Гардения не могла себе представить, что тут творилось.

Она видела возвышение, на котором наверняка располагались вчера музыканты, но не понимала, для чего людям, проматывающим деньги за игорными столами, нужна музыка.

И тут ее осенило: она во Франции. Ей вспомнились рассказы о любителях азартных игр из Монте-Карло и Остенде, о людях, готовых ради своего болезненного увлечения вновь и вновь переплывать через канал. Столкнуться с подобным явлением в Париже, особенно в доме своей родной тети, она никак не ожидала.

Ее мать была ярой противницей азартных игр. Однажды, когда отец собрался поставить перед скачками на какую-то из лошадей, она пришла в ужас и сказала, что категорически против.

Несмотря на то что каждый предмет мебели в зале представлял собой настоящее произведение искусства и что потолок здесь был дивно расписан рукою мастера, отсюда поскорее хотелось уйти. И причиной тому служили отнюдь не разбросанные по полу осколки, а нечто более глубинное, более фундаментальное.

Гардения поспешно вернулась в холл и прошла в ту комнату, в которую вчера ее отнес лорд Харткорт.

Тут ничто не изменилось, лишь занавески были теперь раздвинуты. Поднос с посудой и остатками еды так и стоял на столе, а на подушках сохранялись вмятины от ее головы.

Комната была обставлена богато и со вкусом. Теперь, отдохнувшая и не голодная, Гардения сразу обратила на это внимание. Однако домашнее тепло и уют здесь напрочь отсутствовали. Она не могла облечь свои ощущения в слова, но точно знала, что меньше всего на свете хотела бы жить в подобном месте.

Ее взгляд упал на остановившиеся часы на камине.

«Почему в столь шикарном доме нет людей, которые бы как следует за ним ухаживали? — подумала она удивленно. — Которые наполняли бы чернильницы, когда в них заканчиваются чернила, клали на письменные столы ручки и бумагу, заводили часы, ставили кувшины с водой у кроватей…»

Мать научила ее всему этому с самого детства.

«Следить за тем, чтобы все было в порядке, — женская работа, моя дорогая, — говаривала она. — Мужчины — богатые и бедные, старые и молодые — любят удобство во всем.

Задача женщин — обеспечить им это удобство в доме».

— А ведь я могу помочь тете Лили, — пробормотала Гардения вслух. — Возьму на себя обязанность следить за часами, чернильницами и прочими мелочами… — Она резко замолчала, вспомнив, что тетя вдова.

— Bonjour, Ma'm'selle, — послышался со стороны двери чей-то голос.

Гардения чуть не подпрыгнула от неожиданности. А повернув голову, увидела перед собой очень элегантную молодую особу с заостренными чертами лица. Она была в черном платье и малюсеньком белом переднике из кружева.

— С добрым утром, — пробормотала Гардения несколько смущенно. Пристальный взгляд незнакомки, от которого, как казалось, не ускользнула ни единая деталь ее неприглядной наружности, приводил в замешательство.

— Я личная служанка ее светлости, — сообщила женщина. — Она уже проснулась и желает вас видеть.

Было в ее тоне нечто такое, что вызвало у Гардении тревогу и страх. Возможно, всему виной служила всего лишь ее собственная чрезмерная чувствительность, но у нее возникло ощущение, что тетя не особенно рада приезду незваной гостьи.

Однако в данный момент ей не следовало углубляться в мрачные мысли, она прекрасно это понимала. Поэтому почтительно кивнула и ответила:

— Встречи с тетей я жду с нетерпением.

Отстраненное выражение на лице личной служанки герцогини ничуть не изменилось.

— Пожалуйста, следуйте за мной, Ma'm'selle, — произнесла она холодно, вышла из комнаты, пересекла холл и зашагала вверх по лестнице.

Гардения направилась вслед за ней. На душе у нее было неспокойно.

«Наверное, лорд Харткорт неспроста посоветовал мне не появляться перед тетей вчера, — размышляла она. — Представляю, как бы я себя чувствовала в том зале с игорными столами, когда в нем веселилась хмельная толпа».

