— И эта машина — летательный аппарат? — продолжал Лаберже.

— Да…

— И на этом устройстве Коксворд совершил путешествие из Лондона в Париж?.. в ночь с 1 на 2 апреля?

— К сожалению… могу подтвердить… И теперь я принужден оплакивать смерть человека и гибель машины, разработка и постройка которой стоили мне двух лет труда… Не знаю, хватит ли у меня духа восстановить аппарат…

— Аппарат… машина… — пробормотал Лаберже, охваченный, казалось, сильным волнением. — Как выглядит ваша машина?

— Она напоминает караульную будку… или портшез…

— Но именно из-за подобной машины я и отправился с журналистской миссией в Лондон!.. Помните, я показывал адресованное вам письмо из химической компании?

— Конечно! Конечно! — вскричал сэр Атель. — Произошло столько всего, что я и забыл… Да, это письмо было отправлено мне… Где вы его нашли?

— На пустыре в квартале Карьер д’Америк, в Париже…

Но здесь нам придется объяснить, с чем был связан этот новый поворот событий.

Инцидент с Коксвордом — как ни забавлял он парижских бездельников, в особенности из-за эпической схватки двух крупнейших газет, «Нувеллиста» и «Репортера» — вскоре канул в пропасть забвения.

Внимание любопытных отвлек свежий политический скандал: в парламенте обменялись пощечинами два высокопоставленных и претендовавших на министерские посты депутата. Бульварные хроникеры, во всем искавшие человеческие слабости, быстро установили, что причиной ссоры был не государственный бюджет Франции, а одна маленькая, пухленькая и приятная во всех отношениях особа, которая с большим успехом исполняла роль стрекозы в ревю, шедшем в театре «Варьете».

За этим последовал сенсационный арест сотрудника одного министерства. Он так тянулся к радостям большого света, что тайком растратил наследство пятидесяти семейств; а впрочем, дело было довольно банальным.

После резни на бульваре Менильмонтан и женитьбы американского миллиардера на бесприданнице с громкой аристократической фамилией в мире парижской журналистики вновь воцарилось затишье, и он погрузился в неизбывную тоску.

Напрасно заголовки оповещали о банкротствах и ужасных пожарах: публика, как говорится, не «покупалась», и горы нераспроданных экземпляров только росли.

Истинный талант репортера заключается в том, чтобы найти саму по себе маловажную тему, поднять вокруг нее шумиху, раздуть микроскопические подробности и таким образом придать ей привлекательный для читателей ореол необычности.

Лаберже был мастером подобных операций. Он недавно перешел в «Нувеллист» из «Репортера», получив солидную прибавку к жалованью, и теперь отчаянно цеплялся за любую мелочь, мечтая ударить в колокола сенсации.

Однажды он узнал следующее:

В одном из живописных районов Парижа, на восточной окраине парка Бют-Шомон, по соседству с площадью Данюб и больницей Герольда[13] и рядом с укреплениями, тянутся еще не застроенные земли.

В этом месте когда-то находились старинные каменоломни, позднее названные «Американскими карьерами» и давно заброшенные[14].

На заполнение и укрепление подземных пустот были истрачены значительные средства, но под верхним пластом почвы, судя по всему, залегают подвижные слои. Несмотря на все меры предосторожности, в земле порой открываются глубокие трещины, что грозит несчастными случаями.

Сравнительно недавно бедная работница, проходившая по пустоши, была застигнута подобным внезапным обвалом и наверняка погибла бы, не подоспей вовремя помощь.

Спасти ее удалось только ценой немалых усилий; как ни странно, она совершенно не пострадала.

После ряда таких несчастных случаев было решено обнести участок деревянной оградой и формально запретить к нему доступ до проведения работ по укреплению почвы.

С течением времени бродяги, апаши и бездомные проделали лазы в ограде и нередко скрывались в карьерах от полиции: место было достаточно уединенным и пользовалось в округе дурной славой.

