- Ничего, но только сам же сказал, что имя должно быть звучным и устрашающим.

- И что мне делать? - расстроилось чудовище.

- Не называй имени, - пожал плечами Изя. - Или псевдоним возьми.

- Псевдоним? - заинтересовалось чудище. - Какой псевдоним?

- Звучный. Пердимонокль, например. Или... Ну я не знаю: Кровавый Джек, Черный Ужас, Вася Страхов...

- Это идея, - пьяно заухмылялось чудище. - На ком попробуем?

Бывший Сивкобыл плотоядно оглядел комнату.

- Тренируйся вон, на кошке, - отмахнулся Изя. - Или на собаке, на худой конец.

Сивкобыл повернулся к двузадому псу, пустил слюни и проревел на худой конец:

- Трепещи, ничтожная тварь! Ибо я - смерть твоя, Кровавый Пердимонокль Вася Страхов пришел за тобой.

Эффект оказался сильнее всяческих ожиданий. Бедная собака поджала оба хвоста и бросилась бежать. Правда, в разные стороны. Окрыленное (в прямом смысле) таким успехом чудище повернулось к кошке и повторило тираду. Черная кошка медленно поднялась, вместе с ней поднялась и шерсть на ее загривке, а также иные части тела и органы, причем на разную высоту. Бедное животное от ужаса вспрыгнуло на стол, опрокинув бутылку водки, и выскочило в окно.

Содержимое опрокинутой бутылки медленно растеклось по столу, заливая лежащие рядом книги и карты.

Изя хотел промакнуть лужу, но не успел. Водка молниеносно впиталась в колоду. Иванов подобрал карты и с изумлением и Либерштейнами обнаружил, что лежавшая нижней дама червей выглядит совершенно пьяной. Следовавший за ней пиковый валет смотрелся не лучше. Изя решил разложить пасьянс, и вскоре одна за одной прямоугольные картинки шлепались друг на друга со сладострастными ахами и вздохами.

- Надо же, - заметил Изя. - Все как у людей. Я бы тоже на эту червовую даму без стакана и не посмотрел...

Когда громкость карточных воздыханий превысила все разумные, неразумные и псевдоразумные пределы, Изя брезгливо бросил колоду и вытер пальчики белоснежным кружевным платочком:

- Тьфу! Точно все озабоченные!

- А хошь, мы тебе погадаем? - спросила развеселая бубновая дама, сползая с трефового валета.

- Это идея, - подхватил кто-то, прежде чем Изя успел что-то сообразить.

Карты сами собой перетасовались и разлеглись на кучки. Верхним вывалился трефовый туз. Даже при своем полном незнании карт, Изя знал, что туз треф означает казенный дом. Карты наперебой принялись что-то объяснять, молчание сохранял только туз треф.

- По-моему, ему расклад не понравился, - озадаченно произнесла дама треф.

- Давай попробуем еще раз, - предложила червонная дама.

- Давай, - согласился пиковый король.

Дама дала, и карты переразложились, отпуская шутки и ехидные, а порой и наглые подколки. Последним лег трефовый туз.

- Ты опять? - возмутился Изя.

- Тебя посодют, а ты не воруй, - поведал туз.

- Это трефовый что ли? - вопросил туз бубей. - Погоди, Изя, друг, сейчас мы его закопаем.

Карты собрались в кучу, замельтешили на месте, словно играли в кучу-малу, потом снова разлеглись на столе. На самый верх вылез потрепанный трефовый туз:

- Песню дружбы запевает молодежь, - пропел он не то для Изи, не то для остальной колоды. - Эту песню не задушишь, не убьешь!

- А это мы сейчас проверим, - взревел Изя, схватил туза и разодрал на четыре части.

- Ты что?! - заорали части истончившимися голосами. - Я ж пошутил, дурак! А ты... новую рубашку порвал! Я маме пожалуюсь!!!

Слезно причитая, обрывки туза сбежали в неизвестном направлении. Изя посмотрел на карты. Карты посмотрели на Изю, но без своего трефового собрата новый расклад исполнять отказались. А дама червей даже всхлипнула и поведала, что ей бедняжку Тузика жаль, а Изя скотина, и вообще все мужики скоты и сволочи, а кто не сволочь, тот урод. Изя с горя опрокинул стакан и огляделся. Не увидев ничего интересного, опрокинул еще один и огляделся вновь. После чего решил, что стоит оглянуться еще раза три-четыре. Со стены несся отборный грузчицкий мат. Один из футболистов с воплем "Судью на мыло" засветил последнему в челюсть, другие присоединились, началась драка. Под звонкий смех сатанинской Глаши... То есть, под сатанинский смех звонкой Глаши выло несчастное чудовище:

- А ну-ка, всем полчаса бояться!

- Вот еще, - брезгливо отвечала ему хозяйка. - Буду я всяких Монопердоклей бояться.

- Все! - орало обиженное чудище. - Ухожу из Пердимоноклей в Сивкобылы!

Двулик втихаря, поставив передние задние лапы на стол, тырил что-то еще съедобное, весело болтая одним хвостом и воровато поджимая другой.

Фриц, сидящий в обнимку с десятикилограммовым арбузом, набрал водки в шприц и, напевая "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина", вкатил содержимое шприца в полосатый арбузий бок. Довольный арбуз пустил пару пузырей. Довольный Фриц хмыкнул и, пропев "Выпьем и снова нальем", набрал в шприц новую порцию водки.

Часы в углу начали бить девять вечера. Из маленького окошечка с истошным воплем "Ук-ук, ук-ук, ук-ук" выпрыгнула укукшка. Над всем этим хаосом летали пьяные глаза с потрескавшимися от бессонницы жилками и пытались косо посмотреть друг на друга.

Изя с тоской и страхом потянулся за бутылкой.

* * *

"Утро туманное, скатертью дорога", - звучал в голове посторонний голос. Изя повернулся, голос смолк, вернее сказать, растворился в барабанной дроби.

"Однако, как активно меня выставляют", - подумал Иванов и открыл глаза. Никто его не гнал. Он лежал на самой обычной кровати в самой обычной квартире. И барабанная дробь в голове была самым обычным отголоском подступающего похмелья. Изя огляделся и не нашел ничего странного. На стене висели самые обычные плакаты, на столе лежала самая обычная колода карт, которую покрывал самый обычный трефовый туз. Часы тикали, отсчитывая положенные им секунды в заданном направлении. И даже собака, что лежала тут же у кровати, была самой обычной, то есть имела один зад и одну голову. Чертовщина какая. Это дерьмо собачье... Тьфу, точнее сказать, эта собака дерьмовая такая же, как и все прочие. Теперь отчетливо стало видно, что это миттельшнауцер, а вчера можно было только догадываться.

Изя поднялся на кровати, сел. Ему было плохо, значительно хуже, чем вчера, когда он решил заглянуть к Либерштейну. "К кому бы еще в гости нагрянуть?" - подумал он, но, оценив свое состояние, решил остаться там, где проснулся - на кровати. Может быть, потом, когда он придет в себя, то встанет и заглянет в гости к Либерштейнам, благо он и так у них в гостях.