Мы поехали на «двойку». Дорога шла прямо по плотному грунту действительно бескрайней, голой, еще зимней степи. Зимняя влага мешала истолченной почве превращаться в мелкую дисперсную всепроникающую пыль. Можно было дышать полной грудью чистым степным воздухом. Слева велась прокладка бетонной трассы ко второй и первой площадкам. К стройкам шли вереницы самосвалов с бетоном. Мы обгоняли самосвалы с капающим из кузовов свежим раствором, машины со всевозможными ящиками, стройматериалами и крытые фургоны с солдатами-строителями.
Мне вспомнились военные дороги в ближних тылах армий, такое же натруженное гудение сотен грузовиков, спешащих каждый со своим грузом. Здесь не было громыхающих танков и пушек, но за баранками всех машин и в кузовах сидели солдаты.
В отличие от атомных городов, нашего НИИ-229 под Загорском и многих других секретных объектов здесь не было строителей-заключенных. Строила армия. И, как мы вскоре убедились, военные строители все могли и все умели.
Нам, заместителям Королева, впервые прибывшим на новый полигон, с которого через три месяца предстояло начать пуски межконтинентальных ракет, приходилось сталкиваться с вопросами, за которые мы непосредственной ответственности не несли. Но неограниченное никакими бюрократическими предписаниями глобальное чувство ответственности за все, что так или иначе связано с нашими работами, заставляло нас интересоваться вопросами, которыми непосредственно ведали самые различные ведомства.
Полигон подчинялся отнюдь не председателю Госкомитета по оборонной технике и тем более не Королеву. Начальник полигона генерал-лейтенант Нестеренко находился в непосредственном подчинении заместителя министра обороны Главного маршала артиллерии Неделина. Армия строителей, реально создающая в этой пустыне самый большой в мире научно-испытательный ракетный центр, подчинялась другому заместителю министра обороны. Поэтому начальник строительства полигона формально не подчинялся начальнику полигона. Для контроля за полетом ракет почти на всей территории страны необходима четкая и надежная работа связи. За создание системы связи на полигоне и за его пределами отвечал начальник войск связи, тоже заместитель министра обороны. Чтобы начал, наконец, работать аэропорт на самом полигоне, надо было обращаться еще к одному заместителю министра обороны — Главнокомандующему Военно-Воздушными Силами.
Доставлять ракетные блоки, компоненты топлива для заправки, тысячи тонн грузов для строительства и жизнедеятельности все увеличивающегося числа площадок, а также привозить людей за двадцать километров ежедневно на работу из города — с площадки № 10 — можно было только по железной дороге. За строительство железнодорожных путей от станции Тюратам по многим новым направлениям несли ответственность Министерство путей сообщения и железнодорожные войска Министерства обороны.
Электроэнергией полигон должно было обеспечить Казахэнерго. Для этого необходимо было установить опоры и проложить на сотнях километров высоковольтные линии электропередач. А пока их не было, электроэнергией обеспечивали специальные энергопоезда. Энергетика и водоснабжение были с самого начала строительства острейшими проблемами.
Нам, чтобы проводить летные испытания, нужно было, чтобы к сроку было все: построенная стартовая площадка № 1 (строители ее условно называли «стадион»); пригодный для работы монтажно-испытательный корпус на площадке № 2 со всеми вспомогательными службами, в том числе гостиницами, столовыми, медпунктом и даже магазином; хорошая бетонная дорога, связывающая аэродром с городом и всеми площадками; широкая железнодорожная колея, по которой будущий ракетный пакет будет доставляться из МИКа на старт, и многое другое. По самым срочным и неотложным, но, как правило, не выполнявшимся в желаемые сроки работам мы научились писать телеграммы и письма в адрес все и вся координирующей ВПК. В начале 1957 года ВПК возглавил Василий Михайлович Рябиков. Он знал нас еще со времен встречи в Бляйхероде, и мы не упускали случая доводить до него сведения о всех срывах сроков ввода в строй объектов и необходимых поставок. Для того чтобы реакция была быстрой и наши «доносы» не клались под сукно, надо было «ввернуть» такой ставший классическим словооборот: «И, несмотря на наши неоднократные обращения, сроки сдачи (или ввода в эксплуатацию, или окончания строительства, или поставки) продолжают срываться, что ставит под угрозу срыва выполнение постановления ЦК КПСС и Совета Министров номер такой-то от такой-то даты».
