С тяжелым сердцем двинул Скиталец своих людей на ахеян и сам устремился на них на своей колеснице, но ни одной стрелы не пустил он в них, а их стрелы отскакивали от золотых доспехов Скитальца. Реи и Елена также оставались неуязвимы, хотя кругом них смерть разила людей.

Пока кипел бой, Реи рассказал Скитальцу о смерти Фараона, о сожжении храма Гаттор, о бегстве Елены. Скиталец, выслушав его, заметил:

– Пора кончать, Реи! Мериамун скоро явится сюда разыскивать нас, а мне думается, что я оставил по себе заметный след! – и он указал рукою на груды тел, отмечавших его путь.

Между тем престарелый ахеянин пустил стрелу в стоявших в колеснице, но стрела, едва коснувшись груди Елены, вдруг избрала иное направление, не причинив ей ни малейшего вреда; пораженный этим чудом, он не спускал с нее глаз. Вдруг Елена подняла голову и взглянула прямо ему в лицо, и в этот момент он узнал в ней ту Елену Аргивянку, которую он не раз видел во время осады Трои.

Теперь он узнал и доспехи Скитальца и, объятый ужасом, громко крикнул своим:

– Спасайтесь, ахеяне! Бегите! Бегите скорее к своим судам, бегите из этой проклятой страны! Там, на золотой колеснице, стоят Елена Аргивянка, давно умершая, и с нею Парис, сын Приама, явившийся сюда отомстить за бедствия Илиона сынам тех, кто навлек на него эти бедствия! Бегите, пока рок не сразил вас!

Паника охватила вдруг ахеян, когда отряд за отрядом передавал друг другу слова престарелого воина, знавшего некогда Париса и Елену. С минуту ахеяне в недоумении смотрели, как смотрят овцы на подкрадывающегося к ним волка, затем, покинув стены, побежали к своим судам.

Воины Фараона, взбежав на стены, ворвались в их укрепленный лагерь и кинулись преследовать их вплоть до самых судов.

Многие суда были преданы огню; зарево пожара осветило поле битвы, но некоторые суда успели выйти на середину реки и, держа весла наготове, ожидали, чем кончится сражение.

Солнце уже зашло.

На поле сражения спустился мрак, так что люди едва могли видеть друг друга. Скиталец, стоя на своей колеснице на берегу, следил за ходом битвы, он был утомлен и измучен.

Вот и последнее судно отчалило от берега. На суше уже не оставалось более врагов. На этом судне стоял юноша, рослый, красивый, могучий и отважный. Одиссей, глядя на него, решил, что из всех ахеян это первый воин, так как он один долго удерживал врага, пока товарищи его спускали на воду судно и готовились отплыть.

Теперь он стоял на корме судна и, увидев отблеск зарева горящих судов на золотых доспехах Скитальца и на золотом его шлеме, натянул свой лук и пустил стрелу, крикнув ей вслед:

– Прими подарок, дух Париса, от Телегона, сына Цирцеи и Одиссея, врага Париса!

Едва эти слова коснулись слуха Одиссея и Елены, как предназначенная богами стрела вонзилась в грудь Скитальца, поразив его насмерть. Тогда Одиссей понял, что судьба его совершилась и что смерть пришла к нему с воды, как то было предсказано. Обессилев, он выронил свой щит и черный лук, однако у героя осталось еще сил крикнуть:

– О, Телегон, сын Цирцеи, какой грех совершил ты перед жестокими богами, чтобы такое тяжкое проклятие пало на твою голову? Ведь ты убил того, кто породил тебя! Слушай меня, сын Цирцеи! Я – не Парис, а Одиссей из Итаки, которому ты с воды послал смерть, как мне было предсказано.

Телегон, услышав эти слова и узнав, что он убил своего отца, знаменитого и прославленного Одиссея, которого он искал по всему свету, от скорби хотел было броситься в реку и утопиться, но товарищи силой удержали его от этого.

Так дано было Телегону богами увидеть отца своего в первый и последний раз в своей жизни и услышать голос его, тоже в первый и последний раз.

Когда ахеяне узнали, что то был исчезнувший Одиссей, который предводительствовал войском Фараона против десяти народов, в том числе против них, то не стали более удивляться его искусству в деле войны и его мужеству в бою.

