Два дня спустя он написал, что доктор Альмус Пиккербо, директор отдела народного здравоохранения в городе Наутилусе, штат Айова, ищет себе помощника и, вероятно, не откажется сообщить подробности.

Леора с Мартином набросились на справочник.

— Ого! В Наутилусе шестьдесят девять тысяч жителей! По сравнению со здешними тремя стами шестьюдесятью шестью… нет, постой, здесь теперь триста шестьдесят семь, считая с младенцем Пита Иески (кстати, роды принимать этот мерзавец вызвал Гесселинка!)… Люди! Люди, которые умеют разговаривать! Театры! Может быть, концерты! Леора, мы будем, как двое ребят, вырвавшихся из школы!

Он по телеграфу запросил о подробностях — к великому любопытству железнодорожного агента, работавшего также и телеграфистом.

В присланном ему гектографированном проспекте сообщалось, что доктору Пиккербо требуется помощник, который, наряду с самим Пиккербо, будет единственным медицинским чиновником, работающим полный рабочий день, так как больничные и школьные врачи сохраняют частную практику и привлекаются к служебным обязанностям только по совместительству. Помощник должен быть эпидемиологом, бактериологом и возглавлять штат конторщиков, медицинских сестер и инспекторов-добровольцев, надзирающих за молочными фермами и санитарией. Оклад — две с половиной тысячи долларов в год, тогда как в Уитсильвании Мартин зарабатывал тысячи полторы.

Желательно предъявление солидных рекомендаций.

Мартин написал Сонделиусу, декану Сильве и Максу Готлибу в институт Мак-Герка.

Доктор Пиккербо известил:

«Я получил о вас очень приятные письма от декана Сильвы и доктора Сонделиуса, а письмо доктора Готлиба совсем замечательное. Он говорит, что у вас редкое дарование лабораторного исследователя. Я с истинным удовольствием предлагаю вам место. Будьте добры ответить телеграммой».

Только теперь Мартин до конца осознал, что бросает Уитсильванию, до смерти наскучившие придирки Берта Тозера, шпионство Пита Иески и Норбломов… необходимость в сотый, в тысячный раз неизменно сворачивать с леополисской дороги на юг у Двухмильной рощи и следовать снова и снова по томительно ровному, прямому тракту; высокомерие доктора Гесселинка и коварство доктора Кофлина, рутину, не оставляющую времени на пыльную лабораторию, — бросает все это для культуры и блеска великого города Наутилуса.

— Леора, мы едем! Мы в самом деле едем!

Берт Тозер сказал:

— Другие, знаешь, ей-богу, назвали бы тебя предателем, после всего, что мы для тебя сделали, пусть ты и вернул нам тысячу долларов. Позволить приехать сюда другому доку и отнять у Семьи все влияние!

Ада Квист сказала:

— Если вы и среди здешней публики не завоевали доверия, воображаю, что вас ожидает в таком большом городе, как Наутилус! В будущем году мы с Бертом поженимся, и, когда вы, двое спесивцев, обожжетесь там как следует, нам, верно, придется приютить вас под своим кровом когда вы, смирившись, приползете назад как вы думаете, можно нам будет снять ваш дом за ту же плату, какую платили вы право Берт почему бы нам не снять кабинет Мартина все-таки экономия впрочем я всегда говорила с тех пор еще как мы вместе учились в школе, что ты Ори не способна на приличный правильный образ жизни.

Мистер Тозер сказал:

— Просто не понимаю: все шло так хорошо. Право, со временем вы стали бы зарабатывать здесь три-четыре тысячи в год, если б не бросали практики. Уж мы ли не старались обставить вас как можно лучше? Не нравится мне, что моя дочка едет в чужой город и покидает меня, старика. И Берт стал такой заносчивый со мной и с матерью, а вы и Леора всегда как будто считались с нами. Нельзя ли как-нибудь так уладить, чтоб вы остались?

Пит Иеска сказал:

— Док, я просто ушам своим не поверил, когда услышал, что вы уезжаете! Конечно, мы с вами цапались из-за аптекарских товаров, но, ей-богу, я уже вроде как подумывал предложить вам войти в компанию, чтоб вы могли ведать лекарствами, как вам вздумается, и можно было бы заодно подрядиться к Бьюику — распространять его машины. Развернули бы приличное предприятие. Я от души жалею, что вы нас покидаете, право… Ну, приезжайте как-нибудь, постреляем уток, посмеемся, вспомним, какую вы тут подняли бучу из-за оспы. Никогда не забуду! На днях еще, когда у моей старухи стреляло в ушах, я сказал ей: «Смотри, Бесс, не схватила ли ты оспу?»

