- Тебя боялся убить.
- Эх, как я тебя за это клял!
- Зато теперь...
- Теперь, теперь... Теперь-то иное дело, да разве тогда мог я так думать?
И капитан Леднев вспомнил о своих недоумениях, спросил Лаврова:
- Почему ты переводчику в присутствии жителей говорил, что убежишь? Зачем врагов-то предупреждать?
- Ну как же ты не понимаешь! Ведь у меня какое настроение было? Только что мне в Кремле Звезду вручили-я самого себя зауважал. И вдруг-плен! Да ведь это ж какое унижение-от врага зависеть? Вот я и твердил: "Нет, не покорюсь, убегу!"
Леднев попытался представить себе: только что ты был в состоянии полной свободы - самолет тебе покорен, ты летишь, ни маршрута у тебя, ни участка патрулирования - ищи врага где хочешь! И вот ты встретил "раму", и вот-вот собьешь ее-ты счастлив, что все тебе удается, радуешься своей умелости... Но вдруг такой внезапный переход! Ты едва из самолета на парашюте спасся, а на тебя уж навалились, связали, будто овцу какую-то... Как тут не взбеситься, не заорать, не запротестовать? Непереносимо!
Больше Леднев не приставал к Лаврову с вопросами.
Ведь не все и не всегда одним умом решается, что-то и от чувства идет могут иногда люди совершать поступки, которые потом и самому себе не объяснишь?
С тем бы Леднев и остался, да Лавров сам к нему подошел, сказал:
- Сначала так мне тошно было, что хоть на автоматы их грудью бросайся. Но тут меня одна девчонка здорово поддержала, никогда не забуду.
Лавров помолчал - видно, воспоминания очень сильно его взволновали. А Леднев удивился, спросил:
- Какая девчонка?
- Да вот... после первого допроса. Остался я сидеть на завалинке. Хоть на солнце погреться, пока в подвал не загнали. Рядом четверо часовых с автоматами, а вокруг стеной дивчата набежали во время допроса из соседних деревушек. Часовые их, конечно, отгоняли, да ведь им любопытно! И вдруг за мной приехали на машине два жандарма. Тут сразу суматоха: жандармам надо взять с собой протокол допроса, а им часовые суют мой парашют. Жандармы в сердцах его отшвырнули, пошли в штабную хату. Ну, дивчата и воспользовались: мигом разорвали шелк - на платки! Часовые было их отгонять взялись, да боятся от меня отойти. Все же в сутолоке этой ко мне девчушка лет десяти-двенадцати прорвалась, сунула кусок пирога с вишнями и хлеба полбуханки. Хлеб часовые заметили - отняли, а пирог я успел спрятать. Дед там еще один был - я все на него смотрел. Так он мне, представляешь, в пояс поклонился. И я тогда подумал: "Нет, не поддамся немцам зазря, на пулю не буду нарываться, а все-таки любую возможность использую, чтоб сбежать".
Снова Лавров замолчал. Но теперь Леднев его не торопил, ни о чем не спрашивал. Думал: что испытывал бы на месте Лаврова? Наверно, те же чувства...
И Лавров заговорил сам:
- Да вот еще-уже во второй деревне... или в третьей... Меня туда привезли к вечеру - темнеть стало.
Показали: вылезай, мол! Часовые вокруг встали тесно, засветили карманные фонарики. Наконец повели. Смотрю: вот уж дома на исходе выходим в поле. Потом вижу: сбоку ров тянется. Мы идем мимо него, по самому краю. "Ну, думаю, все!" И веришь ли, сделался я словно неживой, словно меня что-то сковало. Ноги передвигаю, а чувствовать, думать о чем-нибудь-не могу... Но вот провели мимо рва, и поле кончилось, опять пошли какието хаты, садочки возле них... Завели меня в один дом.
Показали: ложись, спи. На голом глиняном полу. Ну, голова горит, пить хочу-нет спасу, а тут еще мысли разные лезут-нельзя ли сбежать? Никак не могу заснуть. Слышу за печкой, в соседней комнатушке, люди между собой разговаривают. Мол, вот скоро наши придут, а летчику этому бедному... И так мне себя жалко стало, хоть плачь. Ну, тихо попросил: "Дайте воды!"
Из-за перегородки вышла старуха с ковшиком. А часовой, зараза, выхватил ковш и всю воду-старухе в лицо!
