Полчаса спустя в дверь каюты Чапмана заколотили кулаком:

— Впусти меня, Като! Со мной случилось нечто из ряда вон!

Чапман осмотрелся и вынул графин с водой из держателя на стене.

Бергерат, однако, выглядел вполне дружелюбно, хотя у него было красное лицо и налитые кровью глаза.

— Дружище! Это что-то невообразимое! Я прогуливался по коридору и услышал какой-то шум из багажного отсека. Ага, сказал я себе, что бы это могло означать? Не за моими ли прекрасными образцами кто-то туда наведался? Я толкнул дверь. И надо же! Она открылась, хотя всегда была заперта на замок, если только в отсек не входили стюард или член экипажа. Я просунул руку внутрь, чтобы включить свет. И что же дальше? Меня схватили и втянули внутрь и сыпанули мне в лицо перцем. Проникший в отсек человек проскользнул мимо меня наружу. К счастью, дверь можно открыть изнутри, а то бы я до сих пор там сидел. Представляешь?!

— Кто же это был? — спросил Чапман.

— Не знаю, так быстро этот fripon[5] выскользнул. Сперва я подумал на тебя. Но это абсурд: чтобы представитель одного великого кутюрье играл в такие игры с другим. Потом я решил, что, возможно, нашему другу Фиассаки взбрело в голову, что в обычае носить одежду есть что-то неприличное, и он вознамерился воспрепятствовать этому на его планете. Хотя меня схватила именно человеческая рука, а не осирианская. Тебе ничего не приходит в голову?

Чапман невозмутимым голосом промолвил:

— А твоей манекенщице, мадемуазель Савинковой, можно доверять?

— Этой малышке? Думаю, да. У меня тут есть неплохое средство для залечивания ран и воспоминаний о превратностях судьбы. — Бергерат достал серебристую бутылку с двумя прикрепленными к ней рюмочками. — Отличный коньяк.

Чапман принюхался к своему бренди, задержал рюмку в руке и выпил только после француза.

— Давай-ка посмотрим список пассажиров, — сказал Бергерат. — Эта мадам Баррос летит к своему муженьку, так что с ней, думаю, все в порядке. Мистер Уильям Чисхолм — ты знаешь о нем что-нибудь?

— Только то, что он сам нам рассказал. Что-то вроде профессора… — Чапман, сидя на краешке койки Мпанде, покачнулся. Потом, не успев ничего осознать, потерял сознание.

Когда Като Чапман очнулся, у него раскалывалась голова и было гадкое ощущение во рту. Он шевельнулся для пробы, застонал и сел, держа голову руками.

— Слушай, с тобой все в порядке, старина? — спросил Мпанде, выглядывая со своей нижней койки. — Я вошел несколько часов назад и увидел, что ты одетым лежишь на своей койке.

— Слава Богу, вроде жив, — пробормотал Чапман. Его часы показывали время завтрака.

Он слез вниз и побрился. Потом, когда Мпанде вышел, бросился к своему чемодану. Замок был закрыт, и оставалась надежда, что содержимое не пострадало. Но когда он открыл чемодан, то некогда нарядные одеяния внутри представляли собой сплошное месиво, некоторые образцы были разорваны на мелкие части, другие остались целыми, но потеряли цвет.

Чапман собрался с силами и нажал на кнопку внутренней связи:

— Мисс Зорн, пожалуйста… Силья, это Като. Подойди в мою каюту, и побыстрее.

Увидев, во что превратились их образцы, она обхватила голову и простонала:

— Като! Это совершенно ужасно! Как такое могло случиться?

Чапман порылся в тряпках и нашел два осколка тонкого стекла.

— Видишь разрез снаружи? — Он показал на полукруглую дыру, которая была вырезана или выжжена в металле чемодана, а кусок обшивки свободно болтался туда-сюда. — Конечно, это Бергерат. Думаю, то его кольцо слишком большое, чтобы быть просто украшением. Это энергетический резак. Мерзавец привел меня в бессознательное состояние своим напитком — Бог знает как, — разрезал крышку чемодана и бросил туда кислотную бомбу. Это такие изящные маленькие штучки, которые используются в конкурентной борьбе. Пластмассовая оболочка размером примерно с куриное яйцо, а внутри тонкий стеклянный контейнер с кислотой и болтающимся в ней острым грузиком. Если сильно ударить таким яйцом обо что-нибудь твердое, грузик разбивает стекло и кислота начинает разъедать пластмассу.

