- Нет, так не будет. Пока это в моих силах, я буду исправлять твои ошибки.
- Я предупредил тебя. У тебя есть время до завтрашнего утра. Думай. Если не отречешься, то придется произвести физическое вмешательство.
* * *
Михаил вбежал в просторный зал, подлетел к кассе, протянул деньги:
- Студенческий, пожалуйста.
Бабулька-кассирша высунулась из своего окошечка, как рак из раковины, недоверчиво посмотрела на здоровенного Михаила, с еще большим недоверием воззрилась на его огромную черную бороду.
- Документы, - в ее голосе звучало сомнение.
Михаил вытащил из кармана потертый студбилет, сунул его в окошечко. Кассирша внимательно посмотрела на фотографию, на бородатого студента, изучила печати, росписи. Так уж устроены люди, что привыкли верить бумажке, а не своим глазам. Бабулька протянула билетик, студбилет и сдачу.
- Благодарю, - улыбнулся Михаил.
Он отлетел от кассы, будто его ударило током, в три прыжка перемахнул мраморную лестницу, сунул старенькому смотрителю билетик и побежал в направлении, которое указывала табличка с надписью: "НАЧАЛО ОСМОТРА".
* * *
Кирилл скинул халат и опустился на кровать. Рядом лежала жена, та женщина, которой казалось, что понимает его боль. Наивная.
- Кир.
- У?
- Повернись, когда я с тобой разговариваю. Я не могу говорить со спиной.
Он повернулся:
- Чего?
- Кир, мне страшно. Зачем тебе это нужно?
- Это нужно не мне, это нужно людям.
- Черт тебя задери! - взорвалась жена. - Твои люди приходят и уходят, они забывают тебя. Ты даже благодарности от них не слышишь.
- Мне не нужна благодарность.
- Кир, миленький, но они уходят от тебя счастливыми, а ты... Я одна вижу, как ты тускнеешь день ото дня. Кто тебе сказал, что ты должен принять на себя все беды людские? Кто сказал, что ты должен переживать за них их боль?
- Никто. Наоборот, все говорят, что я этого делать не должен.
- Тогда зачем? - недоумевала она.
- Так надо. Я знаю, что, кроме меня, этого никто не сделает.
- Ты... ты... ты как Христос, который искупает грехи всего мира.
- Или как Будда, что ощутил связь с каждой молекулой этого мира. А может, я и есть Будда, Христос и многие другие?
- Все шутишь? И шутки у тебя такие же... А ты, между прочим, за последние лет десять ни разу не улыбнулся.
- Ты хочешь, чтобы я улыбнулся?
- Да, - шепнула она.
- Ладно.
Кирилл посмотрел на жену, попробовал растянуть губы в улыбке, но улыбка получилась вымученной и горькой.
- Кир...
Жена заплакала. Он провел рукой по ее щеке, хотел произнести какие-то слова успокоения, но слов не было. Она не заметила, как ее ладошка оказалась зажата в его ладонях.
- Отдай мне свою боль. Отдай печали, тоску, скорбь. Отдай все то, что скопилось в тебе и мучает тебя. Отдай, оно тебе не понадобится. Поверь, это не большая потеря, тебе будет легче. Я знаю, верь мне.
Он говорил и говорил, пока все ее страхи не выплеснулись наружу и не перетекли в его сердце. Она всхлипнула и улыбнулась. Он понимал, что ей теперь хорошо и спокойно, но не знал, как это, он не мог ощутить такого покоя.
- Я читала про тебя статью в "Московском комсомольце". Знаешь, как они тебя назвали? - неожиданно сказала жена.
- Как?
- Избавитель.
- Хм, в этом что-то есть.
- Ты мой избавитель, знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
... Потом она заснула, а Кирилл встал и прокрался на кухню. Он достал из холодильника початую бутылку водки и попытался залить скорбь, тоску и боль десятков тысяч людей. Но для этой цели требовалось море водки, а магазины уже были закрыты.
* * *
Музей закрывался, но Михаил и не думал уходить. Он встал посреди зала, раскинул руки и закрыл глаза. Смотритель, выгонявший увлекшихся посетителей, прошел мимо, будто Михаила не существовало. Потом появилась уборщица. Та вообще прошла сквозь него, как сквозь воздух. Потом в зале никого не осталось, погас свет.
Михаил шевельнулся, опустил руки, огляделся по сторонам и пошел к стеклянному ящику, закрывавшему ценные экспонаты от пыли и чужих рук. Его рука прошла сквозь стекло, будто того и не было. Сигнализация не сработала. Михаил усмехнулся. Рука под стеклом схватила старинную, залепленную драгоценными камнями, рукоять огромного меча. Михаил потянул меч на себя.
Теперь он стоял в зале с мечом в руке, а стекло выглядело так, словно его и не трогали. Михаил поднял меч над головой. Неизвестно откуда взявшийся ветер растрепал волосы, поиграл бородой, поднял в воздух и вихрем понес из зала. Михаил захохотал. Вихрь унесся, унес и Михаила, а его хохот еще долго гремел, отражаясь от стен и мраморного пола.
* * *
Кирилл вышел из дома ранним утром. Настолько ранним, что вокруг не было ни души. Он оглянулся, никого не увидел и пошел, легко насвистывая что-то себе под нос.
Его насвистывание оборвал резкий свист. Кирилл обернулся - там, где минуту назад никого не было, стоял человек.
- Все на свист оборачиваешься, Иллар? И где только прячется твое самолюбие, гордость наконец, - язвительно заметила фигура.
- Гордость - порок, Микаэл, - возразил Кирилл, названный Илларом.
- Это они придумали, это искажение истины, - ухмыльнулся Микаэл.
- А истина это то, что придумал Он?
- Я не хочу возобновлять этот разговор, Иллар!
- А чего ты хочешь?
- Выполнить свою работу.
- Выполняй, я не мешаю, - пожал плечами Иллар.
Микаэл усмехнулся, его палец уперся в бегущие по небу облака:
- Он просил передать тебе привет.
- Ему тоже, - просто ответил Иллар.
- Он сказал, что ты должен прекратить это.
- А я не хочу и не могу этого прекратить.
- Он сказал, что ты должен, - повторил Микаэл.
- Он сказал, Он сказал, - передразнил Кирилл-Иллар. - А Он не слишком много говорит?
- Это ты слишком много говоришь. И ты слишком много себе позволяешь. Ты должен остановиться, так Он сказал.
- Нет.
- Что значит "нет"?
- То и значит. "Нет" - это значит "нет", я не откажусь от своих идей только потому, что Он так сказал. Если Он может переубедить меня, пусть попробует, а давить Он может на меня, сколько влезет, все равно это ничего не изменит.
- Это твое последнее слово?
- Да.
Кирилл не заметил, как оказался в воздухе. Теперь, когда обратил на это внимание, двор, дома, город остались далеко внизу. Он парил среди облаков вместе с Михаилом так, будто воздух был их родной стихией.