Послать туда кого-нибудь на машине? Но кого? Нельзя по-быстрому, как Горова, - поиски могут занять несколько суток... И надо бы летчика. А им не политдонесения передавать-драться. Хотя теперь, наверно, в боевых действиях наступит новая полоса. Начнется подготовка к перебазированию вперед, за наступающими войсками... И немецкая авиация сейчас будет перелетать в тыл-сократятся на время ее налеты. От дивизии потребуется меньше вылетов на прикрытие войск, изредка - на разведку... Капитан Леднев! Вот кого послать! Он вдумчив, не болтлив...
Генерал вызвал к себе капитана. Напомнил ему о неудачной атаке Лаврова на "раму", как было об этом рассказано в донесении Тарасенко. И-о неудачных поисках Лаврова в районе его предполагаемого приземления с парашютом. Объяснил, что теперь посылает капитана туда же (на автомашине и с двумя автоматчиками) в надежде если не найти самого Лаврова (хотя и это не исключено), то, во всяком случае, получить какие-нибудь сведения. Предупредил об опасности нарваться на мины-показал на карте проходы, проделанные саперами вдоль дороги от Матвеева Кургана, - сам наводил справки в штабе фронта. Наконец, сказал про странное открытие оружейников и заключил:
- Тарасенко докладывал устно и в донесении написал, будто огонь по "раме" вел только Лавров. Но в кого же тогда сам Тарасенко стрелял? И почему об этом даже не заикнулся? Скрыл умышленно или снебрежничал?
Полагаю, до вашего возвращения не надо требовать от Тарасенко никаких объяснений. Ваша главная задача - узнать все что можно о Лаврове. Однако, если попутно выяснится и непонятный расход боеприпасов на самолете Тарасенко, я буду очень рад. Не хочу плохо думать о человеке, который до сих пор такого отношения к себе ничем не заслужил. Я предупредил оружейников, чтобы не болтали про обнаруженную недостачу боекомплекта.
И надеюсь, вы тоже сохраните в тайне рассказанное мной.
- Все ясно, товарищ генерал.
Майор Горов возвратился в дивизию раньше, чем прибыл от Замостского лейтенант Погорелов. К сожалению, Горову не удалось выполнить до конца поручение генерала. В момент приезда Горова эти танкисты как раз должны были выступать-уже снимались с занимаемых позиций. Стрелковая дивизия, которую они поддерживали, входила в прорыв с задачей развивать успех наших подвижных войск.
От выяснения подробностей танкисты уклонились за недосугом: им наступать надо, а не воспоминаниями заниматься.
Ни такт, ни умение обращаться с людьми не помогли Горову. Зато лейтенант Погорелов сам во всем чистосердечно признался. Впервые он попал к этим танкистам буквально "с неба" - на парашюте приземлился в их расположение. И сразу - в объятия свояка, командира танкового батальона. Как тут было не выпить на радостях? Ведь с начала войны-два года-не виделись!
Благо часть находилась в ожидании ввода в прорыв.
А когда опомнились... как теперь Погорелову в свой полк возвращаться? Могут ведь и дезертирство припаять.
Вот и решили ту бумажку написать-первую. Мол, победителей не судят. Фамилии у них со свояком разные - только и родства, что на двух сестрах женаты. Значит, в кумовстве не заподозрят.
А когда второй раз сбили- Погорелов по пути к свояку заехал. Машина попалась, которая туда шла. Опять же и выпить захотелось, у Замостского очень-то не разгуляешься... Но вторую бумажку сам Погорелов, как он выразился, и в глаза не видывал - ее свояк состряпал, перестарался. Погорелов проклинал свояка, плакался:
"У меня две дочки маленькие..." Спрашивал: "Что мне теперь будет?" "Разжалуют и-рядовым в пехоту. Заслуживать прощение Родины". Так он еще и поторговался: "Да я и здесь бы..." Пришлось разъяснить: доверие потерять легко, а вот снова завоевать - совсем не просто. И до Погорелова дошло: теперь в полку не найти летчика, который согласился бы лететь с ним в паре.
КАПИТАН ЛЕДНЕВ
Пожалуй, Леднева немного смутила эта неясность с Тарасенко... Генерал уже неделю знает о странном расходе боекомплекта на его самолете. Знает и молчит.
Но, значит, верит в порядочность Лавровского ведомого.
