— Вы… — Она поглядела на Госела. — Что вы с ним сделали?

Хасситти стоял рядом с ней, наклонив хобот к Джегану, словно принюхиваясь.

Способен он понять хоть что-то? Кадия щупала шею оддлинга в поисках пульса, прижимая его к себе, ощущая резкий запах, который издают ему подобные на пределе ужаса.

Его надо унести отсюда! — беззвучно приказала она больше себе, чем хасситти. Но как? Джеган был ниже ее ростом, но вовсе не пушинкой, и ей никогда не одолеть длинного темного коридора с ним на руках. Осторожно опустив его на камень, она обернулась и сорвала шаль с ближайшего хасситти, а затем расстелила ее рядом с Джеганом. Глаза у нее щипало и резало, но она не обращала на это внимания, а уложила охотника на шаль, которая оказалась много плотнее, чем выглядела. Расстилая шаль, она проследила, чтобы украшения находились на нижней стороне. Она сняла пояс, завернула охотника в шаль, насколько сумела, и обмотала его поясом. После чего взялась за свободный конец шали. Он был коротким, так что выпрямиться было невозможно. Ну что же, придется приспособиться. Но тут когтистые руки выхватили у нее рабочий конец импровизированной волокуши, и Госел послал ей мысль:

Мы понесем болотника…

Это вы довели его до этого! — вспылила Кадия. Благостное чувство, охватившее ее, едва она увидела хасситти, исчезло. Доверить им Джегана теперь? Пока он жив — ни за что!

Он пришел без мирных слов. Он оддлинг, а не Благороднейший, а лабиринт был создан, чтобы ловить незваных пришельцев, — возразил Госел. — Мы можем его излечить. Если Благороднейшей нужен этот болотник, мы поможем…

Четверо уже выстроились по сторонам закутанного в шаль охотника, а теперь ухватили его и подняли. Кадия отступила на шаг. Они легко понесли его, покачивая, что ей было бы не под силу, в сторону проема, через который вышли на уступ. А на ее запястье легла чешуйчатая шершавая ладонь — Госел тянул ее за собой. Она пошла, не спуская разболевшихся глаз с Джегана и его носильщиков.

Назад они шли очень долго. Кое-кто из хасситти поспешил вперед, но остальные остались, по очереди сменяя носильщиков. При каждой остановке Кадия старалась обнаружить в их ноше хоть какие-то признаки жизни.

Во второй раз она ощутила на ладони его слабое дыхание.

— Джеган? — И она прочитала его мысли, как в разговоре с Госелом.

Многоцветный вихрь, страшная боль… и за этим что-то еще, что больно ее хлестнуло. Он боялся за нее. Эти опасения и завели его в ловушку.

Кадия попыталась передать ему мысленно: Все хорошо, воин. Я здесь. Мне ничего не угрожает…

Возможно, это была неправда, но она твердо решила думать так, пока не выяснится обратное. Тут послышалось шарканье подошв, и к ним присоединились еще двое хасситти. У одного в руке были зажаты смятые полоски, нарезанные из длинных листьев, второй нес фляжку. Все это она разглядела, так как за ними следовал третий со светильником, подвешенным на цепочке. Все остальные вновь отошли от Джегана. Но Кадия упрямо опустилась на колени рядом с охотником. Дышал он теперь глубоко, но глаза оставались закрытыми. На веках запеклись желтые комочки слизи.

Хасситти с листьями осторожно разложил их рядом с Джеганом, другой поднес светильник поближе, а третий быстро откупорил фляжку.

В душном воздухе подземного хода разлилось благоухание, которое Кадия узнала сразу. Будто дохнуло ароматами заветного сада, дивного приюта мира и покоя. Когтистые пальцы соединились, зачерпнули светло-зеленую мазь из фляжки, и аромат чудесных растений усилился.

Опустившись на пол, третий хасситти начал водить когтями с мазью по самой короткой полоске листа, накладывая снадобье густо и ровно.

Затем к делу приступил первый, кутавшийся в шаль, до того изукрашенную, что казалось, будто он с трудом выпростал из нее руки, чтобы взять намазанный лист.

Тостлет пришла помочь! — Казалось, Госел ожидал, что Кадия запретит им прикасаться к охотнику. — Она хорошо лечит.

