- Читать любите? - Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плел туман из всяких "таперя", "кубыть", "дюже", и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть...

- Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на "Тихий Дон"?

- Чем плох Шолохов? - удивилась Лариса Васильевна.

- Какая художественная неразборчивость, - прошипела Анна Гавриловна.

- И беспечность, - добавил Борзов. - Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания...

Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочел вслух:

- "Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнем глаза: - У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются".

- Нет сомнений, - Борзов торжествующе захлопнул книгу, вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый...

*

- Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. - Борзов говорил уверенно и спокойно.

- Быть такого не может! - всхлипывала Лариса Васильевна.

- Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация зараженных особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырех часов. Таковы непреклонные, жесткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения - обязательно в условиях стационара.

- Значит, сегодня? - с тоской вскричала Лариса Васильевна. Она всегда болела дома и поэтому отчаянно трусила.

- Да, голубушка. Возьмите все необходимые вещи - и сразу сюда. Мы составим деликатное заявление на вашу работу, так что никто ничего не заподозрит, вы подпишете предупреждение, что уведомлены врачом о своем заболевании, что лечение необходимо проводить под наблюдением врачей и уклонение от этих процедур уголовно наказуемо. После формальностей с бумагами Акимовна отведет вас в палату, - сказал Борзов и обнадеживающе улыбнулся.

*

"Пижаму, тапочки, зубную щетку, полотенце, мыло... И никаких книжек... - прикидывала в уме Лариса Васильевна, спеша к выходу. - Куплю яблок... яблоки наверняка можно".

От волнения она даже не обратила внимания, что вышла не из того здания, в которое входила. Кожно-венерологический диспансер занимал современную трехэтажную постройку. А Лариса Васильевна слетела по ступеням ветхого крыльца одноэтажного домишка на какую-то незнакомую улицу.

*

- Вот они, мои сифилитики в квадратике. - Нянька Акимовна бросила на матрас стопку желтого белья. - Тумбочка у тебя совместная с Ванечкой, - Акимовна указала на свежего, русочубого паренька. - Если понадобится второе одеяло - проси, не стесняйся...

Увы, к великому неудовольствию Ларисы Васильевны, палата была общая для мужчин и женщин. Кроме Вани под стенкой храпел здоровенный детина. "Затылок скошенный... Дебил, наверное!" - с неприязнью подумала Лариса Васильевна.

Койка ее стояла встык с койкой старухи вызывающе болезненного вида. Особенно приковывали внимание ноги, торчащие из-под халата, в шишках и звездчатых, втянутых внутрь рубцах. Приподнявшись на локте, старуха жаловалась соседке:

- Пятнадцатый годок мучаюсь... Чистотелом натиралась и чем посоветують, а болячка то заживеть, то на новом месте выскочить, ноеть, а шишка откроется, и оттуда гной, густой, тягучий. Похоже на чирей, ан не чирей... Я в город поехала к хирургу, а он говорить - костоеда...

"Придется пережить", - вздохнула Лариса Васильевна и прислушалась к разговору в противоположном углу палаты.

- У нас в Векшах, - сказал вдруг мальчик Ваня, - жили три сестры: тетка Лукерья, тетка Варя и тетка Аня...

"Началось, - Лариса Васильевна прилегла на койку и закрыла глаза, - теперь до ночи байки травить будут..."

Впрочем, Ваня рассказывал хорошо:

- На полнолуние забегает тетка Лукерья в хату и кричит, что конец света пришел, дьявол хватает на улице людей и тащит в пекло. Она вообще припадочная, тетка Лукерья... Тетка Варя и тетка Аня ее уложили, стали травой отпаивать и тут видят, что у нее из тела шерсть полезла, на башке рога выросли, а на руках и ногах - копыта, заговорила она из живота мужским голосом бранными словами. Схватили тетки одна кочергу, другая полено и ну выбивать беса из тетки Лукерьи! Выбивали, пока насмерть не забили...

"Жуть какая", - содрогнулась Лариса Васильевна.

В это время в палату заглянул Борзов.

- Лежите, лежите, не вставайте. - Борзов прямиком направился к Ларисе Васильевне. - Обустроились? Вот и славно. Вы тут наслушаетесь еще... Фольклор во всей красе...

Держа на отлете руку со шприцем, приближалась Анна Гавриловна. Никогда раньше не видела Лариса Васильевна такого шприца - огромного, из мутного стекла. Борзов поймал ее взгляд.

- Таким надежней. Хоть и ветеринарный, но колет наверняка.

- Никто не смотрит! - скомандовала противная Анна Гавриловна, и все отвернулись от заголенной Ларисы Васильевны. Тем не менее укол был сделан мастерски.

Лариса Васильевна успокоилась и закуталась в одеяло. Верзила у стены начал историю про столяра, которому мать не позволяла перестелить крышу. Судя по эмоциям, сопровождавшим повествование, история была автобиографичной.

- ...до драк доходило. Он ей: "Мама, надо крышу чинить", а она: "Нет, не надо". Он ей: "Мама, протекает", а она: "Нет, не протекает". Так вот, эта так называемая мать подает сыну мясо или остальные продукты питания, а у него всякий раз после еды печет в животе. Однажды он выпил кипяченой воды, а мать ему: "Не пей кипяченую, а пей сырую - в ней витамины, она полезней", - и подносит ковшик. Он выпил, а она: "Я тебя спровоцировала: и сырой тебе нельзя, ты теперь кровушку свою застудил". У матери сделались кошачьи глаза, а сын только сказал: "Надо крышу чинить", - и взял топор. Мать на двор улизнула и дочке сказала, что сын ее убить хочет, дочка в село, к соседям, соседи пришли, а столяр уже крышу перестелил, а на стрехе - отрубленная материна голова...

Усталость растеклась по жилам Ларисы Васильевны. Ей вспомнилось время студенческой практики в колхозе, сторож дед Тимофей. Он уснул, охраняя ферму, ему приснились немцы, дед открыл пальбу, и оказалось, что он пострелял доярок. На этом воспоминании Лариса Васильевна отключилась.