— Ну вот, а твоего друга оденем позже, — спешно затараторила МордаЖизни. — Твой амулет поглощает души убитых и перенаправляет их в оружие, оружие заряжает стрелы. Такой выстрел игнорирует броню, а урон зависит от уровня души. Духов можно призвать и в физический мир, но сами по себе они слабые. Это если свору не успел набрать или всех перебили. Старайся приманить себе любую животину, даже хомячок пригодится.

— А как приманивать?

— Просто собирай их в радиусе действия ауры и жми на кольцо. До двенадцати, кажется, можно так завербовать… или больше.

— Так, что еще забыла сказать?

— У меня кинжал слабый. Можно его замени…

В больничном корпусе при Ростовском филиале Научно-исследовательского института морфологии мозга висела ночная тишина. Сумрак и тайны в палатах, приглушенный свет в коридорах, ни души, только звук собственных шагов — декорации мистического триллера, но не для медсестры, привыкшей к дежурным ежечасовым обходам. В здании четыре этажа, пятьдесят одноместных палат, дешевая отделка и почтисовременное оборудование. Первые два этажа заняты «легкими» больными, отданными на растерзание практикантам, чей жизненный удел и профессиональный потолок — год за годом раздуваться от самомнения. А здесь, на третьем и четвертом: электронные замки, инвестиции заинтересованных лиц, бумажки о конфиденциальности, соблюдение правил, риски, высокие зарплаты и даже отдельная столовая.

Медсестра Юля отодвигает шторки на окошках дверей, заглядывает в палаты. Признаки неадекватного поведения, исправно работающее оборудование, само наличие пациента на койке — все записывается ею в журналы. Любое отклонение это повод к тревожному звонку в кабинет дежурного врача, а то и вышестоящим профессорским лицам.

Иногда девушке приходится нарушать акустику медхрама — с щелчком и писком отворяется нужная дверь, тень медсестры пробегает по спящему лицу пациента, слышится тихий звон металлического подноса, шуршание пакетиков, ее ровное дыхание, голубоватое свечение дисплеев, щелчки тумблеров и кнопок клавиатуры. Заменив капельницу или введя необходимую программу, девушка удаляется. Вновь становится темно и тихо.

В палате N47 Александра Стрельбина горел свет — пластиковая шторка на двери светилась ярким белым ореолом, настойчивые лучи пробивались в коридорный сумрак и проигрывали, растворяясь. В палате Александра находилась женщина.

Юля приложила электронный ключ к замку и тихо вошла.

— …А Георгий (помнишь его? вы так хорошо дружили раньше) недавно ездил в Красноярск на олимпиаду по — как его там — ну, вот этот вот его кружок… инженерный. Вертолетики свои возил… квадрат-ко-птеры. А с Машей они больше не гуляют. Вот вертихвостка, она же и вас рассорила, и от него ушла потом. Она же тебе так нравилась. Помнишь, как ты ей цветы носил, все клумбы оборвал и дома и у соседей? Да… Ну что же ты все молчишь и молчишь, а? Скажи маме хоть словечко, посмотри на меня… эх… горе мое… Дай бог, чтобы все обошлось.

— Анастасия, — позвала медсестра, стоя в дверях.

Женщина не сразу заметила гостью. Она сидела на низком табурете возле койки, близко наклонившись к пустым глазам парня лет двадцати в синем больничном халате и в кислородной маске, по грудь спрятанным под одеяло. Анастасия Петровна держала в горячих ладонях скорченную руку сына, ее локти упирались на матрас кушетки.

Позади Александра, слева и справа от него расползались лианы проводов и трубок, соединяющих капельницу, кардиомонитор, кислородный насос и целый ансамбль других приспособлений, в том числе фиксирующих работу мозга, с пациентом. В этой комнате приборов стояло больше, чем в остальных палатах. Гордость института и его же головная боль.

— Анастасия, уже поздно. Вы обещали уйти еще час назад, — настойчиво, но деликатно сказала медсестра.