Они поднялись на второй этаж. Небрежно стукнув во вторую по счету дверь справа, служанка открыла ее и кивком дала Гардении понять, что можно входить.

Шторы на окнах в комнате были раздвинуты всего на дюйм, не больше. Узкие полоски солнечного света, проникавшего внутрь, тускло освещали огромную кровать, украшенную у изголовья раковиной, на треть размещенную в небольшой нише.

— Кто это? Неужели ты. Гардения? — послышался хриплый негромкий голос.

Неожиданно от растерянности и страха Гардении не осталось и следа.

— Да, тетя Лили! Дорогая моя тетя Лили! — воскликнула она. — Это я, Гардения. Я приехала вчера вечером. Надеюсь, вы не очень на меня сердитесь. Мне не оставалось ничего другого, абсолютно ничего, кроме как приехать к вам.

Подушки и одеяла зашевелились. Через несколько мгновений из них показалась рука. Подскочив к кровати, Гардения с благодарностью ее пожала.

— Гардения, мое дорогое дитя, ничто в жизни не удивляло меня настолько сильно. Когда Ивонн сообщила, что здесь моя племянница, я подумала, она что-то перепутала. Почему же прежде ты не написала мне письмо?

— Я не могла, тетя Лили, — ответила Гардения. — Видите ли… Мама умерла…

— Умерла?

Герцогиня резко поднялась и села. На ее лице отразился неподдельный ужас, Гардения ясно это увидела, несмотря на то что было довольно темно.

— Умерла? Твоя мама умерла? О Боже! Я не могу в это поверить! Бедная милая Эмили! Последнее письмо она написала мне после смерти твоего отца. В ее словах было столько удивительной стойкости, столько мужества, столько решимости продолжать жить!

— Она не вынесла этого горя, — сказала Гардения печально. — Не смогла. Ей на долю выпало слишком много испытаний.

— Подожди, подожди, детка! — воскликнула герцогиня.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне все по порядку. О, моя голова! Мне кажется, она вот-вот расколется на две части.

Ивонн! Принеси мои таблетки и раздвинь пошире шторы! Я должна как следует рассмотреть свою племянницу. Я не видела ее много лет!

— Семь лет, не меньше, тетя Лили, — подсказала Гардения. — Но я очень хорошо помню, какой вы были красивой, когда приехали к нам с чудесными гостинцами и подарками — изюмом в коробочках, pate de foie gras13 для папы и кружевным пеньюаром для мамы. Тогда я думала, что к нам в гости пожаловала настоящая сказочная фея!

— Дорогая моя девочка! Ты и впрямь все помнишь! Как мило, — пробормотала герцогиня, похлопывая Гардению по плечу. У нее из груди вырвался сдавленный стон. — Что творится с моей головой! Каждое движение причиняет адскую боль.

Ивонн, поторопись!

Она разговаривала со служанкой по-французски, а с племянницей по-английски. Гардению приводила в восторг та легкость, с которой ей удавалось перестраиваться с одного языка на другой.

Ивонн раздвинула шторы. В комнату хлынул поток утреннего света, озаряя лицо герцогини. Гардения замерла от ошеломления.

Она запомнила свою тетю прелестной блондинкой с яркими чертами лица. Некогда у нее была белая кожа, небесно-голубые глаза, румянец на щеках, алые губы, золотые волосы и потрясающая фигура. Ее называли английской розой.

— Тебе следовало дать другое имя, — галантно сказал ей как-то раз отец Гардении. — Лилия — это бледный, скромный, холодный цветок. Ты же — само тепло и цветение и похожа на Gloire de Dijon14 у нашего крыльца.

— Генри, ты поэт, — ответила тогда тетя Лили, обворожительно улыбаясь.

Женщина, которая полулежала на подушках перед Гарденией сейчас, представляла собой поблекшую тень той английской розы, которая однажды неожиданно нагрянула к ним в деревню на безлошадном экипаже под названием «автомобиль» и вызвала настоящую сенсацию среди местных жителей.

— Я уговорила супруга поехать в Англию для покупки «роллс-ройса», — сообщила она. — Французские автомобили не так высоко ценятся. Я сразу решила, что заодно навещу вас, вот и проделала весь этот путь.