______________

* 14 Ист. Р. III. 356.

Мы, со своей стороны, принимаем слова московских летописцев за проявление той вражды, которую питали друг к другу два соседние княжества, и которая со стороны москвитян достигла крайней степени во второй половине XIV в., именно потому, что в лице Олега встретилось упорное сопротивление собирателям Руси. Но для того, чтобы беспристрастно судить историческое лицо, прежде всего надобно представить себе ту эпоху, точнее говоря, те обстоятельства, посреди которых оно действовало.

Напомним слабую связь между частями Руси в деле общих интересов, каковы, например, отношения к соседним народам. Каждое самостоятельное княжество в политическом отношении составляло отдельное тело, жило собственною жизнью, имело свои местные интересы; разъединение поддерживалось, кроме того, взаимною враждою князей. Первое ясное сознание национального единства пробудилось в Москве вместе с ее стремлением к собиранию Руси. Но это самое стремление поставило ее во враждебные отношения к другим большим уделам, каковы Тверь и Рязань; они с беспокойством начинают следить за возраставшим могуществом потомков Калиты и пытаются найти опору в иноплеменных соседях: Тверь прибегает за помощью к Литве; Рязань предпочитает скорее стать под эгиду татарского ига, нежели признать над собою господство Москвы. Вопрос об иге, таким образом, получил местное и далеко неодинаковое значение для различных областей России. Если Москва чувствовала себя уже в силах бороться против него и презирать злобу завоевателей, то для Рязани такое время еще далеко не наступило, и обстоятельства заставляли ее князей иначе смотреть на ханский гнев. Олег понимал это лучше, нежели кто другой, потому что на деле испытал, чего стоит ему дружба с сильным московским князем. Восемь лет он был верным союзником Димитрия, и какие результаты? Четыре раза татары большими массами приходили опустошать Рязанскую землю; собственными силами рязанцы не могли защитить себя от подобных нашествий, всегда более или менее неожиданных; а москвитяне подавали помощь слишком поздно. Борьба Орды с Москвою, во всяком случае, была невыгодна для {113} рязанцев, потому что на их полях происходили кровавые встречи соперников; самая победа союзника влекла за собою только новые бедствия, как, например Вожинская битва, между тем как жители московских волостей спокойно предавались мирным занятиям, в уверенности, что дальше берегов Оки не ступят копыта татарских лошадей. Понятно, почему Олег очутился в большом затруднении, когда услыхал о новой татарской рати, которая придвигалась к южным границам и которую молва наверно преувеличила в несколько крат; остаться ли в союзе с Димитрием, перейти ли на сторону Мамая, в обоих случаях его княжеству грозило лишь новое разорение; а еще свежи были раны прошлогоднего погрома. Очень могло быть, что искушение усиливалось надеждою воспользоваться несчастьем опасного соседа и на его счет увеличить собственное княжество. Одним словом, положение Олега было таково, что он мог или много потерять, или много выиграть: все зависело от его дипломатической ловкости. Очень вероятно и то, что по слухам о страшных вооружениях Мамая, с которым должны были соединиться литовцы, Олег считал борьбу слишком неравною, и не хотел рисковать своим княжеством.

Теперь постараемся определить, какую роль действительно разыграл рязанский князь в последующих событиях. Но в этом-то определении и заключается главная трудность для исследователя. "Обстоятельства этой войны - справедливо заметил Арцыбашев 1*5, так искажены витийством и разноречием летописцев, что во множестве прибавок и переиначек, весьма трудно усмотреть настоящее". Сличая темные, сбивчивые показания источников и вникая по возможности в обстоятельства эпохи, мы в свою очередь приходим к следующим выводам.

______________

* 15 П. о Р. II. пр. 934.

