В этой фразе три утверждения. Два из них - абсолютно лживы. Бабурин не только не отказывается вспоминать голосование за Декларацию о суверенитете - он включает в книгу “Российский путь: утраты и обретения”, изданную им в том же 1997 году, стенограмму своего выступления на I Съезде депутатов про ту саму Декларацию. Данное выступление напрочь опровергает вторую ложь анонимного биографа: голосуя за суверенитет РСФСР, Бабурин не голосовал за развал СССР. Заглянем в стенограмму съезда:

“Мы должны заявить в Декларации о суверенитете о том, что Российская Федерации будет не только пользоваться теми богатствами, которые находятся на ее территории, но и обладать в полном объеме правом владения, правом распоряжения.

Как соединить, казалось бы, несоединимое - экономическую заинтересованность россиян с интернационализмом? Я убежден, что эти вещи соединить можно и нужно. Одна из наиболее ярких наших особенностей состоит в том, что Российская Федерация никогда не бросала других в беде. И ныне мы должны быть готовы помогать нуждающимся на основе взаимной ответственности и взаимной выгоды”. Устами депутата Бабурина о суверенитете РСФСР говорил рядовой трезвомыслящий мужик из Сибири. Ему, страдающему от бездорожья и тесноты в своей квартире, надоело слушать рассказы о превосходных автотрассах и роскошном жилье в Латвии и Грузии. Этот сибирский мужик больше не желал, чтобы РСФСР была сырьевым придатком для Прибалтики и Закавказья. Но не желал он и перекрывать движение товаров и людей по одной шестой суши границами и таможнями. И потому предлагал ничего не разваливать, а перестроить отношения внутри единого союзного государства “на основе взаимной ответственности и взаимной выгоды”.

Декларация о суверенитете РСФСР была своего рода скальпелем. Сибирские и уральские, псковские и ярославские мужики рассчитывали прооперировать им живой, но больной организм Советского Союза. Московские же джентльмены, толпившиеся вокруг Ельцина, планировали этому скальпелю иное применение.

Депутат из Омска Сергей Бабурин не знал секретов столичной политической кухни. Но обладал инстинктом русского государственника и патриота. И, не видя изначально в играх околоельцинской тусовки ни намерений сокрушить СССР, ни, тем более, планов распродажи советской империи, он, тем не менее, не ринулся в ее распахнутые объятия. Все депутаты из провинции, приглашенные накануне первого их сбора на съезд движения “Дем. России”, вступили в это движение. Все, кроме Сергея Бабурина.

Его роман с “демороссами” завершился на стадии знакомства. И чем успешней они набирали силу и яснее декларировали свои истинные цели, тем больше он от них отдалялся.

В Верховном Совете, избранном I съездом депутатов, вокруг Бабурина объединяется группа единомышленников, которые не горели желанием следовать указаниям ЦК КПСС и входить во фракцию “Коммунисты России”, но и не хотели исполнять установки доминировавшей в парламенте “Дем. России”. То есть не хотели крушить союзный Центр, поспешно заменять партийную вертикаль власти в РСФСР на президентскую и копировать западную модель экономики.

Эта группа образует фракцию “Россия”. Собственных сил для победы в завязавшейся схватке с “Дем. Россией” у нее не хватало. Фракция же коммунистов, сбитая с толку метаниями Горбачева, сохраняла нейтралитет, что позволило Ельцину за две недели получить пост президента, за два месяца обрести фактическую независимость от высших органов власти СССР и потом разгромить трусливую союзную бюрократию, попытавшуюся поставить его на место.

Бабурин и фракция “Россия” никоим образом не были причастны к действиям ГКЧП, и им ничто не мешало, сохраняя лицо, признать триумф “Дем. России”, отказаться от противоборства с ней и тем самым обеспечить себе безоблачное существование в новой народившейся системе власти. Но в то самое время, когда Александр Яковлев под одобрительный рев толпы “деморосов” у Дома Советов требовал расправы над всеми, кто так или иначе потворствовал ГКЧП, Бабурин едет защищать обвиняемых в идейной подготовке путча русских писателей, у которых демкомиссары вознамерились отобрать их особняк на Комсомольском проспекте. Когда же Ельцин, вопреки всем законам, издает указ о роспуске КПСС, то Бабурин, никогда не питавший симпатий к ее здравствующим вождям, заявляет, что остается членом запрещенной партии и не собирается из нее выходить. Чуть позже он войдет в редколлегию газеты “День”, которую пресса победившей демократии именует фашистской, и станет выступать на митингах, где скандируют: “Банду Ельцина - под суд!”

