– Мы же пришли, чтобы присоединиться к вам, – в отчаянье вымолвил Бренн. – Мы не знали, что Спартака нет в живых.

– Да замолчи ты! – крикнул какой-то человек. –

0 чем тут долго разговаривать?

С ножом в руках он шагнул к мальчикам. Другие заворчали и тоже схватились за оружие. Мальчики приготовились к смерти и молили судьбу только об одном – чтобы конец пришел быстро.

Но когда человек с ножом подошел совсем близко, среди зрителей возникло движение, и высокий силач, плечом расталкивая людей, протиснулся сквозь окружавшее мальчиков кольцо.

– Что тут происходит? – крикнул он и выбил нож из руки у того, который готов был уже броситься к пленникам.

Высокий поглядел на мальчиков. Они заметили, что он одноглазый и что на его лбу выжжены буквы FUG; это было клеймо, означавшее fugitivus [4], которое каленым железом выжигалось на лбу у каждого бежавшего и снова захваченного раба. Слепой глаз и клеймо уродовали лицо этого человека, и все же в нем было нечто, придавшее Бренну надежду.

– Мы не лазутчики, – горячо повторил он. – Мы пришли присоединиться к Спартаку.

Одноглазый силач испытующе посмотрел на него, подошел вплотную и схватил за плечо. Бренн не шелохнулся, хотя ему было больно.

– Ты, значит, был рабом, – произнес он немного скрипучим голосом. – А где?

– На севере Самниума, вблизи Ауфидены.

Внезапно человек словно что-то сообразил. Резким движением он обернулся к толпе.

– Расходитесь по местам! – прогремел его голос, зазвучавший вдруг необычайно громко. – Кто вам разрешил самовольную расправу? С этими мальчишками все в порядке.

Люди сразу же подчинились и рассеялись в разные стороны. Одноглазый снова повернулся к мальчикам.

– Они озлоблены, – промолвил он, указывая на людей. – Но это понятно: только два дня назад всему пришел конец. Раньше они не были такими. Мы крепко надеялись. Спартак должен был взять Рим и вернуть отверженным их место в мире. Так он нам говорил, а если б ты когда-нибудь слышал его голос, то сразу понял бы, что он хочет сказать. Но теперь он мертв, и я ничего больше не знаю. Меня зовут Феликс. Надо вам поесть чего-нибудь.

– Нам только сперва лошадей напоить, – сказал Бренн. – А потом мы бы с тобой поговорили.

– Насчет еды у нас неважно, – ответил Феликс с каким-то резким смешком. – Лошади ваши в лагере долго не протянут. Вчера у нас пало несколько лошадей.

Он пробормотал что-то про себя и подмигнул единственным глазом. Потом размашистым движением руки указал на лагерь.

– Не думайте худого о наших людях. Там, откуда они пришли, их тонкому обращению не учили. Вы, видимо, неглупые парнишки, и я был бы рад, если бы вы стали мне помогать. Ребята у меня хорошие. И сам Спартак назначил меня начальником над ними. Он мне сказал: «У тебя только один глаз, но ты умеешь смотреть дальше, чем многие другие, и вразумлять тех, кто в этом нуждается». А теперь он мертв. Да, это был человек!

– И Феликс продолжал упавшим голосом:

– Мы думали, ничто не может его убить. И все же он погиб. Я видел, как он сражался один против сотни врагов, и они не могли с ним справиться. Он убил больше двадцати человек, пока ему не нанесли удар в спину.

– Он взглянул на Бренна и Марона с кривой улыбкой.

– Может быть, вы спросите, почему я не пал вместе с ним, как пали все другие храбрецы? Вам это не понятно. Да и мне самому тоже. Он был мертв, прежде чем я смог до него добраться. Я сражался и плакал. Но было уже поздно. Нас разбили. Да, мальчики, великое двухлетие пережили мы, мы – отверженные.

Он снова сделал рукой размашистое движение.

– Наши люди измучены, озлоблены. Но в них много хорошего… Ну, ступайте, поите лошадей.

Он отошел, и мальчики взяли под уздцы лошадей, которые старались на ходу подщипнуть хоть немного редкой травы. Направляясь к источнику, они прошли сквозь ряды тех, кто уцелел из войска восставших рабов.

