— Эй, послушай!.. Мне кажется, на этой картине была ещё и собака. Ну, да! Вот тут, слева! А теперь её нет!..

— Вот ты и допился, — мрачно ответил Леоне. — Говорил тебе: много не пей.

— И все-таки, — задумчиво бормотал Педро, — я теперь точно припоминаю, что здесь был нарисован большой рыжий пес. Он сидел перед ма… — Не успел он закончить фразу, как в полутемном зале раздался громкий лай пса Мулея. Ма-мааа!.. — закричал Педро, прижимаясь спиной к картине. Но тут же получил удар по голове: это Рикардо стукнул его кувшином, да так сильно, что от горлышка отлетел на пол глиняный черепок. А из темноты зала уже бежали к бандитам появившиеся из-за кресел донья Паскуала, столяр Менго и кузнец Дьего.

Воры кинулись было в разные стороны, но их догнали. Мулей и Мурильо вцепились в штаны. Не успели Педро с Леоне и сообразить что-нибудь, как очутились в смирительных рубашках и в деревянных колодках, притом — внутри железной клетки, которую кузнец перенес из картины прямо в зал и поставил на паркет.

В эту минуту заревела сирена. Она загудела не только по всему Музею, но и снаружи на площади, сзывая бдительных полицейских со всего Мадрида. Когда полиция вбежала в зал, то так и застыла на месте, обнаружив связанных людей, сидящих в клетке.

Те плакали и клялись, что больше никогда не будут воровать. У стены стояли две снятые ими картины, а на полу лежал какой-то глиняный черепок, на который никто не обратил внимания.

На кота тоже, конечно, не обратили никакого внимания.

Коты в музеях — обычное дело.

Утром Мурильо отправился на открытие Выставки. Вернее, он никуда и не уходил из Музея. Когда закончилась суматоха с полицией, кот просто нырнул под знакомую лестницу и сладко выспался.

С утра залы были заполнены важными гостями: министр культуры, художники, коллекционеры, журналисты. Сеньор министр сказал речь, короткую, но пылкую, и любезно предложил сеньору директору Музея разрезать вместе с ним алую ленточку.

Под оркестровый туш раздались аплодисменты, вспыхнули фотовспышки. Тут директор музея обратил всеобщее внимание на полицейских, которых пригласили специально к открытию. Он поблагодарил их за четкую работу в поимке преступников и вручил каждому годовой бесплатный билет на все художественные выставки Прадо. Снова затрещали аплодисменты и фотовспышки, оркестр исполнил туш, а официанты стали разносить на подносах бокалы с шампанским.

Кот Мурильо наблюдал за всем этим, прогуливаясь между гостей, а затем отправился домой, в старинный испанский дворик, где жил высоко под крышей со своим хозяином, который дал ему такое волшебное имя. Мурильо, не будь он котом, стал бы помогать хозяину растирать краски, сбивать подрамники, натягивать холсты и покрывать их льняным маслом, затем рисовать — сначала карандашом, потом углем* или сангиной* и наконец — красками. Тогда бы появился однажды на картине пес Мулей и улыбнулся бы своей деревенской простой улыбкой до ушей, и сказал бы: «Привет, Мурильо Второй!.. Как поживаете? А ведь не полицейские тогда скрутили воров, а? Мы-то знаем! Рррр!»

И Мурильо ему ответил бы:

«Привет, сеньор Мулей! Да, Слава тогда досталась не нам, зато нам досталась Тайна! Не так уж и мало, если вмешиваешься в дела людей! Мррр!..»

Был поздний Рождественский вечер в одной из комнат Стокгольмской Королевской библиотеки. Бесконечные ряды книжных полок уходили вверх к почти недосягаемому потолку. Где-то там бледно горели пыльные люстры скорее для обозначения потолка, чем для освещения комнаты. Поэтому на небольшом письменном столе, за которым сидел почтенного вида старик, ярко горела старинная бронзовая лампа. Она освещала его морщинистые руки, белую бороду и несколько рассыпанных фолиантов. Старик что-то горестно и безысходно бормотал, качал седой бородой, внимательно рассматривал сильно потрепанные пожелтевшие страницы сквозь толстое увеличительное стекло.