Как-то утром несколько мальчишек, прогуливавших школу, пробрались через ограду и рассыпались по этому царству песка, булыжников и гипса с невинной целью поиграть в мяч.

Вдруг послышались ужасные крики, и дети выбежали на улицу: одни были бледны, как смерть, и казались полумертвыми, с трясущимися конечностями… другие не пытались им помочь, а сами с нечленораздельными воплями разбежались во все стороны.

Хотя людей вокруг было мало, вскоре собрались прохожие и окружили детей. Пострадавших, которые бились в самых настоящих судорогах, подняли с земли, а наиболее проворных детей допросили.

Мальчишки бессвязно отвечали, что на пустоши на них набросилось какое-то чудовище. Зверь исцарапал их когтями, искусал, едва не проглотил…

Конечно, в этих рассказах было много преувеличений, ведь руки и ноги у всех героев остались целы… Но что-то все же произошло. Прохожие, люди без сомнения храбрые, не осмелились проникнуть за ограду и остались снаружи. А изнутри, из-за досок, доносился глухой гул, не предвещавший ничего хорошего.

К счастью, поблизости оказались двое полицейских. Они подошли ближе с величественной медлительностью, характерной для их профессии — и увидели трех детей в возрасте от восьми до двенадцати лет, лежавших теперь на земле без движения. В ответ на вопросы полицейских вновь последовали бессвязные объяснения. В них часто повторялись слова «чудовище» и «дикий зверь».

Полицейские засвистели в свистки, призывая коллег; когда стражей порядка стало четверо, они разделились на пары. Первые двое понесли детей (те были живы, но лишились чувств) в комиссариат. Вторая пара, с саблями в руках, осталась охранять лаз в ограде.

— Не заглянуть ли нам внутрь? — спросил один из полицейских.

— Идет! — ответил его товарищ.

Доблестные полицейские с трудом протиснули свои широкие плечи в довольно узкий лаз.

Пустошь была длиной метров в четыреста и шириной в добрую сотню. Неровная почва, усеянная грудами камней, местами горбилась песчаными холмиками, поросшими редкой травой. Ближе к улице виднелась воронка глубиной около метра. Там, полускрытое разбросанными камнями и галькой и комьями земли, виднелось что-то похожее на газетный киоск или тумбу для афиш.

Полицейские недоверчиво осмотрели предмет. Им приходилось видеть унесенные грабителями и выброшенные на пустоши небольшие сейфы. Но представить, что воры переправили за ограду киоск или «веспасьен»…[15] Это казалось не просто странным, а прямо-таки невероятным.

Опасаясь встречи с диким животным — ведь какое-нибудь животное действительно могло сбежать из зверинца или цирка — наши герои обнажили оружие. Затем один из них, склонившись над воронкой, протянул руку и прикоснулся к странному предмету кончиком сабли.

Он мгновенно испустил крик боли, подскочил на метр вверх и упал на руки своего компаньона.

— Эй! Эй!.. Что с тобой, старина?

Но «старина» не отвечал, а его руки и ноги судорожно подергивались…

И хуже всего, что и второй полицейский вдруг ощутил непонятную слабость. Все его тело словно покалывало, перед глазами вращались огненные вспышки…

Полицейский невольно выпустил своего товарища, и тот упал на землю.

Затем сержант внезапно почувствовал облегчение — но непобедимая слабость сковала его, и он опустился на одно колено, мотая головой, точно оглушенный ударом палки по черепу…

Придя в себя, он увидел у лаза районного комиссара в сопровождении секретаря и полудюжины полицейских.

Толпа разрослась и теперь, ободренная появлением властей, ринулась на пустошь вслед за ними.

Процессию возглавляла горстка уличных мальчишек.

Полицейские увидели, что их товарищи попали в беду, и бросились на помощь. Стоило им прикоснуться к пострадавшим, как их затрясло; правда, на этом неприятности и закончились.