— Я заработаю, — поднял глаза на отца Джек.

— Да ну?! — с любопытством усмехнулся тот. — И как же, позвольте узнать?

— Как все, — ответил сын. — Своим трудом.

— Браво! — захлопал огромными ручищами Джон, а глаза его вспыхнули злым блеском. — Зарабатывать, прислуживая в вонючих тавернах! Врешь!!! Чтобы мой сын!.. сын Рыжебородого Джона!.. стал чьим-то холуем?!..

Он с размаху ударил мальчишку по щеке.

Джек упал на пол, но тут же поднялся, ибо знал, что лежащий — вызовет у отца ещё большее раздражение.

— С этой минуты я сам буду следить за тобой! — проскрипел зубами рыжебородый Атаман. — А во время стоянок в портах ты будешь сидеть запертым в трюме! Хватит делать из меня посмешище! Ишь, герой выискался! — Он налил полный стакан рома, залпом его выпил, отдышался и, пуская дым под низкий потолок каюты, добавил: — Будут тебе и подвиги, и слава!

Он вгляделся в непримиримые глаза сына, потом вдруг уронил голову на грудь и прослезился:

— Если бы ты знал, Огрызок, как я одинок!.. Как трудно мне среди этих скотов, которые пока ещё боятся меня! Каждую ночь я жду своей смерти. Не от Закона, не от врагов — от них!.. — Он с ненавистью ткнул пальцем куда-то в стену. — Все хотят занять мое место. Но я держу его для тебя. А их — в упряжке! Пока держу… Хотя силы, сынок, уже не те… Вот почему я хотел видеть тебя на атаманском мостике, чтобы самому уйти на отдых и покой. — Он налил ещё стакан и криво усмехнулся.

Джек с волнением слушал отца. Признанье Рыжебородого Джона прозвучало для него громом средь ясного неба. Как?! Его отец, которого боялись все на свете — трясется сам?!..

Нет-нет! Словам бы он не поверил, ибо знал их цену, но Джек впервые увидел слезы на обветренном, суровом, всегда пугавшем его лице. Взяв отца за руку, он тихо сказал:

— Я постараюсь быть рядом, отец… Но если ты ввяжешься в неправедный бой, снова сбегу! И тогда уже насовсем!.. — Он легонько смахнул со щек Рыжебородого Джона соленые, как брызги моря, капли и добавил: — Убивать это же смертный грех…

Джон мрачно насупился и резко оттолкнул сына.

— Ступай. Позови боцмана!..

Джек пулей вылетел на палубу и тут же за дверью нос к носу столкнулся с Одноруким Диком.

Тот отпрянул в сторону.

— Вас хочет видеть отец…

Джек уже точно знал, что Боцман все подслушал.

Ах, если бы Джек тогда поступил так же, как и Боцман — может быть, судьба его была бы совсем иной. Но он не любил подслушивать, а все, о чем говорили в то утро Дик и Атаман, — узнал много позже…

Однорукий Дик с хитрой улыбкой поклонился мальчику и тенью проскользнул в каюту. Джон притворно удивился:

— Так ты уже здесь?!..

Дик кисло улыбнулся: эта шутка была с бородой — подлиннее, чем у Джона.

— Садись!

Дик послушно сел.

— Все слышал?! — спросил Атаман.

Дик обиженно поднял брови.

— Было бы хорошо, если бы мне не пришлось повторяться, — хмуро пояснил Джон.

— В таком случае — да, сэр! — честно признался Однорукий Дик.

— Отлично! — сказал Атаман и налил два стакана рома. — Что же тогда прикажешь делать с Огрызком?

Дик отпил глоток, от которого его передернуло, и ответил:

— Я возьмусь за его ученье. Только вам, Атаман, придется раскошелиться.

— Мне?! — угрожающе воскликнул Рыжебородый Джон.

— Для успеха дела, сэр! — пояснил Однорукий.

Джон поставил стакан и с любопытством уставился на Боцмана:

— Ну-ка, ну-ка!..

— Соврет — пенни. Схитрит — шиллинг. Пальнет по чайке — фунт! А уж если по человеку — соверен, не меньше!..

Ни даль надежд, ни бред любви, — нас деньги делают людьми.

Вот тогда-то и наступит час, когда он всем покажет свои крепкие клыки! А пока — мой вам совет: не скупитесь, сэр!

