— Быстро, все деньги ставь на меня. — Шепнул он Гильде, расстроив ту еще больше.

Хозяин балагана скомандовал начало и бойцы пошли кругом по площадке. Сигмонд не торопился. Его массивный противник двигался легко, но неумело, впрочем рисковать все равно не стоило, было лучше подловить его на контрприеме. Так и вышло. Амбалу надоело присматриваться к осторожному противнику и размахивая огромными кулаками он начал наступать на Сигмонда. Тот легко уходил от атак, вызывая возмущенные крики неодобрения у зрителей. Привыкшие к откровенному мордобою, они не могли оценить качество маневрирования по рингу, видя в этом одну только слабость и боязнь боя. Наконец разъяренный Олвин казалось достал Сигмонда, он размахнулся и одновременно ударил рукой и ногой. Но Сигмонд уже ушел в низкую стойку, легко уклонился от удара пудового кулака, левым предплечьем блокировал ногу, отодвинул ее и открытой ладонью ударил по меж жирные ляжки. Гигант завопил и согнулся прямо на летящий вверх кулак Сигмонда. Грузное тело с глухим стуком шлепнулось на землю. Сигмонд прыгнул на одно колено и заученным движением ударил кулаком в челюсть. Глубокий нокаут.

Народ орал, топал ногами, кидал вверх шапки. Другие, проигравшие пари, швыряли шапки оземь и топтали их. Шум стоял неимоверный. Зрителей прибывало.

Хозяин с кислой миной отсчитывал деньги, Гильда прыгала вокруг, радостно тряся выигрышами со своей ставки. Сумма оказалась весьма приличной — Сигмонд, как всегда, оказался прав.

Балаганщик поглядел на недвижимое тело своего бойца, на уплывающие из рук деньги, на стечение народа. В его глазах зажглась жадноватая мысль.

— Послушай, уважаемый, — обратился он к Сигмонду — может еще выступишь. Четвертая часть дохода — твоя.

— Шишь тебе! — Вставила Гильда. — Половина.

— Так я ить ему, — хозяин указал на все еше обморочного амбала — плачу не больше трети.

Ну вот и плати ему. Как то он сейчас биться будет. — Продолжала гнуть свое Гильда.

Олвин биться не собирался, и было не ясно, когда еще соберется. — Эх, была не была, по рукам. Пораженный лихостью, с которой решила его судьбу Гильда, Сигмонд ударил по рукам.

Разделаться с желающими, не имевшими понятия об азах бусидо, Сигмонду было проще простого. Но, превосходно зная законы, царящие в шоу-бизнесе, какую показушную тухту [9] гонят на соревнованиях по кик-боксингу и кетчу, он решил, что зрители имеют право получить удовольствие за свои деньги, и надо устроить достойное представление.

Поэтому он избегал применять зубодробительные удары, а предпочел кидать своих противников через плечо, бедро, голову, с колен, прогнувшись и всякими другими макарами, при этом не забывая еще и подстраховывать. Его противники звучно шлепались об утоптанную землю ринга и, в недоумении потирая бока, снова лезли, чтобы каким— нибудь эффектным приемом, типа броска с упором ноги в живот, не пролететь дугой в воздухе и шлепнуться снова под радостные крики толпы. Был, если так можно выразиться относительно ярмарочной площадки, аншлаг. Народ залазил на возы и кибитки, чтобы посмотреть на невиданное побитие таких крепких с виду боевых парней.

Особой популярностью пользовался не бог весть какой трюк. Сигмонд подпускал кулак противника почти вплотную к своему лицу и резко падал на спину, аж ноги задирались к верху. Народ дружно охал, соперник удивлялся — эко я ево! А Сигмонд упав, резко пружинил мышцами всего тела и, выгнувшись, выпрыгивал, как ни в чем не бывало, на ноги и снова по красивой дуге отправлял соперника на пол.

Самые настырные по семь — восемь раз подымались с земли в тщетной надежде отыграться, достать таки кулаком верткого молодца, пока обессилев, под улюлюканье публики, рачки не уползали с площадки. Гильда скакала как бесноватая, орала, кричала, вопила, хлопала, прыгала, при фокусе с падением визжала, закрывая лицо руками, танцевала, делала ставки, заключала пари, принимала выигрыши, сговаривалась с хозяином, обтирала Сигмонда, бог весть где взятым, эрзац полотенцем, подставляла табуретку, подносила кувшин с простоквашей. Словом, вертелась юлой, выполняя попеременно роль тиффози, девочки из группы поддержки, секунданта, коммерческого агента и менеджера, а, заодно, и специалиста по рекламе.

Вся она светилась счастьем, плавала батерфляем вперед-назад в лучах Сигмондовой славы и божилась сложить Песнь, сообразную столь великим его деяниям.