Когда дело действительно доходило до «ставит под угрозу срыва», Королев мог очень резко обрушиться на предполагаемого виновника на совещаниях, если разбор происходил в его присутствии. Но подписывать в вышестоящие инстанции кляузы с подобными формулировками он очень не любил. А уж если считал, что нет другого выхода, то предварительно по телефону предупреждал: «Имейте в виду, что я буду вынужден обратиться туда-то и туда-то». Часто после такого разговора надобность в письмах отпадала. Такой стиль работы в ОКБ-1, прививаемый сверху, воспитывал в среде его руководителей чувство сопричастности и ответственности не только за свой конкретный участок работы, но и за весь огромный фронт создания ракетного могущества державы. Эта специфика нашего стиля приводила меня на многие обсуждения и совещания с участием строителей полигона.
Вскоре я уяснил, что истинных хозяев, которые могут решить почти любой вопрос на полигоне, только трое: Совет главных конструкторов, доверивший Королеву защищать интересы каждого из них, начальник полигона Нестеренко и начальник строительства Шубников.
В 1957 году Георгий Максимович Шубников был еще полковником. Высокий, подтянутый, с прямым открытым взглядом, всегда очень спокойно выступавший, с чувством собственного достоинства отвечавший на нападки и придирки более высоких начальников, он располагал к себе уже тем, что был неординарен и нестандартен. Внутренне во мне нарастал протест, когда мой непосредственный шеф Королев по какому-либо, как мне казалось, пустяку в резкой форме обрушивался на Шубникова.
Королев обладал свойством иногда облекать обычные требования в очень резкую форму. Даже те, кто с ним давно работал и хорошо знал его непримиримость ко всякого рода техническому разгильдяйству и безответственности, не всегда спокойно переносили тон его разносов. Можно было иногда наблюдать по отношению к новому для него человеку, в котором он интуитивно угадывал сильную личность, желание испытать его на прочность. Если этот новый человек не выдерживал, склонялся и признавал себя во всем виноватым, у Королева к нему пропадал интерес. Если он давал Королеву резкий отпор типа «что вы, Сергей Павлович, тут командуете, не ваше это дело» и далее в подобном тоне, отношения были испорчены и надолго.
Но с Шубниковым этого не случилось. Шубников понимал, что он работает для задачи особой государственной важности, конечная стадия реализации которой доверена Королеву. Главный строитель полигона не спорил и не конфликтовал с Главным конструктором. В конце концов они стали союзниками. За глаза в частных разговорах с нами о строительных делах на полигоне Королев ругал особо высоких руководителей за тяжелые условия, в которые они поставили строителей. Но всегда уважительно отзывался о Шубникове и его заместителе Илье Матвеевиче Гуровиче.
Как— то при мне Королеву пожаловался Рязанский, что много строительных недоделок на так называемом «третьем подъеме», где сооружали ИП-3, пункт радиоконтроля орбиты и командной радиолинии АВД-АПР -аварийного выключения двигателя или аварийного подрыва ракеты по радио. Формально следовало обращаться к начальнику полигона, и Рязанский просил Королева позвонить Нестеренко. Но Королев по телефону разыскал Шубникова, высказал ему претензии Рязанского и, выслушав ответ, тепло поблагодарил.
— Вот что, Миша, — сказал Королев, — по всем вопросам строительства надо иметь дело с самим строителем, а не чесать левое ухо правой рукой. У меня с Шубниковым отличные отношения, он все сделает, что надо, но сейчас «на третьем подъеме» водохранилище и начинают строить кислородный завод. На твоей горке очень тяжелая обстановка. Поэтому не пожалей времени, поезжай сам к Шубникову — он все указания даст, а хочешь, я еще позвоню Гуровичу, его заместителю. Его зовут Илья Матвеевич, он отлично все понимает. Но зря там не придирайся, поверь, им не легче, а тяжелее, чем нам с тобой.