Теперь, когда беглецы были приняты в их лагерь, рабы сразу позабыли о своей недавней враждебности. Они шутили, дружелюбно разговаривали, и мальчикам трудно было распознать в них тех людей, которые всего несколько мгновений назад кричали, угрожая им смертью. Теперь это были добрые парни, измученные усталостью от непрерывных боев и быстрых переходов среди пыльных, выжженных солнцем холмов. И как ни тяжело было мальчикам узнать о гибели Спартака и разгроме его войска, ими овладело радостное чувство оттого, что они, наконец, обрели товарищей по общей беде.

Они напоили лошадей, сами напились мутноватой воды из ручья и возвратились к Феликсу, который, нахмурившись, скрестив руки, сидел у скалы и смотрел на лагерь своих товарищей. С ним мальчики чувствовали себя легко, хотя иногда и терялись от быстрой перемены его настроения. Говоря о чем-нибудь очень важном, он вдруг отпускал шутку, а в голосе его резко скрипучие ноты внезапно сменялись громовыми раскатами. Вдобавок единственный глаз у него слегка косил, что придавало лицу несколько странное выражение. Но своим добродушием и остротой ума Феликс понравился мальчикам; кроме того, он спас им жизнь.

– Из начальников я один не погиб, – сказал он, когда мальчики к нему подошли. – А я был далеко не самый лучший. Но фортуна дарит свою благосклонность людям не по их заслугам. В общем, дура она порядочная и видит гораздо хуже меня, хоть у меня всего один глаз: другой выклевали птицы в один прекрасный день, когда я шарил по их гнездам.

Он рассмеялся и глуховатым голосом запел:

"Одноглазый я, друзья,

Только нет острее взгляда,

А чего не вижу я, –

Мне на то смотреть не надо".

Услышав его голос, лошади испуганно отпрянули и сторону, и это снова развеселило Феликса. Посмеявшись, он сказал:

– Много чего я видел на белом свете.

И добавил с горечью:

– Видел мертвыми лучших на свете людей. – Он покачал головой и снова засмеялся: – Но вы, молодые, воображаете, что весь мир – ваш и что лучше вас никого нет. Ну, ну, не спорьте, а то я рассержусь. Как бы там ни было, назначаю вас моими помощниками, и если вы не будете мне подчиняться, я вас так хвачу, что с ног свалитесь. Но к советам я прислушиваюсь. Что, по-вашему, надо предпринять?

– Нет ли какой-нибудь возможности выбраться из Италии? – спросил Бренн.

– «Нельзя ли выбраться из клетки?» – сказала птичка, забилась о ее прутья и только поранила себя. – Он свистнул и снова помрачнел. – А куда мы денемся, если даже выберемся отсюда?

– Повсюду будет лучше, чем здесь, – ответил Марон. – Скоро нас станут травить собаками.

– А почему бы и нет? Мы сделали попытку и потерпели неудачу. Пощады нам не ждать, да мне ее и не нужно. Но бороться я буду до последнего издыхания.

Он сжал челюсти и взглянул в небо, где кружил коршун.

– Не могли бы мы напасть на какую-нибудь гавань и захватить корабль? – с надеждой в голосе спросил Бренн.

Феликс покачал головой.

– Слишком нас мало. Пока не погиб Спартак, мы еще могли бы это сделать. Они все так боялись его, что и полдюжины наших было бы достаточно. Но теперь весть о его смерти распространилась повсюду, и враги наши приободрились… В маленьком городишке, где одни только рыбаки, мы не достанем такого большого корабля, чтобы выйти на нем в море, а в гавани побольше нас живо закуют в цепи.

Никакого выхода как будто действительно не было. Феликс и его новые помощники сидели и раздумывали, Все, что угодно, для них было бы лучше, чем так вот прятаться среди холмов, пока они не будут захвачены солдатами и казнены, как мятежники. Пощады ожидать нечего. Их даже не приговорят к погребению заживо в каких-нибудь свинцовых рудниках, а просто предадут самой мучительной смерти. Рабовладельцев перепугала сила восстания и полководческий дар, проявленный Спартаком, простым гладиатором. Хотя в последней битве пали десятки тысяч восставших и хотя каждый убитый раб представлял собой материальный ущерб для хозяев, они твердо решили казнить каждого захваченного повстанца.