Она в глубинах моря алконост,

Да из нее ведь песня бьет взахлест!

Да из нее и песня бьет взахлест,

И часто: Стеша, спой на сон грядущий!

Она и грянет: Ты, поток ревущий,

Зачем возносишь шепоток до звезд?

Там, в небесах, ужель взойду на мост?

Ах, хорошо мне с ним вдвоем средь кущей,

Но душит сердце этот мрак всесущий, -

Нет, видно, домом станет мне погост,

И стану я березкой у погоста... -

И рада Тетушка: все мило, просто,

Мотив слезами сердце источил.

-- Ах, Стешенька, уж нынче ты в ударе! -

Кто дал такую силу бедной твари

И кто тебя измыслил, источил...

ТУТ ВСЕ.

ИЛИ

совсем уже засыпая:

Кто выдумал тебя? Кто источил?

Ужели песней ты мне душу вынешь?

Тому и обречен, куда ни кинешь...

И кто тебя лечил -- не долечил?

Но не с небес ли голос заскворчил?

Да уж того, что суждено, не минешь.

Стал слышен звон стекла: Еще раз кинешь!

Чтоб так себя на всех я ополчил.

Опять же разберемся -- кто нас судит?

Нет, он не Моцарт, попросту -- прохвост.

Эредией он вовсе уж не будет.

Да и вообще -- куда же смотрят люди-т:

Ну, пусть я не хватаю с неба звезд -

Да из нее ведь песня бьет, взахлест!

ЧУМА

Чума на оба ваши дома!

ШЕКСПИР

Сезон был мертв, и то -- не странно ль это?

Палили мы и немцы по нему

Столь тщательно, что вот -- убили лето.

Билл на обоих призывал чуму,

Отец его оставил без ответа, -

Нам это безразлично -- почему:

В окопе хлопнуло и смрадец вышел.

Что говорил Шекспир -- отец не слышал.

В болоте мы утюжили хвощи,

Три танка вперлись в ил, туда, где грязно,

И выйти им слабо, сиди -- свищи!

Кому тащить -- Жидкову, дело ясно.

Отец же: Кто загнал, тот сам тащи! -

С ним спорить, сами знаете, напрасно.

К расстрелу, проблядь, сукин сын, стервец!

-- Стреляйте! -- мрачно говорит отец, -

А только кто загнал -- тот сам и вынет! -

-- А как? -- Обыкновенно, тросом, как! -

-- А как как пушку грязью подзаклинит? -

-- Дурак, тащить же танк не носом, как? -

Однако, чувствуя, что танк загинет,

Помедли -- и не вызволишь никак -

И все, что делается, сикся-накся, -

Отец вдруг разупрямился и впрягся.

И тут же был представлен ко звезде,

Как выколупавший из грязи И-Сы.

Но ротный не спускал ему нигде:

Увы, и на войне свои кулисы!

И вот уж точно было быть беде.

Не помню -- на Днепре иль возле Тиссы,

Когда немецкий нас накрыл огонь,

То ротный по отцу открыл огонь.

Отец, естественно, слегка опешил,

Но удивляться до смерти не стал;

Во-первых, враг из миномета вешал,

И в воздухе вовсю гудел металл, -

А во-вторых, сообразив, что не жил

Еще как следует и что питал

К нему презренье враг, а не начальник, -

Начальнику он раскрошил хлебальник.

И тут же подведен был под расстрел

Военно-полевым судом без следствия.

Отец в том истины не усмотрел.

Он думал: Ничего себе, последствия!

Я, говорит, тонул и я горел,

А вот теперь -- расстрел! Какое бедствие!

Подумайте! -- просил их тугодум.

Его сатрапам было не до дум.

Они его решили ухайдокать,

На гибель обрекая целый мир.

Тем самым, словно вши, пошли б под ноготь

Сороки, псы и розы, и Шекспир!

И, верно, все б мы доставали локоть

И первым -- батальонный командир.

Но, появившись вовремя, последний

Изрядно подшутил над их обедней.

И в ротные беднягу произвел

И выгнал всех, кто только вздумал вякать.

А ночью вдруг мертвец к отцу пришел:

Кость битая, расстроенная мякоть.

Отец совсем в уныние пришел,

И было от чего: стал дождик плакать,

И, слякотью дороги развезя,

Ухабами испещрилась стезя.

