Старый дуб, раскинувший корявые ветви над неглубоким овражком: Агриппина помнит его по низкому дуплу, в которое в детстве легко могла протиснуться. Троюродными были они с незабвенным Иван Алексеевичем, часто гостила она в Сабурове, прежде чем сделалась в нем хозяйкою. Позже, когда дупло уже сделалось слишком узко, дуб был свидетелем их свиданий. Добрый друг, он спрячет детей… Спрятав, надо уйти подальше, Орест способен уже понять…

– Орестушка, залезь-ко в это дупло, вишь какое славное…

– А ты не станешь браниться, коли испачкаюсь? – мальчик перебежал уже через кулижку и стоит у дерева.

– Бывают в жизни случаи, друг мой, когда не испачкаться никак нельзя… Протиснешься?

– Бабушка, да оно совсем широкое!

Агриппина невольно улыбается. Она изменилась, но ведь и дуб тоже. Как обманчива детская память! Значит, места будет для троих.

Первым в дупло лезет Орест. Агриппина передает ему девочку и, подобрав юбки, залезает сама. Темнота пахнет шампиньонами. Отчего не плачет маленькая Елена? В серых глазках отражается, двоясь, кривая щель, полная яркого дневного света. Неужто ты чувствуешь мою тревогу, дитя? Пеленки недовольно шевелятся: маленькая ручка тянется к ее груди, бессильно щиплет ткань, крепко цепляется за брошь…

Брошь холодная и гладкая, пальцы ощущают каждый завиток орнамента.

У-фф! Нелли сидит на порожке, раскинув ноги по дощатому полу. Рука все еще стискивает брошь.

На сей раз даже не клонит в сон. Нелли, пошатываясь, поднялась и добралась до кровати. Она видела себя самое, младенца! Она видела Ореста маленьким мальчиком, живого!

Едва ли живет он в каком-нибудь еще камне. В камни уходит лишь память умерших. Странно… Откуда она это знает, то, что подумала сейчас? Откуда-то знает.

Но отчего никто никогда не рассказал ей о том, как спасала их бабушка? Нелли была бы ласковей с этой старухой с дребезжащим, как треснувший фарфор, голоском. Агриппина Ниловна сидела в черных высоких креслах, спиною к окну, зашторенному пунцовыми занавесками. «Оне теперь заменяют мне румяны», – загадочно сказала она маменьке. Что за глупость, подумала десятилетняя Нелли и нахмурилась, что общего у румян и занавески? Елизавета Федоровна улыбнулась, словно поняла. «Ладно уж, отпусти стрекозу, скушно ей со мной», – обронила бабушка, нюхая соль. И Нелли охотно убежала. Тогда они виделись в последний раз.

Бабушка, отчего я не знала, что ты прижимала меня к себе и бежала так, что сердце выскакивало у тебя из груди, а туфельки путались в густой траве? Теперь бы я стала сидеть с тобой и подавать тебе флаконы, слушая бесконечное ворчание.

Нелли выглянула в окно. Другое казалось ей страннее, чем то, что только что видела она бабушку, маленького Ореста и самое себя. Еле колышутся в зное купы лип, никто из погруженного в печаль дома не катается в челночке по гладкому серебристому пруду. Неужели досюда доходила Пугачевщина, неужели здесь не всегда было так мирно и так тихо? Поверить невозможно…

Нелли вздрогнула и застыла, словно околдованная Медузой. Чтоб ты треснуло, проклятое окно!! Не смотреть бы в тебя никогда, никогда!! Замуровать бы тебя кирпичами!

К воротам медленно, очень медленно приближалась крытая повозка. Нелли знала уже, кого она везет.

Иконы вынесены были из залы. Никто не читал псалтири. Из темного коридора, по которому уже три раза пробиралась мимо дверей Нелли, казалось, что в зале очень ярко горят свечи.

Щеки Нелли пылали еще от пустяшной, глупой ссоры. Катя, чьей храбрости Нелли всегда завидовала, уперлась, наотрез отказавшись сопровождать ее.

«Лучше пойду за скотом ходить, чем к покойнику! – воскликнула она в заключение. – И не вздумай меня неволить!»

Выходит, она, Нелли, оказалась храбрее Катьки. Да, это так, вот только почему она все бродит мимо дверей, словно маятник старых напольных часов?

Туда-сюда, туда-сюда… Довольно! Нелли разом дернула за обе дверные ручки.

