Сюжет этого мифа, известный по «Авесте», не претерпел сколько-нибудь значительных изменений за всю историю домусульманского Ирана. Хотя в «Ведах» ему аналога и нет, но установлено, что по происхождению он — индоиранский (а представление о Сириусе как о подателе дождей восходит ещё к индоевропейским временам[16]). Скорей [13] всего, трактовка сначала была несколько иная: если люди много грешили и недостаточно воздавали Тиштрии почестей, богу не хватало сил для победы, и предстоял засушливый год.

Не совсем понятно, как разыгрывалось это мифологическое действо на звёздном небе: что, к примеру, означает отступление Тиштрии?[17] Облики, которые он последовательно меняет — сперва предстаёт в виде отрока, затем в виде быка и наконец в виде белого скакуна? А демон Апаоша, кажется, и вовсе не имеет небесного соответствия. Но в любом случае миф о Тиштрии — редкий для иранской традиции пример астрального мифа, во-первых, а во-вторых — единственный в ней циклический миф (действо которого не свершилось однажды и навсегда ушло в прошлое, а повторяется вновь и вновь, из года в год).

...Нравственность, мораль, Бог, справедливость, эстетика — это, с точки зрения историка, относительные категории: разные народы и разные эпохи понимали их по-своему, и, например, геройство Ахилла, воспевавшееся в Элладе, древний египтянин посчитал бы злом — угрозой существующему миропорядку. Относительна даже красота природы: бескрайнее степное скифское раздолье — для лесных и горских народов зачастую уродство, проклятые земли. Но одно исключение, кажется, есть: звёздное небо. Все народы восхищались этим зрелищем, и у всех представления о Боге так или иначе связывались с небесами.

Поэтому на первый взгляд может показаться странным, что у индоиранцев, почитавших звёзды, астрономические явления почти не отражались в мифологии.

Здесь опять как нельзя лучше подходит сравнение индоиранской религии с египетской. У египтян все события мировой (легендарной) истории повторялись каждый год — в годовом цикле мистерий, «театрализованных представлений» на мифологические сюжеты, — каждое в определённый день года, и каждому соответствовала одна и та же картина звёздного неба, повторяющаяся в этот день. Семьдесят дней Сириус не виден: ушёл на Запад, за горизонт, в царство мёртвых, — мёртв бог плодородия Осирис, убитый братом Сетом; мертва природа, боги в трауре, в Египте лютый иссушающий зной. А перед тем злодей Сет изрубил труп Осириса на куски и разбросал их по берегам Нила — это египтяне срезали и молотили колосья. Семьдесят дней Исида собирает останки мужа и вместе с Анубисом бальзамирует тело. И вот мумию оплакивают. Сириус, осиянная «Слеза Исиды», падает в Небесный Нил (первый утренний восход звезды на востоке, для II тыс. до н.э. ок. 20 июля) и растворяется в небесных водах («тает» в лучах зари)[18] — от этого разливается Нил земной. В начале времён [14] мир был водной пустыней, но однажды средь первозданных вод возник Холм-остров, сотворённый богом, — и теперь боги вновь сотворили мир: вода отступила, обнажилась плодородная почва. Мумию Осириса хоронят — бросают в почву зерно, и бог воскресает вместе с первыми всходами. Это было, это свершилось опять, и так будет повторятся вечно — как вечно повторяются одни и те же звёздные действа на небесах. Для мифологического сознания мистерии и обряды — это не изображения неких событий, а сами события: жрец-бальзамировщик в маске Анубиса — сам Анубис, плакальщицы — Исида и Нефтида, покойный — сам Осирис, и всякий умерший воскресает для вечной жизни в загробном царстве, как некогда воскрес великий бог.[19]

Но египетской религии такое мироощущение естественно. В этом, собственно, и заключается её суть: культ стабильности, неизменности, вековечности существующего порядка. Бог Солнца и его свита каждую ночь сражаются с исчадием Тьмы гигантским змеем Апопом, повергают его, пронзают копьями; утром солнечная Ладья выплывает из подземелья на небосвод, — но к следующей ночи Апоп излечивает раны и опять нападает на Ладью. Убить его нельзя, как нельзя не убить Осириса — не срезать и не обмолотить колосья. Мир зиждется на гармоническом равновесии: силы Зла всегда терпят поражение, но никогда они не будут истреблены до конца, ибо если в мире не останется Зла, то зачем тогда будут нужны боги?

