– Очень жаль. Вы могли…

– Может, вы ее знали? Она называла себя Маргарет Хаскел.

– Да, припоминаю. Мы вместе посещали бассейн за год до того, как она… Я не знала, что она – ваша дочь, мы почти не разговаривали.

А похожи мы были только веснушками да рыжими волосами, но в бассейне, где все голые, нас бы никто не перепутал. У нее была идеальная, роскошная фигура. А я могла засунуть в плавки сосиску и запросто сойти за парня. По правде говоря, у нас было мало общего.

Я вспомнила, что испытала странное чувство, когда увидела ее имя в списке погибших. Помнится, тогда мне стало очень грустно; я, конечно, плоховато знала ее, но никто из моих знакомых еще не умирал. Поэтому для меня ее смерть оказалась большим потрясением.

– Так вот, я следил за вашим продвижением по службе с тех самых пор. В течение двенадцати лет ваши успехи были для меня источником постоянного раздражения. Я всегда начинал думать о Маргарет и представлять себе, что бы она могла сделать, каких успехов добиться, если бы не погибла. Глупо. – Парселл положил мне на руку свою ладонь, она оказалась удивительно холодной. – Хотя таким путем растят жемчуг, – усмехнулся он. – Кладут раздражающую песчинку в безобразную старую раковину.

Парселл стал мерить шагами комнату.

– И еще. Для девушки ваших лет вы привлекали к себе слишком много внимания, пользовались большой популярностью. Я имею в виду не только работу по демографическому отбору, проведенную вами до старта, хотя это, конечно, сделало вас известной личностью повсюду. Та книга, что вы написали, принесла вам своего рода славу в Ново-Йорке, а у людей славы есть свои отрицательные стороны.

– Слава не была для меня самоцелью. Я даже хотела, чтобы книгу напечатали под псевдонимом.

– Знаю. Благородный жест, но бесполезный. Не раскусить вас мог только какой-нибудь чудак, который проспал летаргическим сном все последние годы.

Книга «Три Земли» повествовала о довольно насыщенном событиями школьном годе, который я провела на Земле, годе, когда грянула война, и о двух печально нашумевших миссиях, в коих я принимала непосредственное участие. Это был просто мой дневник, с разными глупостями и мелочами, которых, возможно, и не стоило упоминать.

– Я даже не пошла на Хаммонд-шоу, где проводилась презентация книги.

– Это мне тоже известно. Такие церемонии жутко утомляют, не так ли?

– Не скажите.

– Только Сандра, ваши мужья и жена знают вас столь же хорошо, как и я. – Он выпустил из виду мою кибернетическую сестрицу Прайм. Ей были известны многие факты моей биографии, в которые я бы никогда не посвятила человека из плоти и крови.

– Тот, кто не знаком с вашей жизнью, мог бы подумать, что вы не подходите на роль лидера из-за вашей явно амбициозной натуры.

– Я бы не назвала это амбициозностью. Мне не хочется быть боссом.

Как и в Ново-Йорке, в «Доме» дисквалифицировались люди с явными или потенциальными отклонениями психологического характера, такими, например, как страстное желание властвовать над другими людьми или склонность к мазохизму. Так что никаких Гитлеров, впрочем, как и Ганди, на руководящих постах оказаться не могло.

– Тогда к чему же вы стремитесь на самом деле?

– Познать тайны Вселенной. Попробовать все хоть однажды. Исключить угрозу войны в наше время. Иметь больше времени для игры на кларнете. Что за вопрос?

– Что за ответ? Хотя, конечно, только простые смертные могут дать откровенный ответ на этот вопрос. – Он возобновил мерное вышагивание, которое могло бы показаться величественным на первом уровне, но при низкой гравитации выглядело довольно комично.

– Многие люди, гораздо старше и мудрее вас, считают, что вы слишком быстро и далеко пошли. Думаю, нет нужды их называть.

– Нет.

– Среди тех, кто, несомненно, станет вашими соперниками в борьбе за мой пост, мало найдется таких, кто не позавидует вашей головокружительной карьере или не убоится вложенной в вас искры Божьей.