Ведунья-целительница? А что? Какими бы разными ни были племена, в каждом должны быть те, кто лечит. Хотя Кадия еще не научилась различать пол хасситти, она решила, что Госел принадлежит к мужскому.

Тостлет поковыряла мазь когтем и, видимо, одобрила: во всяком случае, она взяла лист и очень бережно положила его на глаза Джегана, а вернее сказать, на всю верхнюю часть его лица. Он попытался высвободиться из пояса, удерживающего его на импровизированных носилках, словно хотел содрать пластырь. Однако Тостлет и ее помощник приподняли его голову и приклеили пластырь на место, раздирая оставшиеся листья на совсем уж узкие полоски.

Затем следом за хасситти со светильником они возобновили долгий путь вверх, но не раньше, чем Тостлет наложила мазь на последнюю полоску листа и не протянула ее Кадии.

— Для глаз, Благороднейшая, — сказала она, и Кадия на ходу стала по очереди прижимать полоску то к одному глазу, то к другому.

Огненные зигзаги, все еще словно мелькавшие перед ней, побледнели, а затем исчезли, прошла и резь в глазах. Да, окажись она в лабиринте, то, наверное, ослепла бы от бешеной пляски этих лучей.

Наконец они поднялись на уровень города и вышли во двор с фонтаном. Кадии почудилось, что дневной свет померк. Неужели ее зрение пострадало, пусть глаза уже не болят? Каково это — ослепнуть, навсегда затеряться во мраке? Ужас пронизал ее мысли.

Джегана положили у фонтана. Он заворочал головой, постанывая.

— Темно… больно… пить… — Эти слова, сказанные на языке оддлингов, Кадия хорошо поняла. Она бросилась к фонтану и зачерпнула горсть воды. Тут ее тронули за плечо. Кто-то протягивал ей кубок, столь же богато изукрашенный, как тот, из которого она пила церемониальный напиток.

Девушка наполнила кубок до краев, встала на колени рядом с Джеганом, прижала его голову к груди и поднесла кубок к губам под пластырем из листьев.

— Пей, брат по щиту, — она старалась произносить оддлинговские слова как можно чище, но рувендианам эти звуки давались плохо.

Джеган подчинился. Он вновь пошевелил руками, и Кадия, все так же его обнимая, сделала знак ближайшему хасситти расстегнуть пояс. Охотник с трудом приподнял руку, пошарил в воздухе, а когда его пальцы коснулись запястья Кадии, крепко его стиснул.

— Пророчица! — теперь он говорил на языке торговцев. — Это и вправду ты? И тоже поймана в этом месте множества холодных огней?

В его словах прятался страх, и она поспешила ответить:

— Мой товарищ, мы далеко от этого места. Мы опять под открытым небом. Пей! Это чистая вода, какую редко найдешь в наших краях.

И он напился, а затем поднял обе руки к повязке на глазах. Однако Кадия перехватила их.

— Пока нельзя, мой товарищ. Это лечение от света.

Он чуть повернул голову, прижатую к ее плечу. Она увидела, что его плоские ноздри расширились, как когда они шли по следу. Казалось, он вынюхивает опасность.

— Здесь есть кто-то еще, — он продолжал говорить на языке торговцев, но голос понизил до шепота.

— Те, кто увел нас обоих из места огней. Они называют себя хасситти.

Прижимавшееся к ней тело вдруг напряглось.

— Хасситти…

Тут она перехватила мысленную речь. Госел! Способен ли Джеган «слышать» и ее? Хасситти, видимо, считали, что да.

Мы те, кто ждет, болотник. Мы ждем, пусть твой род ждать не захотел и пошел дальше дорогами, которые сам избрал. Это было обвинение.

— Хасситти! — вновь повторил Джеган вслух. — Но про них говорится в сказаниях о Тьме…

Болотник! — В этой мысли проскользнул нарастающий гнев. — Никогда мы не пособничали Тьме. Мы из тех, кто служил, кого оставили тут, кому вверили город! Когда вы забрались в свою грязь, мы остались!

Джеган еще повернул голову, так что его забинтованная щека коснулась груди Кадии.

— Пророчица, покажи в мыслях изображение этих, дай мне их увидеть.

Она чуть приподняла голову и посмотрела прямо на Госела, слагая в уме образ того, кто, видимо, был предводителем этих существ.