14. Воздержание

Она сказала, что она - вампир. Я уже точно знал, что она лгунья. Так говорили ее глаза, угольно-черные, которые никогда не смотрели прямо на вас, отвлеченно взирая на невидимок за вашим плечом, позади вас, над вами, в двух дюймах перед вашим носом.

- И как вкус? - спросил я.

Это было на стоянке позади бара. Она работала в ночную смену, прекрасно смешивала напитки, но сама и капли в рот не брала.

- Сок В8, - сказала она. - Не низкосолевой эрзац, а оригинал. Или подсоленный газпачо.

- Что такое газпачо?

- Такой холодный овощной суп.

- Ты меня подкалываешь.

- Нет.

- Так ты действительно пьешь кровь? Как я пью В8?

- Не совсем. Если тебе надоест В8, ты можешь взять что-нибудь другое.

- Мда... В8 мне вообще-то не слишком.

- Вот именно. В Китае мы пьем не кровь, а спинномозговую лимфу.

- А она как на вкус?

- Никак. Жиденький бульон.

- Ты ее пробовала?

- Я знаю людей.

Я попробовал краем глаза засечь, отражается ли она в боковом зеркале грузовика, у которого мы стояли. Но было слишком темно.

15. Дьявол

Вот его портрет. Плоские желтые зубы, багряное лицо, рога. В левой руке у него короткий деревянный кол, в правой колотушка.

Конечно, дьяволов не бывает.

16. Башня

Башня возведена в камне и злости,

Зубы смыкаются - костью на кости.

Ночью не стоит искать ее крова,

Миг промедленья - и сгинешь без слова.

17. Звезда

Знатные и пожилые, следовали они за зимой, наслаждаясь долгими ночами там, где находили их. Впрочем, они предпочитали южную часть северного полушария.

- Видите эту звезду? - показывали они на одну из маленьких точек в созвездии Дракона. - Мы родом оттуда. Однажды мы вернемся.

А младшие глумились и насмехались над ними.

Но когда года свернулись в столетия, им надоело тосковать по родине, на которой они никогда не были, и северный климат стал казаться привычным - до тех пор, пока Дракон извивается меж Большой и Малой Медведицами, у хладной Полярной звезды.

20. Страшный Суд

Это как говорить о страсти не говоря о страсти, сказал он им.

Это как говорить о сексе, и боязни секса, и смерти, и боязни смерти, и о чем тут еще можно говорить?

22. Мир

- Самое печальное ты уже знаешь, - сказала она. - Самое печальное, что мы - это вы.

Я промолчал.

- В ваших фантазиях, - продолжила она, - мой народ такой же как вы. Только лучше. Мы не умираем, не стареем, не испытываем боли, холода и жажды. Более стильные. Умудренные опытом веков. А если мы и пьем кровь - что ж, это как пища для вас, людей. И еще страсть. И светлая радость бытия. Кстати, ведь иначе нас и не выманишь из дома. Склепа. Гроба. Откуда-то... Это фантазии.

- А в действительности?.. - спросил я.

- Мы это вы, - отрезала она. - Мы это вы, с вашими тараканами в голове и всем, что делает вас людьми - страх, одиночество, замешательство... Ничуть не лучше.

Мы более холодны. Более мертвы. Мне не хватает солнца, еды, чувства как это, коснуться кого-то, заботиться, быть рядом. Я помню себя-живую, помню, как смотрела на людей как на людей, а не как вещи, которые едят и используют, и помню, каково - чувствовать, неважно, радость или горе, все что угодно...

Она остановилась.

- Ты плачешь? - спросил я.

- Мы не плачем.

Как я уже говорил, она была лгуньей.