Ничего страшного не было в ее красавце брате, словно задремавшем в неудобном длинном ящике гроба. Нелли захотелось разбудить Ореста, встряхнуть его за плечо. Охваченная этим порывом, она без боязни подбежала к телу.

Нет, вблизи стало понятнее, что такого сна не прервать. Слишком уж спокойно, слишком неподвижно было непривычно бледное лицо, украшенное светлыми, чуть темней, чем у самой Нелли, кудрявыми волосами. Отчего-то казался он теперь больше ростом, чем был. Нелли не понравился новый, слишком сладкий запах духов брата: прежние, фиалковые, были лучше. Как только эти противные духи за несколько дней не выветрились? Какие пустяшные мысли приходят в голову.

Нелли решительно вернулась к дверям и тщательно затворила их изнутри.

– Орест, любимый братец, – тихо произнесла она, снова став рядом. – Ты всегда думал, что я странная девочка. Тебе казалось, что я такая из-за книг. А ведь книги я вовсе забросила с тех пор, как появились мои камни. Не могла я тебе рассказать о них, а теперь, видишь, могу. Так что, сдается, я куда странней, чем ты знал.

Заколебался белый изнутри огонек ближней свечи. Ветер бил снаружи по зашторенным высоким стеклам ветвями старого ясеня. Деревянный дом поскрипывал, и пел где-то сверчок.

– А коли я странная девочка, так мне и поступать странно, – продолжала Нелли. – Я ведь знаю, что ты не можешь со мною говорить. Но мир не таков, как все думают, это я уже поняла. И раз уж камни и те умеют разговаривать, то отчего бы брату не молвить словечко сестре, даже если он мертв? Я никому не скажу, я умею хранить секреты. Но я должна знать, Орест, что с тобой случилось? Зачем ходил ты в дом к этому господину Венедиктову и что ему было нужно? Ответь мне, пожалуйста, ответь!

Глупость, он не может ответить.

Ветер усилился, и хлопнула невидная из-за шторы фортка. Кому понадобилось ее затворять? По комнате пробежал сквозняк, и запах сладких духов сделался сильнее. Огоньки свечей взвились кверху, одна погасла.

Какая слабость в ногах… Нелли села на пол, привалившись к гробу головой. Что-то еще вошло в комнату вместе со сквозняком. Однажды, на дороге к дому, Нелли пыталась убежать от надвигающейся грозовой тучи. Туча расплывалась в блеклом от зноя небе, как безобразная клякса по тетради, под ногами клубилась пыль. Нелли бежала быстро, а туча, казалось, не двигалась. Но девочка знала откуда-то, что убежать не удастся – туча настигнет ее вместе со своими молоньями и громами. В отчаяньи семилетняя Нелли закрыла руками голову. То же захотелось ей сделать и теперь.

Нет, не зря спрашивала она Ореста. Беда не приходит одна, за нею идет другая. Она уже в пути, от нее не укроешься. Теперь уже не с братом, а с нею, с Нелли, случится что-то страшное.

В светелке, вместо Кати, Нелли застала Парашу. Устроившись на лежанке, девочка переплетала на ночь волосы.

– Экая ты бледная, – Параша тряхнула головой: взметнулись высвобожденные льняные пряди. – Запечный, дедушко, косы не дери, волос не секи.

– А Катька где? – Нелли без сил опустилась на кровать.

– В деревню на ночь убежала. – Параша взялась за косоплетку. – Блажит, не знаю, что с ней сделалось. Побудь да побудь вместо меня. А я, знаешь поди, твои крючки-шнурки вечно перепутаю.

– Да неважно, – Нелли вздохнула, чувствуя странное стеснение дыхания.

– С братцем-то попрощалась? – спросила Параша негромко.

– Беда мне будет, Парашка, – Нелли вытянула ногу.

– Али знак подал? – охнула Парашка, стягивая с Нелли туфельку. – Какая беда, касатка?

– Не знаю я.

– Эх, будь Катька, карты бы раскинула…

Как случалось всегда, самая ловкая на грибной охоте или по ягодам, в доме Параша становилась неимоверно неуклюжа. Чулки и кушак выскальзывали из ее рук, платье мялось, на голову Нелли вместо ворота ночной рубахи наезжал рукав, с чепца чуть не оборвались ленты.

– У-фф, умаялась. – Параша провела ладонью по лицу. Сама она давно уже скинула сарафан и стояла в коротенькой полотняной рубахе, босая. Была она такой же белокожей, как Нелли, но пухленькая, словно булочка из пряженого теста. – Гасить свечу-то?