А для издревле кочевавших арийцев окружающий мир постоянно менялся: новые земли — и новая природа, и другой климат, и иное небо над головой.[20] Их религия была устремлена как раз на противоположное: сделать мир таким, чтоб в нём не осталось места Злу, а для этого — помочь богам в их борьбе за полное торжество Истины.[21] Все исторические события уникальны; воскресение змея для индоиранца и зороастрийца — такая же бессмыслица, как для египтянина — его убийство. Змей убит раз навсегда, схватка предстоит уже с новым [15] змеем. Повторяются только природные процессы, из года в год бьётся с Апаошей Тиштрия, — но и засуха когда-нибудь будет уничтожена и навеки сгинет. «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку»; между повторяющимися звёздными картинами на небесной тверди и мировой историей связи нет.

Поэтому не было и мистерий на сюжеты легендарной истории. Видимо, ещё в ту пору, когда арийцы шли с севера на юг, мистерии превратились сначала в обряды (то есть мифологическое события — в изображения событий, боги — в людей, изображающих богов), а потом в ритуалы, изначальный смысл которых был напрочь забыт или переиначен. Так, обряд выжимания хаомы/омы явно восходит к древнейшей, ещё раннеарийской, а может быть и общеиндоевропейской мистерии мифа о том, как боги убили одного из своих собратьев, расчленили труп и приготовили из него напиток бессмертия.

По той же причине у иранцев, при тесном их общении с Вавилоном, так долго не приживалась блистательная вавилонская астрология. В досасанидском Иране толковали небесные знамения,[22] а по Зодиаку предсказывали погоду и урожаи на несколько лет, но не предсказывали событий — судьбу царя, исходы битв и др. Лишь с утверждением в зороастризме догмы о предопределённости конечной победы Добра была воспринята и гороскопная астрология. Космологические мифы и некоторые эпизоды легендарной истории сасанидские богословы стали постепенно приводить «в соответствие» с астрономическими явлениями (подчас это делалось очень неуклюже — см. внутритекстовый комментарий на с. 191-193), но ни одного циклического мифа не появилось всё равно. Иранские астрологи, по-видимому, первыми начали предсказывать по звёздам не только отдельные события, но также ход истории страны, общую тенденцию. Тем не менее по уровню астрологических знаний зороастрийский Иран не идёт ни в какое сравнение с такими цитаделями астрологии, как Вавилония и эллинский мир. И вообще сасанидская астрология имеет весьма опосредованное отношение к собственно религии, — поэтому её не принято называть «зороастрийской».

Об астрологии зерванитов см. на с. 119-120.

Помимо Ардвисуры Анахиты и Тиштрии, подателями влаги были фравáши — души умерших предков. Перед весенним равноденствием они в виде крылатых существ, облачённых в доспехи, прилетали из загробной обители (очевидно, с неба) и несли воду — каждая для своей семьи и для своей общины.

Цикл мифов о сотворении мира и людей у каждого племени был своеобычный. Надо полагать, что верховный племенной бог, как правило, почитался и главным демиургом. Общая же картина примерно следующая.[23] Сначала боги сотворили из камня скорлупу небесной тверди и возожгли на ней звёзды, а нижнюю часть скорлупы заполнили водой, в результате чего возник мировой океан Ворукаша, окруживший Землю: Земля утвердилась на лоне океана, покоясь в середине [16] каменной сферы «как яичный желток в середине яйца». После этого были сотворены Первый Бык, первый человек по имени Гáйа Мáртан («Жизнь Смертная») и первое растение. Наконец, боги вдохнули в сотворённый мир жизненную силу — огонь; в небе загорелось Солнце и стало светло. Всю троицу первозданных живых существ боги принесли в жертву: истолкли растение, заклали Быка, убили человека, — и из их плотей возникли семена, твари и род людской. Мир пришёл в движение в соответствии с Истиной-Аша, регулирующей природные процессы: смену времён года, рождения и смерти.