Она закрыла рукопись и повернулась. Я заглянул в ее глаза, и кровь застучала у меня в висках.

— Голодна? — переспросила она. — Да, я голодна последние четыре часа.

Церковные часы пробили девять, когда она пошевелилась и отодвинулась от меня.

— Я должна идти, Дэвид, я должна вернуться в одиннадцать.

— Подожди еще немного. Нельзя ли позвонить?

— К сожалению, нет, я обещала вернуться в одиннадцать.

Лаура встала, и в вечернем сумраке я смотрел, как она одевается. Она очень спешила.

Я хотел подняться, но она торопливо сказала:

— Не вставай, дорогой. Эта комната действительно маловата для двоих.

— Во сколько же ты будешь дома? — спросил я.

— Я оставила машину в парке, так что если поспешу, то смогу добраться за полтора часа.

— Будь осторожна за рулем! Она рассмеялась:

— Неужели я так дорога тебе, Дэвид?

Я почувствовал, как у меня перехватило горло.

— Да, никто мне не был так дорог, никто так стремительно не врывался в мою жизнь.

— О, Дэвид! Ты не жалеешь о том, что случилось?

— Нет, а ты?

— Немного. Когда приходит новая любовь, приходит и тревога, сердечная боль.

— Да, но приходит и счастье! Она поправила платье, подошла к комоду, надела шляпу и взяла сумочку.

— Не вставай, Дэвид, я сама найду выход.

— Как глупо! — Я засмеялся. — Ты ничего и не съела, а я так старался, готовил сандвичи. Она присела на краешек кровати.

— Я уже не голодна, дорогой, — прошептала она, наклонилась, поцеловала, нежно погладив мою голову. — Прощай, Дэвид. — Она снова наклонилась, ее губы прижались к моим, потом она ласково оттолкнула меня и встала.

— Когда ты придешь снова? — спросил я, держа ее за руку. " — А ты хочешь, чтобы я пришла?

— Конечно, и чем чаще, тем лучше.

— Не знаю. Может быть, на следующей неделе приду, если смогу.

— Подожди. — Я сел на кровати. — Ты не можешь уйти вот так просто. Может быть, в понедельник?

— В понедельник у сиделки выходной день.

— Тогда во вторник.

— По вторникам я ему читаю.

— Тогда…

— Я не знаю. Мне и сегодня нелегко было вырваться. Пойми, пожалуйста, Дэвид, я уже четыре года живу как отшельница. Я не могу уйти с виллы просто так, без объяснений. Я не могу уходить из дому на долгое время.

— А что будет со мной? Мы должны встречаться чаще. Может быть, ты могла бы приходить вечерами? У нас тихо между двумя и пятью. Приходи в среду.

— Постараюсь, но ничего не обещаю. Ты забыл, что ты сказал?

— Что я сказал?

— Ты сказал, чтобы я не делала опрометчивых поступков, иначе он может обо всем догадаться. Я помню, как ты сказал: «Некоторые люди очень чувствительны к тому, что происходит радом. Очень быстро он может догадаться, что происходит. Вы можете выдать себя и сделаете ему больно, когда он узнает о том, что произошло. Не так ли?"

— Зачем ты напоминаешь мне об этом? — резко спросил я. — Хочешь подчеркнуть мою подлость?

— Не говори глупости, Дэвид. Нет ничего подлого в поступках двоих людей, если они любят друг друга. Я просто пытаюсь убедить тебя, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не причинять ему лишних страданий. Понимаешь?

— Значит, я буду ждать твоего прихода.

— Что же делать? Но запомни, все то время, которое мы не видимся, я думаю о тебе. Может быть, эти два часа, проведенные здесь, с тобой, в этой комнате, дали мне гораздо больше, чем тебе. — Она открыла сумочку и достала листок бумаги. — Скажи мне номер твоего телефона. Я позвоню сама, когда смогу. Но ты, Дэвид, не звони мне, пожалуйста. Это опасно. В его комнате параллельный аппарат, а сиделка очень любопытна. Обещаешь?

— Хорошо. Не буду. Но ты уж постарайся и позвони сама.

— Обязательно. А теперь я должна бежать. Прощай, дорогой.

— Постой! Ты забыла брошь. — Я вскочил с кровати, выдвинул ящик стола. — Было бы глупо, если бы ты опять ее забыла!