Чтобы спасти свое княжество от нового разорения, Олег завязал переговоры с Мамаем; уплатил или хотел уплатить ему такой выход, какой давали рязанские князья во время Узбека, и обещал присоединить свою дружину к татарскому войску. Дружба с татарами влекла за собою новые отношения к Ягайлу; действительно, и с ним Олег вошел в переговоры, и заключил союз, утвержденный крестным целованием 1*6. Все эти перего-{114}воры производились посредством одного из рязанских бояр, Епифана Кареева, довольно скрытно, так что в отношениях к Димитрию Олег не переставал по наружности играть прежнюю роль и послал предостеречь его от опасности. В Москве уже имели сведенья о походе Мамая; но измена Олега некоторое время оставалась тайною. О ней положительно узнал Димитрий, кажется, в Коломне, куда собрались вспомогательные войска подручных князей. Может быть, это неприятное известие было одною из причин, заставивших великого князя изменить первоначально принятое направление похода; из Коломны он уклонился к западу, перешел Оку возле устья Лопасны и повел полки на юг вдоль западных пределов Рязанского княжества. Замечательно распоряжение, которое сделал великий князь, переправившись на правый берег Оки: у Лопасны он оставил воеводу Тимофея Васильевича, чтобы проводить ратников, которые подоспеют после; при этом велел им наблюдать мир и тишину на походе по Рязанской области, и строго запретил делать насилие жителям; дальновидный Димитрий не хотел ожесточать против себя мстительных соседей и подвергнуть их нападениям задние отряды. Действительно, поход великокняжеских войск до реки Дона совершился тихо, стройно и, по-видимому, без всяких враждебных столкновений. Прогремела великая битва, и победители почти также тихо прошли опять по Рязанской земле, и разбрелись по домам.

______________

* 16 Об этом целовании упоминает договорная грамота Олега с Димитрием. С. Г. Г. и Д. I. № 32.

Но между тем, что же делал Олег, когда перед его глазами совершалось великое событие? Неужели, сидя в своем Переяславле, он только мучился раздумьем и ожиданием развязки? На этот раз мы позволяем себе о многом догадываться и приписываем рязанскому князю не последнюю роль в этом событии. Обезопасив себя со стороны Мамая наружным видом покорности, он, в сущности, и не думал способствовать его успехам; напротив более основания предположить, что Олег совсем не был чужд общерусскому патриотизму, и от души желал татарам поражения, потому что оно могло избавить целую Россию от ненавистного ига. Но он не мог подняться выше узких волостных интересов своего времени, не хотел рисковать своими силами в борьбе, исход которой казался для него очень сомнительным; он только по возможности старался удалить театр войны от внутренних областей своего княжества; одним словом, Олег хотел остаться нейтральным. План действия для достижения подобной цели, до-{115}вольно сложный и запутанный, требовал много ловкости и находчивости; тем не менее, он удался Олегу как нельзя лучше. Иначе, с какой же стати Мамай так долго медлил в Придонских степях, а Ягайло потерял время у Одоева? Почему они не спешили к берегам Оки, где по условию должны были соединиться с Олегом 1 сентября? Мало того, Мамай, кажется, не был предупрежден вовремя о больших приготовлениях Димитрия и его движении на юг. Не без особенного значения для нас известие летописца о раскаянии Ягайла в том, что он доверился другу своему Олегу и позволил себя обмануть. "Никогда же убо бываше Литва от Рязани учима", говорит литовский князь; "ныне же почто азъ въ безумiе впадохъ" 1*7. Мы не знаем, на какие хитрости поднимался Олег для того, чтобы расстроить предполагаемое соединение врагов Димитрия и отклонить их движение к берегам Оки, в сердце своего княжества. Сношения свои с Мамаем и Ягайлом он облекал в большую таинственность; поэтому современники и не могли разгадать его двусмысленного поведения. И для нас очевидны только главные результаты, именно: грозные силы Мамая уничтожены, Рязанская область спаслась от разорения; собственная дружина цела; а между тем могущественный сосед так ослаблен, что сделался менее опасным, нежели прежде.

______________