Произведеніе Пушкина проникнуто чувствомъ тихой грусти: прощаясь съ родиной, онъ весь во власти "воспоминаній прошлаго"; вокругъ него летаютъ мечты, въ глазахъ его "родились слезы вновь"; онъ жалуется, что "отцвѣла его младость", и покидаетъ онъ родину съ "глубокими ранами любви". Не такъ прощается со своею родиной герой Байрона, — онъ прерываетъ все съ прошлымъ, воспоминаньямъ онъ не даетъ воли надъ собой, онъ не жалѣетъ о дняхъ счастья въ родной сторонѣ, ему не о комъ "сронить ни единой слезы", — "смѣясь", онъ покидалъ свой край родной… Это смѣхъ недобрый, жесткій — и тяжело дѣлается отъ него на душѣ. Только маленькій пажикъ Чайльдъ-Гарольда, съ его искреннимъ плачемъ, смягчаетъ это холодное прощаніе. И, право, нашъ Пушкинъ ближе по духу къ этому пажику, чѣмъ къ его господину- Чайльдъ-Гарольду-Байрову.

"Кавказскій плѣнникъ" и «байронизмъ» этой поэмы.

Въ 1821 году, окончилъ Пушкинъ поэму: "Кавказскій плѣнникъ".

Это произведеніе тѣсно связано съ жизнью Пушкина. И опять-таки въ этомъ произведеніи специфически-байроновскаго очень немного: нѣтъ тутъ ничего "мрачнаго, богатырскаго, сильнаго"[14] — нѣтъ и слѣда энергіи байроновскихъ героевъ: никогда Байронъ и его герои "подъ бурей" не поникали "томною главой" — бури дѣйствовали на нихъ возбуждающе. Между тѣмъ, въ словахъ "посвященія" къ "Кавказскому плѣннику": "Когда я погибалъ безвинный, безотрадный" — слышится жалоба, чуждая байроновской поэзіи…

Далѣе говорится о желанномъ успокоеніи на лонѣ дружбы:

Байронъ, въ періодъ расцвѣта своего творчества, никогда бы не благословилъ "мирной пристани", — онъ былъ, по собственному признанію, "врагомъ покоя": онъ жаждалъ борьбы, гоненія судьбы ему были нужны, такъ какъ они воспламеняли его энергію.

Характеристика героя.

Все поведеніе пушкинскаго героя, съ начала его прибытія на Кавказъ до бѣгства, оттуда подтверждаетъ его признаніе, что онъ "вянетъ жертвою страстей", "безъ упованья, безъ желаній". Онъ живетъ прошлымъ, — слушая черкешенку.

"Слезы" катятся изъ его глазъ, такъ какъ на родинѣ осталось то существо, въ которое онъ былъ безнадежно влюбленъ. Отъ этой неудачной любви онъ "гаснетъ, какъ пламень дымный". Онъ хочетъ умереть "забытымъ, одинокимъ", "съ воспоминаніями, грустью и слезами". Итакъ, герой Пушкина — юноша, только "напустившій" на себя холодъ душевный, но на дѣлѣ сохранившій и теплыя чувства, и надежды — онъ связанъ съ прошлымъ; «грусть», «слезы», «мечты» — все это знакомо ему; покоя они жаждетъ, a борьбы страшится

Автобіографическое значеніе поэмы.

Стоитъ сравнить этотъ образъ съ тѣмъ, который вырисовывается изъ элегій: "Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ своя желанья — и мы убѣдимся, что герой поэмы — отраженіе личности самого поэта, котораго своимъ сѣрымъ крыломъ коснулась "міровая скорбь". Это — юноша, покинутый вѣтренными друзьями шумной юности, — юноша, еще привязанный къ воспоминаніямъ прошлаго, потому тоскующій, — юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энергіи, который легко изнемогаетъ въ борьбѣ, но легко и ободряется.

"Байронизмъ" въ чертахъ героя.

Итакъ, въ образѣ героя нѣтъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозное страданіе", "бурная жизнь", т. е. тѣ "богатырскія", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэзіи Байрона, — совсѣмъ не вяжутся съ образомъ плѣнника. Такимъ же неудачнымъ наслоеніемъ «байронизма» въ поэмѣ оказалась любовь къ "свободѣ"… Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ѣдетъ на Кавказъ… Зачѣмъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хотѣлъ «опроститься», жить съ горцами и дѣлить съ этими «свободными» сынами ихъ радости и печали? но тогда зачѣмъ же бѣжать отъ нихъ? и куда бѣжать?

"Гордое, одинокое страданіе" — тоже черта байроническая, — черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-

Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порывѣ восторга онъ даже «вопитъ»… Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не имѣлъ на созданіе героя "Кавказскаго Плѣнника". Слѣдовательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило, — онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".

Вліяніе "Рене".

Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байронѣ: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколѣнія". Герой Шатобріана — совершенный "Кавказскій Плѣнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ, — онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ — жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія, — вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ — юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину вслѣдствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мѣста съ его безмѣрнымъ эгоизмомъ. Рене бѣжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слѣдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не вытѣсняетъ изъ его сердца думъ о той женщинѣ, которая осталась на родинѣ.

Героини поэмы Пушкина и повѣстей Шатобріана.

Героини обѣихъ повѣстей Шатобріана ("Rêne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плѣнника": Atala, влюбленная въ плѣнника, появляется къ нему ночью, и съ тѣхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юношѣ и ведетъ съ нимъ долгія бесѣды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плѣна и умираетъ въ борьбѣ съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщинѣ; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рѣку.

Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.

Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овладѣли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было болѣе сильнымъ, органическимъ, такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.

Отношеніе Пушкина къ поэмѣ.

Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэмѣ вскорѣ послѣ ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письмѣ, что въ поэмѣ пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотѣлъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдѣлались отличительными чертами молодежи 19-го вѣка",[15] но онъ признавалъ, что нарисовать «характеръ» ему не удалось. Тѣмъ не менѣе, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".

Отношеніе критики.

Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замѣчены нѣкоторыми критиками, то они превознесли умѣніе поэта рисовать картины кавказской природы, — этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…

Кроиѣ того, критика совершенно справедливо оцѣнила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Здѣсь была усмотрѣна попытка психолога разобраться въ душѣ "героя времени". Здѣсь были и настроенія болѣе глубокія: "трогательное уныніе, болѣе чувства, болѣе силы, болѣе возвышенной поэзіи" — какъ выразился одинъ критикъ.