Она взяла брошь и небрежно бросила в сумочку.

— Поцелуй меня, Дэвид.

Я схватил Лауру в объятия и прижался к ее губам. Мне казалось, что, пока я обнимал ее, время остановилось. Слегка задохнувшись, она осторожно высвободилась.

— О, дорогой, ты потрясающий любовник, — прошептала она. — Как я хотела бы задержаться подольше. Думай обо мне, Дэвид. — Она, выскользнув из моих объятий, открыла дверь и побежала по коридору.

Потом потянулись дни ожидания.

Я знал, что не получу известия от Лауры раньше понедельника, поэтому в субботу и воскресенье работал. Мне повезло в воскресенье. Несколько групп наняли меня на целый день, чтобы я показал им самые знаменитые достопримечательности Милана. Я заработал пять тысяч лир.

В понедельник, проснувшись', я сказал себе, что сегодня она позвонит. Ведь она говорила, что постарается прийти в среду или в пятницу!

Потом я вспомнил, что она не сказала, когда позвонит. А вдруг она звонила в мое отсутствие? Моя хозяйка была отвратительной особой, она никогда не записала бы послание, она вообще не любила отвечать на телефонные звонки.

Этого я не учел, поэтому и встревожился. Обдумав все, я решил, что Лауре было удобнее звонить мне или до десяти часов утра, или после десяти часов вечера, когда Бруно будет спать. Значит, днем я могу выйти, принести продукты и потом сидеть и ждать ее звонка. У меня было пять тысяч лир, так что несколько дней я мог не работать. Честно говоря, я предпочел бы всю неделю не выходить из комнаты и ждать ее звонка. Каждая минута была наполнена тревожным ожиданием.

Я встал, побрился, оделся и вышел. Купил хлеб, сыр, колбасу, бутылку «Россо» и две свежие газеты. К тому времени, когда я вернулся, было уже за девять. Я прочел газеты, а потом, открыв один из своих блокнотов, попытался сосредоточиться на плане новой главы для своей книги, но все мои мысли стремились к Лауре, и я отодвинул блокнот в сторону.

Было одиннадцать тридцать, то время, в которое, как я сказал себе, она должна позвонить.

Но Лаура не звонила.

Минуты перетекали в часы. Три раза звонил телефон, но это были звонки другим жильцам. Через три часа я уже готов был лезть на стену.

Я сидел в своей маленькой душной комнате с раннего утра до поздней ночи, и, когда в двадцать минут первого заснул сидя в кресле, она так и не позвонила.

Она не позвонила ни во вторник, ни в среду, а я сидел в своей комнате и ждал.

За это время я возненавидел Бруно Фанчини так, как не ненавидел еще никого в жизни. Теперь я был рад, что он беспомощен и бессловесен. Я обзывал его всеми непристойными словами, какие приходили на ум. Я надеялся, что он умер, и даже молился о его смерти.

В четверг утром я по-прежнему сидел в кресле и ждал. За последние два дня я не брился и почти не спал. Настроение было убийственным, а нервы — на пределе: любой звук отзывался в них мучительной болью.

Примерно в середине дня, когда дневной зной достиг апогея, зазвонил телефон. Я рванул дверь комнаты и как сумасшедший понесся по коридору к телефону.

— Хэлло? — закричал я в телефонную трубку. — Кто это?

Мужской голос сказал:

— Будьте добры, позовите синьора Паччили? Я хлопнул трубкой по рычагу и буквально зарычал. Когда телефон зазвонил снова, я сорвал трубку и снова услышал нервный голос этого же человека. Я швырнул трубку и вернулся в комнату.

У окна стоял Джузеппе, а его испитое лицо было встревоженным.

— Вам чего надо? — заорал я. — Что вы здесь делаете?

— Тише, синьор Дэвид, — сказал он. — Что случилось? Вы, часом, не заболели?

— Убирайтесь! Убирайтесь к черту отсюда!

— Повежливее, мой бедный мальчик, — сказал он. — Что могло с вами случиться, что вы стали совсем не похожи на себя? Расскажите мне. Я не вижу вас в соборе уже несколько дней. Никогда бы не подумал, что найду вас в таком состоянии.

— Я ни с кем не хочу разговаривать, убирайтесь.

— Я не могу оставить вас в таком состоянии. Вам нужны деньги? Что я могу для вас сделать?