Вечером, с удовольствием выкупавшись в бане, смыв с себя дневную усталость — оба порядком взмокли на ярмарке, Сигмонд с Гильдой отправились богатым ужином отметить сегодняшнюю удачу. Хозяин, помятуя вчерашнее, был приторно услужлив, но дело свое знал туго. И на столе скоро появилась похлебка гороховая, на свинячих копченостях, рыба запеченная в тесте с разными специями, луком и морковкой, с тонкими ломтиками сала внизу, каплун, в целости на вертеле жаренный, в вине вымоченный и творожный пирог. От вина и пива Сигмонд отказался, велел подать молока. Молоко было топленое с вкусной коричневой корочкой.

— А что, ты, витязь, хмельного не пьешь? — Полюбопытствовала Гильда, заметив пристрастие того к молочному.

— Почему же, пью. Но у вас спиртное не кондиционное, одна сивуха, много эфирных масел, метилового спирта, формальдегидов, а вот молочные продукты, на высоте, квалитет. — Таинственно ответил Сигмонд.

Пока Сигмонд с Гильдой наслаждались вечерней трапезой к ним подошел смущенный Мунгрем и, помявшись, начал, что мол, Сигмонд покалечил его бойца, и тот теперь до конца ярмарки выступать не сможет. И от того, будет ему, Мунгрену, большой убыток и разорение. А витязь Сигмонд боец знатный, не пошел бы к нему на место хворающего Олвина? Уж старый Мунгрен не обидет, плату поставит хорошую, стол и ночлег.

Гильда посмотрела на Сигмонда, согласен ли он, и, когда начать торговаться, но тот, распознав ее порыв, осадил жестом руки и сам начал деловой разговор. Эх, продешивит небось, огорчилась Гильда. Но Сигмонд, блудный сын своего отца Фореста Дж. Мондуэла старшего, так ловко повернул разговор, что в конце-концов, к немалому изумлению Гильды, оказалось, что не он устраивается в труппу Мунгрена, а наоборот, согласен принять его, Мунгрена, в младшие компаньоны, вместе с повозкой, конями и «непобедимым Олвином» в качестве паевого взноса.

Провернув дело таким образом, Сигмонд внес уже на правах хозяина предложения, направленные на увеличение доходной части бюджета фирмы «Сигмонд и Ко». Он наметанным взглядом обнаружил проколы в финансовой политике старого Мунгрена. Его прибыля составляли только добровольные пожертвования довольных зрителей, да редкие ставки, и от того он много теряет.

Первая идея Сигмонда заключалась в упорядочении споров и обустройстве простейшего тотализатора. Ответственность за этот фронт работ возлагался на грамотную, хваткую Гильду. Во-вторых следовало веревкой оградить нужную толику земли вокруг арены, а возле нее самой поставить скамейки, Чтобы войти за ограду смотреть представление нужно заплатить за специальный пропуск, его Сигмонд назвал входным билетом, а за место на лавке вдвое больше того. У зрителей билеты проверять строго, а которые окажутся без оных, тех надлежало Олвину вышвыривать за веревки вон.

Возражений не последовало. Обсудили технические детали, Сигмонд Гильду учил, как надо ставки принимать, как Олвину билеты проверять, как смотреть, чтоб мимо Гильды люди между собой денег на спор не ставили. Порешили сколько входные билеты должны стоить и как их изготовить. Сговорились с плотником тут же в трактире гулявшем, нашли веревки, словом пошло дело по-новому.

К утреннему представлению все нововведения были сделаны. Лавки поставлены, веревки натянуты, Олвин с Мунгремом собирают входную плату, шугают хитрецов, кто хочет минуя ограду к арене пролезть. Гильда тотализатор держит, ставки принимает.

Сигмонд со своей стороны постарался, поединки проводил просто загляденье. А в перерывах с длинными своими кинжалами показывал всякие интересности разные. Крутил их туда-сюда, по арене прыгал, приседал, вертелся волчком, кувыркался, разно— всяко руками-ногами махал, словно бился с невидимыми противниками — называл это ката с саями. А заканчивал свое представление, высоко прыгнув, кидая кинжалы в специально врытого в землю у края арены деревянного болвана [10], которому все тот же плотник топорно придал форму человеческой фигуры. Народ позади болвана стоящий, верещал, когда кинжалы в его сторону летели, потом вопил радостно и деньги кидал. Особенно публике по душе пришлось, когда попадали кинжалы в то место, где у человека кончался живот и начинались ноги. Хохотали до упаду, шутками сыпали, мол болван теперича петь будет тонко, высоко, как в хоре у архиепископа Мондийского. Или, что теперича с ним и жонку можно ложить безбоязненно, лишнего приплоду не случится. И еще забористее шутки были. Даже на тотализаторе по простоте душевной играть стали — попадет ли Сигмонд болвану в енто самое место, али нет? А тот мухлевал нещадно, попадал так, как Гильда подсказывала, чтоб выгоднее было.