Тем временем колесница царицы Мериамун, пустившейся в погоню за Еленой Аргивянкой, уже была близко. Утопая в крови убитых, по телам их неслась она к стенам неприятельского лагеря. Но и здесь ее встречали одни мертвецы, а вместо огней освещало поле сражения зарево догоравших кораблей ахеян. И воскликнула Мериамун:

– Воистину Фараон поумнел перед смертью, так как только один человек в мире мог с таким малочисленным войском одержать такую громадную победу! Скиталец спас царство и корону Кеми, и она по праву должна принадлежать ему! Клянусь Озирисом!

Теперь колесницы Мериамун въехали во внутренний двор укрепленного лагеря ахеян, и здесь воины Фараона приветствовали ее громкими криками.

Между тем Скиталец умирал на берегу реки, озаренный заревом пожара догоравших кораблей.

Елена склонялась над ним, а багрово-красная звезда на ее груди роняла свой отблеск на чело умирающего героя.

– Что значат эти крики? – спросил Одиссей, приподняв голову с груди Елены.

– Они приветствуют царицу Мериамун! – ответил ему Реи.

Мериамун, сойдя со своей колесницы, прошла сквозь ряд расступившихся перед нею солдат, склонявшихся перед ее царским величием, прошла к тому месту, где лежал умирающий Скиталец.

Долго она стояла над ним в полном безмолвии. Наконец Одиссей поднял голову и проговорил слабым угасающим голосом:

– Привет тебе, царица! Видишь, я исполнил поручение Фараона: страна Кеми свободна от врагов. Где Фараон, чтобы я мог отдать ему отчет во всем прежде, чем умру.

– Фараон умер, Одиссей, – отвечала царица, – а ты живи, будь сам Фараоном!

– Ах, царица Мериамун, я знаю все! Да, Фараон умер, умер от твоей руки, потому что ты желала овладеть мною, но мной овладела смерть. Тяжким гнетом ляжет на тебя кровь Фараона в той стране, куда я теперь иду и куда ты вскоре последуешь за мной. Ты хотела умертвить Елену, но злоба твоя оказалась бессильной против ее бессмертия. А я умираю, и вот конец всей этой любви и ненависти, борьбы и скитаний.

Мериамун стояла молча; сердце ее надорвалось от горя, она забыла даже свой гнев на Реи и Елену. Тогда вместо нее заговорила Елена:

– Ты умираешь, Одиссей, но только на короткое время, ты придешь вновь и найдешь меня ожидающей тебя!

– И я тоже вернусь, Одиссей! – воскликнула царица. – И ты будешь любим, и под крылом у истины мы вновь встретимся с тобой.

– Там и в других местах мы будем вновь встречаться, а пока прощай, Елена! Я погрешил против тебя, но тебя одну я любил и люблю…

– Ты найдешь меня по ту сторону врат заката! – сказала Елена и, склонившись к нему, заключила его в свои объятия.

Вдруг голова героя откинулась назад, и он умер, умер на груди у Мечты Мира.

Так исполнилась клятва Италийской Афродиты и так возлежал, наконец, Одиссей в объятиях Златокудрой Елены Аргивянки.

А царица Мериамун била себя в грудь; губы ее побелели от злобы.

Но Елена поднялась и, стоя в голове у Скитальца, тогда как Мериамун стояла у него в ногах, сказала ласково и спокойно:

– Сестра моя, ты видишь, теперь конец всему. Тот, кого мы любили, потерян для нас. Что же ты выиграла, совершив все свои преступления? Не смотри на меня так гневно! Ведь ты не можешь ничего против меня, как и я не могу, да и не хочу причинить тебе никакого зла. Но ты, ты вечно будешь ненавидеть меня, хотя я ненависти к тебе не питаю. И так все будет до тех пор, пока ты не научишься любить меня, а до тех пор преступление и грех будут твоим уделом!

Но Мериамун и на это не сказала ни слова. Тогда Елена обратилась к Реи и шепотом приказала ему что-то, и он в слезах пошел исполнять ее приказания.

Вскоре он возвратился и с ним множество воинов. Они принялись сооружать громаднейший костер из добычи, оставшейся после неприятеля. Когда все было готово, солдаты подняли тело Одиссея на руки и возложили его на вершину костра, а на грудь положили его большой черный лук, дар Эврита, затем по слову Елены Реи взял факел и зажег костер. Мериамун стояла все время тут же, неподвижная и безмолвная, точно каменное изваяние.