— Извините, — женщина повернула голову к медсестре и мимоходом смахнула вдруг набухшую слезу. — Вы же знаете, я нечасто вижусь с сыном. Я полгода коплю деньги на билет к вам и на проживание…

— Я понимаю, но не могу устроить здесь гостиницу для вас. К тому же профессор скоро придет — время начинать сеанс.

— Я ухожу сразу по его приходу…

— Ваше присутствие сбивает его. Федор Константинович этого не любит, — настаивала медсестра. — И он просил передать, чтобы вы пореже… стенали возле койки. Александр просто долго и крепко спит, но он все слышит. Его нужно чаще подбадривать, вливать силы, чтобы жить.

— Хорошо, извините, — Анастасия покорно отстранилась от сына.

Юля считала, что вправе общаться с женщиной старше себя с превосходством. Так же думала и мать Александра, той же точки зрения придержемся и мы. Это большая честь и огромная удача, что Александр попал именно сюда. Причем совершенно случайно из городской больницы Красноярска, куда его доставили из села, через всю Россию в руки именитого ученого. Там, на родине, Сашу скорее всего отключили бы уже через месяц, подсчитав шансы на выживание и экономические затраты…

— Я очень ценю все то, что он делает ради моего сына. Что вы делаете, — поправилась женщина.

Медсестра распахнула дверь шире и выжидающе уставилась в белую стену.

— А это правда, что это из-за компьютерной игры он стал… стал таким? — спросила мать.

— С чего вы взяли?

— В интернете написано. Это уже не первый случай.

— Мы пока не видим взаимосвязи. А вы реже читайте всякие глупости. Вашему сыну поможет хорошая медицина, а не мистика. В интернете много чего написано.

— А что говорит Федор Константинович?

— Он говорит, что вам нечего тревожиться зря. Прогресс налицо, сами видите.

— Я ухожу, — шепнула мать Александру, нагнувшись с поцелуем к его виску. — Скоро увидимся. Доброй ночи, Саша. Приходи в себя, мы тебя ждем…

Анастасия вышла в коридор с опущенным взглядом.

— Здравствуйте, — раздалось из полумрака прямо перед ней.

Женщина подняла опухшие глаза на стремительно проплывший мимо ученый профиль Федора Николаевича Сорокина.

— Здрась…

Она едва успела раскрыть рот, изобразивший моментальную улыбку, чтобы поприветствовать, но профессор, уже заняв весь дверной проем, одной рукой держась за дверь, другой — за косяк, лицом к Анастасии, холодно бросил:

— И до свидания, — и хлопнула дверь палаты.

Светодиод на электронном замке в двери, за которой беспомощно лежал ее мальчик, ее добрый и милый Саша, из зеленого превратился в красный. Цвет запрета. Проход закрыт. Теперь даже для нее, любящей матери, нет возможности быть рядом с ним в этот момент.

Что они делают с ним по ночам? Почему не допускают?..

Две недели назад торжественно-взволнованный голос медсестры сообщил Анастасии, что Сашу посетило сознание. Нет, он не просил воды, не интересовался сегодняшней датой, не говорил, что хочет увидеться с мамой. Его не интересовало место, в котором он находился и как сюда попал. Анастасия Петровна, все не так просто. Он даже не открывал глаза. Анастасия Петровна, из комы нельзя выйти вот так сразу и тут же начать обзванивать родственников с радостным восклицанием: «Я вернулся!». Саша только произнес несколько звуков, а затем снова ушел. Но это очень большой прогресс! Вам повезло, что профессор Сорокин выбрал для эксперимента именно Александра…

Дальше Анастасия Петровна уже не слушала. Вся неделя — сборы, заявление на отпуск, звонки друзьям и родственникам, покупка билета, вокзал — сгустилась быстрым туманом, из которого она выскочила на всех парах мчащего Анастасию поезда в Ростов-на-Дону. Неужто он снова будет ходить и разговаривать? Неужели он наконец-то услышит и поймет ее?..

Она вылетела из вагона и моментально очутилась в парадной НИИ. Федора Николаевича она прождала лишь пару часов на скамейке у кабинета. Что такое два часа рядом с двумя годами ожиданий хоть какого-то признака жизни?!