Рядом с ним, на спинке соседнего кресла сидел старый попугай, который жил в Библиотеке, может, полвека, а может, и все три, а может, вечно.

Архивариуса звали Йоргенсом Нильсоном, а попугая — Арчибальдом. Он долго наблюдал за огорченным ученым и наконец спросил:

— Вы чем-то расстроены, мэтр?

— Увы! — развел руками Архивариус. — Проклятые мыши съели очень ценные книги.

— Наверное, оттого, что их не кормили, — резонно заметил попугай.

— Кого?! — удивился господин Нильсон.

— Мышей, кого же еще! Их либо надо было извести вконец, либо кормить до отвала.

— Оставьте ваши шуточки, господин Арчибальд! никто в мире не прикармливает мышей! Иначе бы в бюджете Королевской Библиотеки была предусмотрена «мышиная статья»!.. — рассердился старик.

— И зря не предусмотрена!! — констатировал Арчибальд. — Сами видите, что из этого вышло!.. — Помню, как осенью 1727 года, — начал он лекторским тоном, — после землетрясения в закаспийских странах, серая крыса непобедимой армией ворвалась в Европу!.. Мыши не так агрессивны, но вот ещё раньше — зимой 1690 года полчища этих мелких тварей сожрали всю библиотеку Ивана Грозного, которую до сих пор, — он ехидно усмехнулся, — ищут ученые!..

— У вас отличная память, господин Арчибальд! — отметил Архивариус. Помогли бы мне!

— Да уж, на память не жалуюсь, — подтвердил попугай. — А что вы ищете в этих книгах сегодня?

— Я ищу рецепт волшебного эликсира, его я пытаюсь найти…

— Эликсира вечности? — с нескрываемой усмешкой поинтересовался попугай.

— О вечности и подумать некогда, господин Арчибальд! Мне срочно нужен эликсир здоровья! Но когда кожаные переплеты съедены мышами, а листы изжеваны и перепутаны!.. Я в отчаянии!

— Он очень важен? — спросил Арчибальд, уже без всяких ухмылочек.

— От него зависит жизнь дочери Королевского советника. Вы же слышали о красавице Амелите! Вы же знаете. что я был её учителем в детстве!

— Расскажите подробней!

Господин Архивариус без промедления поведал ему, что неделю назад Амелита заболела. Королевский советник и Королевский министр решили породниться. Сын Королевского министра сделал предложение прекрасной Амелите. Однако, спустя сутки она слегла. Господин Архивариус сообщил, что в Стокгольм приглашены лучшие врачи со всего света, что они привезли с собой наиновейшие таблетки и микстуры, но Амелите делается все хуже и хуже, что он, старый Архивариус, вспомнил о волшебных книгах из Королевской библиотеки и, если он не найдет то, что ищет…

— …прекрасная Амелита умрет!.. — голос господина Нильсона дрогнул. Архивариус даже смахнул слезу со старческой щеки. — Она была самым одаренным ребенком из всех моих учениц!

— Я знаю эти книги, — сказал Арчибальд. — И если мне не изменила память (а она мне не изменяет никогда), я постараюсь вам помочь. — Это было сказано с такой уверенностью, что старому Йоргенсу осталось только предложить Арчибальду крепкий кофе на ночь. — И порцию соленых орешков, господин Нильсон! — потребовал Арчибальд. — Постарайтесь не отвлекать меня хотя бы в течение часа. Полюбуйтесь из окна рождественскими огнями. Стокгольм в Рождество просто великолепен!

Архивариус на цыпочках вышел из кабинета, оставив в кресле ушедшего в свои воспоминания Арчибальда.

«Итак, — подумал тот, — в каждом деле нужен порядок. Я в своей жизни видел три волшебные книги… Начну вспоминать по порядку…»

Жил-был вор. Самый обыкновенный. Даже имя его ничего не значило в этой истории. Впрочем, звали вора Ягмар.

Воровал он везде и все, что попадается под руку. На рынках Стокгольма — продукты у крестьян, в порту Гетеборга — ящики с копченой треской, в Эребру — башмаки, а в Йенчепинге — знаменитые на весь мир шведские спички.