— Есть! — ответил Эвалд, ни жив-ни мертв, — важнее всех дел на свете — мой приход к вам!

Он так искренне произнес это, что господин Карморан соизволил ему даже ответить:

— Важнее всех дел, говоришь?.. — Он оттянул собак в сторону и прохрипел. — Поглядим. Входи, Поэт!.. Но если дело твое окажется пустяковым я очччень рассержусь.

Выслушав Эвалда в большой гостиной у пылающего камина, господин Карморан расхохотался:

— Она так и сказала про янтарную карету?!.. Ну, и девчонка, хо-хо!.. Молодчина! — И, подбросив в огонь несколько сухих березовых поленьев, спросил: — Так чем же я обязан твоему приходу в мой дом?.. Уж не деньгам ли?

— О, да, ваша милость! — торопливо сказал Эвалд. — Я действительно хочу одолжить у вас некую сумму, чтобы купить янтарную карету.

— Ты это серьезно?! — удивленно приподнял брови Карморан и прямо рукой перемешал угли в камине, и без того горящем, как жаровня в Аду. Хо-хо! Одолжить! У меня! Ха-ха! Да ведь это же огромные деньги!.. Чем будешь расплачиваться?!.. — В его тоне слышалась неприкрытая издевка.

— Я заработаю… — пробормотал Поэт. Лоб его покрыла испарина. — Буду писать стихи днем и ночью, испишу стопки бумаги, опустошу бутыли чернил, затуплю связки перьев! Я отошлю стихи во все журналы!.. Но расплачусь с вами скоро, ваша милость!

— Глупости! — фыркнул Карморан. — Если твои стихи до сих пор не накормили досыта одного тебя, то уж семью твою — тем более. Но, слава Богу, моя племянница зарабатывает сама, и весьма недурно. В противном случае, ей, бедняжке, с таким муженьком пришлось бы туго! — Он расхохотался и, набивая трубку крепким табаком, добавил: — Неужели ты не понял, что Эмилия отказала тебе?

— Нет! — вскричал Эвалд. — Она согласилась!

— Это я уже слышал! — скривил губы Карморан, поднявшись с кресла. Но ведь при этом она поставила тебе условия невыполнимые. Уходи и выбрось из головы дурацкие мечты. А еще поблагодари судьбу, что я не спустил моих верных псов. Твоя Муза вряд ли узнала б тебя после этого!..

Тут страшный толстяк прищурил левый глаз и как-то странно усмехнулся. Он повелительным жестом остановил собравшегося-было уйти Поэта и снова указал ему на кресло.

— Я, пожалуй, одолжу тебе эту сумму… — (У Эвалда часто-часто забилось сердце.) — … Даже не одолжу… Я дам тебе деньги просто так, и дам значительно больше, чем ты просишь… — Карморан смерил его испытующим взглядом. — В обмен на твою Музу.

Эвалд был ошеломлен сделанным предложением.

— Зачем она вам?! Вы тоже пишите стихи?!

— Писал! В детстве! И очень неплохо! — самодовольно ответил Карморан. — Родители поощряли меня: за каждую строку давали по монете! А уж родственники и знакомые — те просто захваливали до неприличия!.. Но я не стал Поэтом, зато с тех самых пор больше всего на свете люблю деньги. Я разучился сочинять и никогда не страдал от этого. Изредка, впрочем, мне хочется вспомнить детские годы. Эмилия говорила, что ты — хороший поэт, а у нее тонкий вкус, я ей доверяю. Что поделать, юноша: хорошо писать стихи и одновременно быть при этом богатым — почти не возможно… Решайся! Но учти: я иду тебе навстречу, ибо для меня эта сделка — просто причуда, для тебя же, как я понимаю, — он вновь усмехнулся и закашлялся от табачного дыма, — вопрос твоей судьбы! Короче: если ты согласен — завтра жду вас вместе с Музой. И не опаздывайте: я рано ложусь спать.

Он зевнул и поднялся с кресла, давая понять оцепеневшему Поэту, что теперь разговор окончен.

Весь обратный путь Эвалд уже не спешил: все так быстро и легко решилось в его пользу, что даже погода, которая к ночи испортилась окончательно, радовала его. Он глубоко вдыхал влажный холодный воздух и снова и снова вспоминал разговор. Ужас, овладевший им в доме у Карморана, уступил место надежде и мечтам. Казалось, есть что-то победное в резких порывах ветра и в громыхании черных облаков.