Гесселинк сказал:

— Доктор, что я слышу? Вы уезжаете? Как! Мы с вами только начали поднимать на должную высоту медицинскую практику в этом захолустье… Я нарочно сегодня приехал… В чем дело? Мы посмеивались над вами? Верно, посмеивались, сознаюсь; но это не значит, что мы вас не ценим. В маленьких местечках, как ваша Уитсильвания или Гронинген, поневоле, от нечего делать, перемываешь косточки соседям. Право, доктор, я с радостью наблюдал, как вы из неоперившегося птенца превращаетесь в настоящего, самостоятельного врача, и вдруг вы уезжаете… Если бы вы знали, как мне это грустно!

Генри Новак сказал:

— Как, док, неужто вы нас покидаете? А мы ждем нового младенца, и я намедни еще сказал жене: «Хорошо, что у нас есть доктор, который выкладывает правду, а не морочит нам голову, как док Уинтер».

Дельфтский скупщик пшеницы сказал:

— Док, что я слышу? Никак вы удираете от нас? Мне доложил это один паренек, а я ему ответил: «Не старайся ты быть глупее, чем создал тебя господь». Вот что я ему сказал. Но я обеспокоился и поспешил приехать… Док, я, пожалуй, слишком иной раз распускаю язык. Я был против вас в этой истории с тифом, когда вы уверяли, что портниха разносит заразу, но вы потом показали нам, кто был прав. Док, если бы вы остались и захотели бы стать сенатором штата… я пользуюсь кое-каким влиянием, — поверьте, уж я бы для вас постарался!

Алек Инглблед сказал:

— Счастливец!

Вся деревня высыпала к поезду, когда Мартин и Леора уезжали в Наутилус.

Первую сотню раззолоченных осенью миль Мартин горевал о недавних соседях.

— Впору соскочить с поезда и бежать назад. Разве не весело было нам играть с Фрезирами в «тысячу»? Подумать только, какого они теперь получат врача. Честное слово, если тут поселится шарлатан или если Уустийн опять забросит санитарное дело, я вернусь и заставлю их обоих закрыть лавочку! И, как-никак, забавно было бы стать сенатором штата.

Но когда стемнело и во всем стремительно мчащемся мире не осталось ничего, кроме желтых газовых фонарей в потолке длинного вагона, Мартин и Леора уже видели впереди великий Наутилус, высокую честь, большие достижения, создание образцового светлого города и похвалу Сонделиуса… а может быть, и Макса Готлиба.

Среди черноземной равнины Айовы, пристроившись к неглубокой и неинтересной речушке, жарится на солнце и шумит и сверкает город Наутилус. На сотни миль вокруг неуклонно прямыми рядами встает лес кукурузы, и путник, бредущий в поту по дороге между высокими частоколами стеблей, теряется и нервничает от ощущения нещадного роста.

Наутилус перед Зенитом — все равно что Зенит перед Чикаго.

Со своими семьюдесятью тысячами населения это тот же Зенит, только меньшей величины, но не менее оживленный. Здесь одна большая гостиница против десяти зенитских, но ее владелец приложил все старания, чтобы сделать ее деловитой, стандартизованной и умопомрачительно современной. Единственная существенная разница между Наутилусом и Зенитом та, что хотя и тут и там улицы выглядят все одинаково, в Наутилусе они выглядят одинаково на протяжении меньшего количества миль.

Определить Наутилус в качественном отношении затруднительно по той причине, что до сих пор не решено, что он такое — очень большая деревня или очень маленький город. Здесь есть дома, где держат шоферов и угощают коктейлями Баккарди, но в августовские вечера все, кроме нескольких десятков жителей, сидят без пиджаков на парадном крыльце. В десятиэтажном здании поместилась среди различных контор редакция журнальчика «Новая проза», издаваемого молодой женщиной, которая провела пять месяцев в монпарнасских кафе, — а напротив, под кленами, уютно стоит старозаветный особняк и выстроились в ряд фургоны и «форды», на которых приехали в город фермеры в комбинезонах.