ПОСЛЕ АВГУСТА 91-го Бабурин не поступился ни единым принципом, не отрекся ни от одного своего политического союзника, ни разу перед столпами режима Ельцина не прогнулся, чем отрезал себе все пути к государственным постам в этом режиме.

Превратить славу в нечто съедобное ее обладатель вполне может и, оставаясь в оппозиции к исполнительной власти,- без всяких должностей в последней. Это убедительно продемонстрировал Владимир Вольфович Жириновский. Пятилетку своей известности он употребил во имя и во благо собственной семьи и партии, которая, в меру браня власть и час от часу оказывая услуги ей и капиталу, сделалась весьма богатой корпорацией, имеющей все: парк автомобилей, в том числе 13 “мерседесов”, офисы в каждом областном и каждом крупном районном городе, деньги на партаппарат, на издание газет и книг, на пышное празднование юбилея вождя…

Бабурин в конце 91-го вместе с несколькими народными депутатами РСФСР учредил движение “Российский общенародный союз”. Его влияние в Верховном Совете вряд ли было сильней, чем ныне у фракции Жириновского в Думе. Но тогда парламент играл в деловой жизни страны более значительную роль, и шуры-муры с председателем РОСа Бабуриным вожделели завести самые разные свежевылупившиеся бизнесмены, для которых важно было - не какого цвета кошка, а способна ли она ловить мышей. Депутаты из РОСа могли приносить пользу людям из числа разбогатевших на реформах “шоковой терапии”, и, стало быть, могли по-тихому закладывать материальную базу своего движения ограбленных этими реформами и не испытывать при том никаких угрызений совести, ибо деньги - это оружие, и главное - не как оно добыто, а на какие цели направлено.

Шансы на вооружение РОСа Бабурин до кончины Верховного Совета практически не использовал. Не использовал, вероятно, потому, что в то время абсолютно не стремился заиметь собственную, подконтрольную ему лично, мощную массовую политическую организацию.

Через три месяца после I съезда РОСа, в феврале 92-го, Бабурин выступил с инициативой объединения красных, коммунистических партий и движений - с белыми, патриотическими. К осени того же года эта идея воплотилась в структуре Фронта национального спасения. Бабурин, являясь де-факто лидером парламентской оппозиции, мог с полным правом претендовать на первую роль и в оппозиции внепарламентской. Но он даже не попытался забрать бразды правления в ФНС, и руководителем его исполкома был избран Илья Константинов.

Возглавив РОС и став одним из пяти сопредседателей Фронта национального спасения, Бабурин, по сути, остался политиком-одиночкой, политиком-горланом, но не главарем.

РАССТРЕЛ ДОМА СОВЕТОВ заглушил трепетание всех голосовых связок, и с лидерством в оппозиции Бабурину пришлось расстаться. Квелое его движение было допущено до выборов в Думу, но подписей собрало в обрез, и когда двадцать тысяч из них после налета ОМОНа исчезли, оно не попало в избирательные списки. Бабурин прошел в Думу по одномандатному округу в родном Омске. В новом парламенте его узнавали, но замечали редко. Сольные партии для политиков-одиночек в Думе не предусматривались. В ней могли солировать только предводители депутатских ватаг: Зюганов, Жириновский, Явлинский…

К очередным парламентским выборам в 1995 году страна начала подзабывать Бабурина, и его совместный с плачущим большевиком Николаем Рыжковым избирательный блок “Власть - народу!” пятипроцентный барьер не перешагнул. Но фракция КПРФ добавила к числу их сторонников из депутатов-одномандатников несколько депутатов-коммунистов, и в результате родилась депутатская группа “Народовластие”, от имени которой Бабурин получил пост зампреда Думы.