Придя в гостиницу и поднявшись в свою комнатенку под крышей, Поэт в особом расположении духа зажег целых два свечных огарка и стал писать в восторге строфу за строфой. Писалось весело и свободно, перо летело в необъяснимом полете, оставляя за собой замысловатые следы, в которых было все: и смысл жизни, и бесконечная любовь, и рифма!

Таких красивых стихов Эвалд еще никогда не создавал. Слова слетались к нему, будто лепестки с весенних яблонь, словно пчелы на цветочный луг. Юноша не успевал перевести дыханье, отбросить упавшую на лоб прядь волос. Пальцы занемели, перья ломались одно за другим, кончались чернила, а он все писал, как зачарованный, вслушиваясь в слова и мысли, которые дарило ему Небо.

Внезапно кто-то рассмеялся за его спиной. Поэт оглянулся и увидел свою Музу.

— Устал? — спросила она.

— Немного, — ответил молодой человек и улыбнулся в ответ. — Сегодня мы хорошо поработали.

— Еще бы! Ты вернулся в отличном настроении…

И он сразу вспомнил… Краска стыда тут же залила его щеки, Эвалд повернулся лицом к окну.

— Что с тобой? — В голосе Музы слышалось сочувствие. Поэт опустил глаза.

— Я… действительно устал…

— Тогда ложись спать… А мне пора.

— Нет! — схватил он ее за руку. — Постой! Я не отпущу тебя сегодня.

— Милый мой, — с грустью ответила Муза. — Так устроено Свыше, что в наших с тобой встречах твои желания, к сожаленью, ничего не стоят. Решаю я: уйти мне или остаться.

— Тогда реши остаться! — попросил он.

Муза не ответила. Она подошла к столу и взяла стопку исписанных листков.

— Ого, да здесь стихов на целую книгу! — Тут в ее голосе появились властные нотки: — Завтра же возьмешь переписчика и отправишь их в столичный журнал.

— Не уходи! — нахмурился Эвалд, внезапно почувствовав смутное раздражение.

«Что я без нее? — стал размышлять он. — Просто человек. Лишь по ее прихоти и желанию зовусь Поэтом… А если она не придет больше, что тогда? Я тотчас умру, ведь во мне умрет Поэт, и жизнь потеряет смысл! Ах, как это несправедливо! Почему я, молодой и талантливый, должен зависеть от какой-то девчонки, пусть даже умной и симпатичной?!»

Эвалд вдруг вспомнил тот день, когда впервые пришла она. Он был еще мальчиком, лет девяти-десяти, а она — такой же, как сейчас. У его Музы был один лишь возраст — возраст юности, помноженный на мудрость и житейский опыт!

Он никогда не задумывался над их с Музой отношениями. Он привык, что она всегда рядом, что приходит к нему почти каждый день. Бывало — и без нее он писал стихи, но они были не так свежи и полнозвучны. Да, их читали, ими восторгались, но как бы по привычке. И только сам Эвалд знал, чего они стоят, сильно, впрочем, не переживая.

Но сегодня, после разговора с Кармораном, после властного тона Музы, — он почувствовал затаенную неприязнь.

«Ах, неужели я ничего без нее не стою?!.. — Сознавая это сегодня особенно обостренно и болезненно, он все же пытался переубедить самого себя. — Неужели мне не прожить без нее?.. Меня знает весь мир. Мои книги выпускают лучшие издательства. Нет, я не умру! И Поэт не умрет во мне! Тем более, что как Поэт я уже состоялся. В конце концов, я не продаю свой талант, свой опыт, свои мозги. Даже душа останется при мне. И завтра сердце будет вновь отбивать размеры новых строк. Так же, как раньш е… К тому же, со мной будет моя Эмилия! Вот кто станет моей настоящей Музой!»

Решение, которого потребовал от него Карморан, было принято.

— Я провожу тебя, — сказал Эвалд, набрасывая на себя еще не просохший с ночи плащ.

— Зачем? — усмехнулась Муза. — Ведь я исчезаю так же, как и появляюсь. — И достала свой волшебный веер.

— Погоди! — крикнул он, хватая фею за полу белой накидки. — Ну, прошу тебя! Хватит же так исчезать! Я хочу хоть разок прогуляться с тобой, помечтать о разном, а может и обнять на прощанье, — неловко пошутил он.

— Ах, Эвалд, Эвалд, — покачала головой Муза. — Веселый ты человек! Только ведь я не Эмилия.

— Откуда тебе известно про Эмилию?! — насторожился Поэт.