Как я тогда утерпел - не знаю. Только лицо старухи никогда не забуду. Прошло с полчаса, и вдруг вижу: из-под печки тянется рука... с мокрой тряпкой! Я скорее эту тряпку к губам. Полегчало. Отдал тряпку, мне еще протянули. Но в третий раз часовой, зараза, отнял, заругался, ногами затопал. Потом навел на меня автомат, забормотал: "Пук, пук!" Всю ночь я не спал...
Сколько раз Лаврову пришлось рассказывать историю своего бегства из плена? Наверно, он и сам не сумел бы сосчитать.
В штабе шестой гитлеровской армии старшего лейтенанта Лаврова допрашивали с пристрастием, держали в тюрьме. Но выудить из него какие-нибудь секретные сведения? Не на такого напали! И вот Лаврова, вместе с другим пленным летчиком, отправили поездом в Берлин. Там такие специалисты, что у них даже камни заговорят! Сопровождали пленных два офицера и два солдата, отпускники, - не отрывать же лишних людей от армии. А поезд был составлен из старинных вагонов - без внутреннего коридора. Двери каждого купе открывались прямо наружу, и вдоль всего вагона тянулась длинная общая ступенька.
И тут Лавров схитрил: весь день на остановках открывал и закрывал за "господами офицерами" дверь купе. Так он достиг сразу трех целей: учтивостью постепенно притупил бдительность стражей, ослабил тугой замок двери и незаметно пересел от окна поближе к выходу.
Наступила ночь. Лавров и его товарищ сделали вид, будто заснули сидя. Офицеры последовали их примеру, откинулись на спинку сиденья. А солдаты приступили к ужину-положили себе на колени огромный чемодан, разложили на нем всякую снедь...
Лавров с товарищем сидели напротив. Сквозь приоткрытые веки Володя наблюдал за приготовлениями немцев к еде. Они медленно тонкими ломтями резали хлеб и толстыми шматками-сало. Складывали бутерброды ровно-так, чтобы края сала не заходили за хлебные корки. Перед каждым солдатом в небольшие розетки была насыпана соль. Огурцы они разложили на две равные кучки. Не спеша, аккуратно вскрывали консервы... Чувствовалось: солдаты наконец освободились от скованности, которую испытывали в присутствии офицеров. И сейчас оба немца расслабились, вели себя как дома.
Еле заметно Лавров локтем подтолкнул товарища.
И мгновенно летчики вскочили, опрокинули тяжеленный чемодан на солдат-придавили их к спинке скамьи.
Правой рукой Володя открыл разболтанный за день замок двери, и один за другим летчики выпрыгнули из вагона на ходу поезда.
Лавров сложился, словно для сальто, обхватил голову руками. Им повезло: упали на склон насыпи. Володя колесом покатился вниз по скату, даже не ушибся. И его товарищ тоже удачно прыгнул.
Пока немцы спохватились остановить состав, летчики были уже далеко.
В лесу летчики наткнулись на партизан. И те переправили их на восточный берег Днепра - в расположение наших войск. После телефонного разговора со штабом воздушной армии Лаврова сразу туда и отослали.
Командующий генерал Хребтов, начальник штаба, начальник политотдела да почти все офицеры штаба воздушной армии по рапорту капитана Леднева уже знали о геройском поведении Лаврова в плену.
А капитан Леднев радовался еще и победе над собой.
Ведь если бы он скрыл то, как Лавров держался на допросах, написал бы в рапорте: "Никаких следов Лаврова не обнаружено", - к возвращению Володи, возможно, отнеслись бы с подозрительностью. Но рапорт Леднева не только Лаврову помог-Николаю Тарасенко тоже...
И теперь капитану казалось странным, что он так боялся за Тарасенко, когда писал рапорт.
Перед отъездом из штаба дивизии в свой полк Лавров зашел к генералу Строеву. Сказал немного смущенно:
- Хочу поблагодарить вас, товарищ генерал. Вот изза моей спешки с этой "рамой" сколько хлопот получилось...
Арсений Борисович откликнулся живо:
- А ведь, выслушав Тарасенко, я почти не сомневался, что вы попали в плен. Но его рассказы уже создали у летчиков полка твердую уверенность: спасем Лаврова, если Тарасенко приземлится на У-2 рядом с тем сараем, вытащим нашего героя из-под носа у немцев!
И нельзя было не поддержать всеобщее настроение. Вот я и принял предложение Тарасенко. Генерал Хребтов согласился, дал приказ... Нет, это были не хлопоты - порыв! И благодаря ему мы большие потери нанесли противнику...