И тут же ловко поймал единственной рукой звонкий мешочек, брошенный атаманом…

— Запомни, Дик: с минуты этой ты отвечаешь за него. Учи жестокости его и поощряй за зло — монетой.

Наступила зима.

И вот в город на четверке белоснежных коней въехала хозяйка метелей и морозов — сама миссис Winter!

На побережье и на город свой наложила белый грим, и к небу заструился дым, и вьюги завертелся ворот.

По улицам пронеслись стаи белоснежных птиц, стуча и заглядывая в каждое окно.

А когда зима ударила в холодный бубен луны, на площади появился в синем цилиндре и голубом плаще страшный мистер Frost.

Пришли большие холода. Трещал мороз шутом в трещотки. В лед вмерзли рыбы и суда, и перевернутые лодки. А на рассыпчатых снегах — вороны в черных сюртуках.

Иногда они громко возмущались, когда мальчишки бросали в них палками. А те — спозаранку и до поздней ночи — на санках или кувырком с горы!..

Том тоже зиму обожал, как все мы в отдаленном Детстве. Весь год он, словно зритель, ждал её чарующего действа: таинственного торжества на ночь Святого Рождества! От чердака и до подвалов дом пахнул хвоей. Он дарил декабрьский запах мандарин и предвкушенье карнавала! Том, как безумный, в эти дни любил с утра сновать по дому, где свечек праздничных огни уже светили по-другому, ловить домашних нежный взгляд, вдыхая кухни дым и чад. У очага, средь тайн поварских смотреть, как повар дичь палит, бормочет что-то из молитв — библейских или кулинарских.

Их повар был мастер варить чесночный соус или жарить бараньи котлеты, или сочинять снежно-сладкие кремы для ромовых бабок, украшая их цукатами и орехами!

И уж конечно Том любил морозить щеки на прогулке, взамен зубрежки и чернил — гулять по тихим переулкам. При свете ранних фонарей лепить снеговиков и фей.

Изредка согревая дыханием замерзшие руки, чувствуешь себя при этом сродни Создателю!.. Так было и в прошлую зиму, так было всегда…

В этот раз все происходило иначе. Миссис Winter не согрела сердце Тома (как ни парадоксально это звучит). Ее белый праздник не коснулся его души. Новый год пришел скучно и печально.

Все чаще Том видел заплаканные глаза матери: по-прежнему не было вестей от отца. А однажды днем, стоя у окна в гостиной и сквозь затейливые морозные узоры взирая на пустынный двор, Том услышал, как в очередной раз приехал доктор Бромс.

Он появился с улыбкой, примерзшей к покрасневшему от ветра лицу. Протерев шелковым платком очки, заходил по гостиной, изредка останавливаясь у камина и вороша кочергой раскаленные угли.

— Чаю, сэр? — заглянул в гостиную дворецкий.

— Лучше кофе, — бросил через плечо доктор, думая о чем-то своем.

На невозмутимом лице Чарльза мелькнуло разочарование. Он поклонился и исчез в дверях.

Том вошел в гостиную.

Доктор сразу оторвался от своих мыслей, и глаза его заблестели — как всегда при встрече с мальчиком.

— Добрый день, молодой джентельмен!

— Здравствуйте, мистер Бромс, — ответил Том.

— Как наш пациент? — поинтересовался доктор. Хотя на этот раз вопрос был задан более чем формально.

— Все в порядке, сэр.

— Он что-нибудь вспомнил?

— Нет, сэр. Волк не помнит даже того, как мы забрали его от лорда. А в основном, он совсем здоров… Благодаря вашим рецептам, сэр! — не преминул добавить Том.

Доктор улыбнулся: он любил, когда его хвалили. Но тут в дверях появилась графиня Мэй, и улыбка Бромса тут же досталась ей.

— Еще раз, добрый день, миссис! — поклонился доктор.

— Что-нибудь случилось? — замерла на мгновенье графиня. — Вы уехали утром и…

Он не дал ей договорить:

— Есть одна новость…

Графиня вздрогнула и повернулась к сыну:

— Ступай к себе, Том! Нам с мистером Бромсом нужно поговорить.

— Да-да! — добавил доктор. — К твоему волку я зайду позже.

Сын послушно вышел, столкнувшись в дверях с дворецким.

— Ваш кофе, сэр, — не глядя на доктора, произнес Чарльз и поставил расписную чашку из мейсонского фарфора на круглый столик у камина.

— Я разве просил кофе?.. — рассеянно спросил доктор. — Я всегда пью чай.