А Леднев мало знаком с Тарасенко, чтобы судить, и полностью доверяет генералу. Наверно, генерал поступает правильно. Надо постараться узнать все что можно про Лаврова и про нх с Тарасенко воздушный бой...
Со всеми предосторожностями водитель машины Леднева преодолел проезд в минном поле. На ухабистой дороге бочка с бензином, грохоча и позванивая, как живая носилась по кузову. И автоматчики прыгали, спасаясь от нее, словно кошки, напившиеся валерьянки, - то и дело им приходилось прерывать песню "Эх, дороги!", которую затянули при выезде из Матвеева Кургана. В заднее стекло кабины полуторки Леднев все это видел, однако машину не останавливал. Не хотелось мешать водителю-тому и так приходилось непрерывно переключать скорости, напряженно крутить баранку. Лишь поднявшись на высоты правого берега реки Миус, Леднев сказал:
- Ну-ка притормози!
Тотчас автоматчики выпрыгнули из кузова, и старший спросил:
- Разрешите, товарищ капитан, иошуровать в немецких окопах? Доски бы найти, укрепить проклятую бочку.
Леднев предупредил:
- Только поосторожнее, немцы могли оставить там мины-сюрпризы. Не хватайтесь ни за какие проволочки, не зацепляйтесь ни за какие выступы. Вообще, будьте повнимательнее.
А сам повернулся к востоку, окинул взглядом пойму реки, полуразрушенный Матвеев Курган, окопы нашей пехоты. Далеко немцам отсюда было видно! С этих стометровых высот весь наш передний край простреливался.
Наверно, только ночью можно было нашим подвозить еду, боеприпасы. Да и то осветительные ракеты не давали покоя... А ведь Ледневу, когда он пролетал через линию немецкой обороны, разница высот между окопами наших войск и блиндажами "неприступного Миус-фронта" не казалась такой большой. И он тогда не понимал, как трудно приходилось нашим пехотинцам. Теперь понял.
- Товарищ капитан! Чего мы нашли-то!
Рывком Леднев оборотился и даже издали заметил: автоматчики необычно возбуждены, взбудоражены. В тревоге бросился к ним на помощь. Она, однако, не потребовалась. Просто парни были страшно удивлены комфортабельностью немецких окопов, блиндажей. Глубокие, сухие, чистые, они внутри кое-где даже были обшиты досками. Но звали автоматчики Леднева посмотреть офицерскую землянку, расположенную чуть поодаль. Действительно, она выглядела как просторная комната - полы, стены и потолок из плотно подогнанных досок.
В правом углу-рояль. Слева-диван, кресла, круглый стол. Над ним электрическая люстра с хрустальными подвесками. На полу - пушистый зеленый ковер.
А на столе... чашки с чаем, печенье в хрустальной вазе, сахар в настоящей фарфоровой сахарнице! И впечатление: немцы только что отсюда ушли - вот-вот вернутся!
Леднев сказал:
- Видите, как поспешно они бежали-даже не допили свой чай! Нам вот с вами на войне ни диванов, ни ковров не требуется!
- Коврик-то неплохо бы прихватить в дорогу. Сподручнее на нем под машиной спать, чем на голой-то земле, если заночевать придется, - весело заметил старший из автоматчиков.
Леднев рассмеялся, сказал:
- Ладно, берите трофейный коврик. Только и доски, за которыми шли, не позабудьте на радостях.
Первый же попавшийся по дороге хутор Степановский был совершенно разрушен. Ничто не говорило о том, что здесь недавно жили люди. И сады, сожженные, раздавленные танками, походили на какие-то невзрачные, убогие лишайники.
И в хуторах Федоренко, Гармаш, Самарский жителей не осталось, как, впрочем, и ни одного целого дома. А ведь именно в этом районе Тарасенко указал место приземления Лаврова на парашюте. Леднев нашел и тот сарай, около которого неделю назад Тарасенко так смело садился на "кукурузнике". От сарая остались одни кирпичные столбики по углам да гора золы.
Зато Леднев еще издали заметил жителей в следующем хуторе. Они вышли навстречу его автомашине.
И сразу окружили ее, едва она остановилась. Да, многие здесь слыхали; километрах в шести-семи к югу, около хуторов Шароны и Раскиты, неделю назад немцы взяли в плен русского летчика, спускавшегося на парашюте.