терпит.

Она неохотно повернулась и направилась к креслу, обитому потрепанной и выгоревшей парчой, которое стояло в углу. Она оттащила его от камина так, чтобы сидеть лицом к кровати и спиной к двери, и села. Равель повернул голову и долго молча смотрел на нее. Наконец он зашевелился и сел на кровати, прислонившись к стене. Ради приличия или из-за холода он накинул одеяло на плечи и завернулся в него. Затем подтянул к себе ногу и оперся о нее рукой.

Аня посмотрела на него и снова отвела взгляд в сторону. Была еще одна причина, по которой она согласилась выполнить его просьбу, подумала она. Это любопытство, непреодолимое желание узнать, что еще может обнаружиться в этом человеке. Она откинулась на спинку кресла и снова перевела свой взгляд на человека, сидевшего на узкой кровати.

– В тюрьме было настолько плохо? – почти наугад спросила она тихим голосом.

– Это не было приятно.

– С тобой плохо обращались?

– Не хуже, чем в любой другой тюрьме, – сказал он, шевельнув плечами. – Меня продержали в одиночной камере два года. Хуже всего было ощущение, будто весь мир забыл о нас, о тех, кто был осужден и отослан в Испанию. Но все же это было лучшее из того, что мы могли выбрать.

– И какая же была альтернатива?

– Расстрел.

– Да, – сказала Аля, слегка содрогнувшись. Прошло несколько секунд, прежде чем она задумчиво продолжила: – Это очень странные люди, руководители этих пиратских экспедиций вроде тех, что отправлялись на Кубу или в Никарагуа. Почему они занимаются этим?

– Ради славы, из-за жадности, потому что их влечет желание что-то завоевать, как-то утвердить самих себя. Трудно найти более непохожих друг на друга людей, чем были Нарсисо Лопес и Уильям Уокер, но тем не менее оба они хотели завоевать империи и иметь честь вручить эти империи Соединенным Штатам.

– Оставаясь руководителями этих империй. Он наклонил голову в знак согласия.

– Конечно, это свойственно человеку.

– Могли ли они действительно сделать это?

– Насчет Лопеса я не уверен: Испания имеет большое военное присутствие на Кубе. Но Уокер, без сомнения, мог это сделать. Он был президентом Никарагуа в течение нескольких месяцев. Все, что оставалось сделать Вашингтону, – это дать ему официальное благословение и обозначить возможность военной поддержки. Конгресс и президент не сделали этого, несмотря на то, что они предварительно поощрили его на подобные действия. Они представили целый ряд объяснений и причин, но на самом деле перевесили интересы денежных мешков с Севера, в частности интересы Корнелиуса Вандербильта. Момент, когда интервенция могла закончиться успешно, был упущен, и Уокер потерпел поражение.

– Мне кажется, я читала, что люди Уокера были обстреляны с американского военного корабля под командованием капитана Полдинга, и именно Полдинг взял в плен Уокера. Это и в самом деле было так?

– Да, это случилось именно так.

– Но почему? Уокер и его люди были американцами.

– Это пустяк. Правительство хотело отмежеваться от предпринятой интервенции, чтобы Вандербильт мог продолжать делать свой бизнес, переправлять свои товары через Никарагуа из Атлантики в Тихий океан. Полдинг официально превысил данные ему полномочия, но я не думаю, что это же можно сказать и о неофициально данных ему указаниях. Я слышал, что его собираются наградить медалью.

В его голосе кроме горечи был слышен отголосок перенесенных трудностей и трагедий, которые отложились в памяти. Аня медленно сказала:

– Мне понятно, чего надеялся добиться Уокер, но на что рассчитывали его люди, которые сражались вместе с ним?

– Они сражались за обещанную им землю, сотни, даже тысячи акров земли, за возможность начать жизнь на новом месте, в новой стране. Были также такие, которые отправились туда ради сражений как таковых, ради военных приключений. И, как всегда, были те, кто присоединился к экспедиции, чтобы избежать виселицы здесь.