Пока они обследовали остатки образцов одежды, Чапман рассказал Силье о своем первом столкновении с Бергератом в багажном отсеке.

— Он понял, что это был ты, и решил свести счеты, — сказала Силья.

— За что? Я не причинил никакого вреда его проклятому чемодану…

— Ты хочешь сказать, что пока не причинил. Зато засыпал ему всю физиономию перцем. У тебя что, не хватило здравого смысла сидеть тихо-смирно? Пусть бы все шло своим чередом. Ты же как мальчишка полез устраивать эту нелепую кражу со взломом.

— Что ты имеешь в виду под «здравым смыслом»? Проклятье, куриные твои мозги! Здесь я за все отвечаю и не позволю, чтобы на меня кричали…

— Кто на кого кричит?

— Ты кричишь!

— Я! Не! Кричу!

— Нет! Кричишь! — Чапман напряг всю свою волю и рассмеялся. — Да и я тоже. Давай не будем ссориться, по крайней мере друг с другом.

— Но что же нам делать? Тут ничего целого не осталось, кроме этого купального костюма, а с ним никакого шоу не получится.

— Мы могли бы устроить сногсшибательный показ, но теперь осирианцам не суждено оценить его по достоинству.

— Раз все равно упущенного не вернуть, не можем ли мы пересесть на другой корабль?

— Конечно, нет. У нас еще достаточно энергии, да и летим мы с такой скоростью к… к…

Они оба схватились руками за головы. Силья Зорн наконец промолвила:

— Я с самого начала поняла, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, еще только когда ты и мисс Нетти уговаривали меня на эту сумасшедшую командировку. Если мы и доживем до возвращения назад, наша старая ведьма-кошка сживет нас со свету.

Чапман посмотрел в потолок:

— У нас остался только один шанс. — Он взял свой бумажник и сунул его себе в рукав.

— Като! Что тебе еще взбрело в голову? Опять какую-то авантюру задумал?

— Скоро увидишь. Терять ведь нам все равно нечего?

В салуне как раз заканчивала завтракать первая смена и готовилась уступить место второй. Чапман протолкался к Бергерату, сказал: «Слушай, ты…», добавил несколько непечатных выражений и ударил его в нос.

Тотчас же салун наполнился криками, летящей посудой, и вообще поднялась невообразимая суматоха. Бергерат успел дать Чапману по зубам, прежде чем они сцепились, повалились на пол и начали молотить друг друга кулаками в небольшом промежутке между двумя столиками.

— Немедленно прекратите! — властно крикнул кто-то на бразильском диалекте португальского. Чапман почувствовал, что его оттаскивают от врага. Над ним орал капитан Альмейда: — Вы что, с ума сошли? Что значит это насилие?

— Этот хам, — сказал Чапман, вытирая текущую по подбородку кровь, — напоил меня каким-то зельем, так что я потерял сознание, потом обшарил мои карманы и бросил в чемодан кислотную бомбу, чтобы привести в негодность образцы товаров и мои вещи, а вы называете насилием, когда я за все это его разок ударил?

— Ложь! — воскликнул Бергерат. — Я дал ему всего лишь глоток коньяку, и он вырубился. Разве я виноват, если ему одной рюмки достаточно, чтобы опьянеть? А о его чемодане вообще ничего не знаю, и к карманам его не прикасался. Все это из пальца высосано…

— Посмотрите, что у него в карманах, — сказал Чапман.

Зулоага пробежался руками вдоль тела Бергерата и обнаружил бумажник.

— Вот видите! — сказал Чапман.

— Но… но я не имею представления, откуда он взялся, — залепетал Бергерат. — Должно быть, его мне подкинули, когда мы боролись…

Однако с этого момента симпатии экипажа перешли на сторону Чапмана.

— Позвольте мне показать вам мой чемодан, — сказал он.

Они осмотрели остатки образцов одежды. Бергерат свою вину полностью отрицал. Чапман внутренне усмехнулся и подумал, что никогда бы не доказал, что Бергерат пошел на преступление, которое он совершил, если бы сначала не убедил командование корабля, что француз сделал то, что он в действительности не делал.