Но рота ходко шла, как будто глиссер,

И словно подозрительный эфир -

Над ней висел усмешек мелкий бисер,

Чудесный смех отца -- всех чувствий пир,

И что с того, что день в такой хляби сер, -

С ним шли и псы, и розы, и Шекспир!

И сзади, как все мертвые, не потный,

За ними бодро увивался ротный.

Заметьте -- тяжких мыслей никаких

Не знал и не терпел отец чем дальше, -

Ведь даже смерть -- как отзвучавший стих -

И уж конечно -- стих, лишенный фальши, -

Как поцелуй... пусть "ароматы их

Соткали им из..." как? -- не помню дальше!

Не помню... или стойте... вспомню щас...

Но лишь с Жидковым-старшим распрощась!

Где ты, душа, исполненная солнца?

Где воздух горечью и кровью смят, -

Ты не смогла исчезнуть, расколоться,

Но превратилась в воздух, в аромат.

Ты бродишь карпом в холоде колодца,

И ведра полные тебе гремят.

Пью за тебя -- пусть трезвым или пьяным

Я обрету твой дух на дне стаканном!

Исполненная жизни смерть -- не смерть, -

Глубь бархатная, шелковая высь ли, -

Пес рыщет, рыжий, длинный, словно жердь.

Отец веселый, погруженный в мысли.

Сияет облачная коловерть,

Сверкающие купы к нам нависли, -

И умный пес, бесшумный, точно тишь, -

В зубах приносит умершую мышь...

В ЭВАКУАЦИИ

Читатель, хорошо быть молодым!

И мчаться в ночь к огням далеких станций,

Забыв отечества приятный дым,

Отбыть для Индонезий либо Франций, -

Вообще испутешествоваться вдым.

Читатель, посещал ли ты инстанций? -

Там спуталась со сном и бредом явь:

Одежду и надежду там оставь!

Зато -- не лучше ли без происшествий

Губительных чувствительной душе

Стать пассажиром дальних путешествий,

Лишь чуть означенных в карандаше,

Не подвергаясь риску сумасшествий,

Носильщиков свирепому туше,

Загнившим нравам, воровским таможням, -

Без тесноты и в поезде порожнем. -

Без справок отправляться в никуда,

Взяв лишь словарь для справок и фломастер, -

И хоть у нас дороги никуда, -

Езжать в Саратов там или Ланкастер,

На Галапагос, Мартинику! Да!

Пока еще хоть так вполне по нас дер.

Покудова какой-нибудь журнал

Нас не прибрал и нас не окарнал.

Приятно съездить хоть в карман за словом,

А съездить по водам иль по мордам?

Слывешь тут доброхотом и злословом

И вечно на худом счету у дам,

И как ни прикрываешься Жидковым, -

Все те же речи: не хочу, не дам!

Попробуйте у Любы иль у Милы! -

И дамы и унылы мне, и милы.

Жидков, однако ж, вовсе не таков:

Он, ласками и розами задушен,

Бежал от роз и ласк для пустяков,

В глаза любимых дев смотрел бездушен,

Безмолвен, беспричинен, бестолков,

Невинностью и музыкой усушен,

Укушен музами, взбешен молвой,

К луне восплескивая низкий вой.

И все же мне пора вам дать наглядный

Его куррикулум: родился в год

Тридцать седьмой, кристальный, беспощадный,

В семье, лишенной льгот, но не забот,

Ребенок нежный, милый, ненаглядный, -

Исчадье он родительских суббот

И, словно агнец, незлобив и кроток, -

Отрада матери, отца и теток.

Так дожил он без цели, без трудов, -

Воспользуемся кирпичом Поэта, -

Без малого до четырех годов,

Когда ж четвертое настало лето, -

Его отец, прекрасен и бедов,

Бежал на фронт, отринутый на это

От канцелярских дел и чайных роз, -

И далее сам по себе он рос.

Мать из Москвы свезла его на Волгу,

На родину свою: в Саратов, в глушь,

Где писем от отца ждала подолгу,

Лечила детский насморк и коклюш,

Похоронив родителей по долгу -

Умерших с голоду прекрасных душ -

И дочь, окоченевшую в роддоме, -

Всецело отдалась заботам в доме.