– Я заметила это. Но никто из тех, кто знает меня по-настоящему, никогда не обвинит в злоупотреблении этой искрой. Я через многое прошла.

Парселл назидательно поднял указательный палец.

– Это так. Не каждому дано было пережить то, что пережили вы. Никто на борту этой запаянной «жестянки» не сможет участвовать в революции, ядерной войне, испытать ужасы эпидемии чумы. Никого не похитят и не увезут в Лас-Вегас. Никто…

– Кажется, я поняла, к чему вы клоните.

– Все, что от вас требуется – это сидеть тихо и спокойно, не высовываться и вести себя хорошо.

– О, перестаньте. Я знаю, как мне себя вести.

– Давайте уточним. К примеру, на сегодняшнем заседании вы были просто ангелочком…

– Попытаюсь быть еще лучше.

– Вот видите? Достаточно одного колкого словца, чтобы вывести вас из себя.

– Мы же не на людях.

– Нет, мы на людях. Вы – на людях. Возможно, я – самый важный слушатель, который у, вас когда-либо будет. – Он замолчал, чтобы до меня дошло. Парселл был прав. Его авторитет был настолько велик, что, употреби он лишь малую толику своего влияния, я оказалась бы вмиг сброшенной со своего пьедестала. – Ваше выступление длилось сегодня всего сорок две секунды, и местоимение «я» прозвучало всего один раз. Знаю, что вы могли бы без особого труда детально изложить подробности проблемы, как поступили Смит и Манчини, или сделать свое выступление более фундаментальным и запоминающимся. Но в том, как умело вы преподнесли свой доклад, прослеживается присущий вам хорошо развитый инстинкт политического самосохранения. Я хочу помочь вам развить природные инстинкты и выработать определенную стратегию.

– В которой не нужно будет руководствоваться совестью?

– Только в этом случае вы не навредите себе самой. Если же вы не последуете моему совету, лучшим выходом для вас будет стать общественным деятелем. Вы должны влезть в эту упряжь и несколько лет терпеливо работать, быть скромным и полезным тружеником на политической ниве, принимать идиотские приказы от людей, которых не уважаете, учиться идти на компромисс, чтобы послужить глупости, не принося в жертву конечную цель. Пахать и учиться терпению.

– Учиться быть политическим волом.

– Вы должны.

– Тем не менее вы сказали, что я, вероятно, смогу одержать победу на выборах, просто будучи самой собой. Такая возможность тоже не исключена, так ведь?

– Так. И это подводит нас к другому пункту части третьей.

– Надеюсь, целесообразной части.

– Вы внимательно слушаете, это радует. Вряд ли вам пригодится это записывающее устройство.

– Вы… ошиблись. Это лишь ваше предположение.

– Ничего подобного. – Парселл изобразил нечто похожее на улыбку. – Мы с Сандрой расходились во мнениях по многим вопросам – иногда самым главным, вроде права на накопительство, владения собственностью…

– Это как раз мне понятно.

– Но в чем мы были единодушны, так это во мнении о вас.

– В каком смысле? – Мне казалось, что я нравлюсь Сандре.

– В общей оценке ваших способностей, потенциала. С нашим мнением согласится любой человек, обладающий хоть малейшим опытом администрирования. Вы ведь можете быть объективной. Но самое главное, чего вы наверняка не можете увидеть, – это то, что вы самая опасная личность на борту этого корабля.

Я громко рассмеялась:

– Ага. Иногда у меня возникало желание запереть себя где-нибудь в темной комнате.

– Отнеситесь к моим словам серьезно и слушайте внимательно. Мы считаем «Дом» Ново-Йорком в миниатюре. Хотя это суждение упрощенное, а возможно, и ошибочное.

– Ну, мы же не «Мэйфлауэр».

– Что?

– Был такой корабль, который привез первых переселенцев из пуританской Англии в Америку. У них, кстати, не было заведующего развлечениями.

– Припоминаю. Они прибыли в Плимут. Не слишком удачное сравнение. Они могли, например, сойти на берег, могли добывать себе пищу. Если бы им не понравилась Америка, они могли бы возвратиться домой.

– Верные замечания. Извините, что перебила.