— Скоро, хорошо и надолго, — сказал Танкред. — Мне ли этого не знать!

Элеонора засмеялась. Так осторожно, очень весело и очень легко, чтобы не потревожить своей эмали.

Танкред подошёл к Имогене, поговорил немного. Первые, скользящие впечатления, — у неё жуткое любопытство; он легко полюбовался ею. Подумал, что было бы приятно опять увлечь, опять влюбить. Отошёл, почти равнодушный, но не раз взглядывал в ту сторону, где была она.

А для Ортруды, как смутный сон, длился блестящий бал.

На другой день королева Ортруда велела позвать к себе Астольфа. Нетерпеливо ожидала его. Когда он пришёл, радостно взволнованный, Ортруда сказала ему:

— Милый Астольф, я хочу повторить с тобою наш вчерашний урок. Пройдём опять потайной ход вместе. Проверим, сумеем ли мы сами справиться с этим важным делом.

Астольф радостно покраснел. Ортруда, улыбаясь, сказала:

— Надеюсь, что там мы с тобою не встретим белого короля.

Ещё багрянее покраснел Астольф, жестоко смущённый словами и весёлою улыбкою Ортруды. Он прошептал, стыдливо склоняя голову:

— Вашему величеству не страшен белый король. Тени ваших предков к вам благосклонны.

— А тебе он не страшен? — спросила Ортруда.

— В нашем роду не было трусов, — с застенчивою гордостью отвечал Астольф.

— Так открой же мою потайную дверь, — приказала Ортруда.

Астольф сложил опять её тайное имя, как вчера складывал его гофмаршал, — и снова открылась никому неведомая дверь.

И вот опять, преодолев мгновенный страх зазиявшей перед ними чёрной тьмы, они шли тёмным подземным ходом по той же дороге, как вчера. Toт же лёгкий огонек, теперь в руке Астольфа колебавший свой белый, немигающий взор, освещал их путь. Как вчера, было душно, и влажный воздух был неподвижен и оранжерейно тёпел. Зыбкая тьма трусливо убегала в углы переходов, и там вздрагивала, и смеялась беззвучно и тупо, и дразнила. Как вчера.

Но сегодня Ортруда и Астольф были одни. Докучной старости не было с ними. Их обоих равно волновало таинственное, тёмное сладострастие этого уединения. Казалось, что здесь всё возможно, всё дозволено. Мечтания зажигались в них, и хотелось сделать что-то невозможное для земли, неслыханное на земле.

Но что же ты, бессильная мечта! Боишься ли ты камней, тепло и влажно жёстких под их смутно в полутьме белеющими ногами? Или ещё не настал твой час ликовать и радоваться?

Наконец Ортруда и Астольф подошли к высокой бронзовой двери, последней перед гротом. Звонкая радость охватила их обоих. Они смеялись, кричали от восторга забавные и простодушные слова, как дети, возились у двери, и кричали, звонко смеясь:

— Я открою, я!

— Нет, я!

— Пусти меня, ты не знаешь.

— Знаю, помню.

Наконец Астольф первый нашёл и нажал пружину, скрытую в стене между двух больших камней. Со скрипом медленно приоткрылась тяжёлая дверь. Открылся грот, и узкая дорожка у самой воды. Пробирались осторожно по этой дорожке, Астольф впереди, и за ним Ортруда.

Было сыро, и ещё более душно, и тяжело было дышать. И всё здесь было странно и необыкновенно, как в сказке. Небывалым на земле казалось даже освещение, — смешивался слабый свет ручного электрического фонаря с мутною полумглою грота. Электрический фонарь бросал беглые отсветы на стены грота, и они казались тёмно-красными. И на ногах Ортруды и Астольфа ложился тот же тёмно-красный отблеск, и казалось, что по тёмно-огненной они идут дороге, и багрово пламенеют оба. Капли воды, которые со звучным в тишине плеском медленно и мерно падали со сводов в воду, казались тёмно-красными, — точно это капала тяжёлая кровь какого-то каменного чудовища. Причудливою, зловещею тенью темнела яхта среди неподвижной воды бассейна.

Ортруда скоро заметила, что вода у дорожки была мелкая. Придерживая платье руками, она вошла в воду. Астольф весело засмеялся, и тоже пошёл по воде. Жутко-весёлый плеск ударился по их коленям. Стало вдруг прохладно, и грудь вздохнула легче. Плеск воды гулко отдавался в вышине тёмного свода, вдруг повеселевшего от этих детских шаловливых звуков.

А вот и вторая дверь, громадная, сложенная из двух каменных глыб, полунависших над водою, дверь уже на волю. Она двигалась посредством громоздкого механизма, который требовал малой затраты сил, но зато отнимал очень много времени.

Ортруда и Астольф взялись разом за выточенные из красного дерева ручки громадного вала, и быстро вращали его, прислушиваясь к хриплому шелесту влажных песчинок под движущимися тяжело глыбами. Они только немного приоткрыли дверь, — слегка раздвинулись две скалы.

Ортруда и Астольф, по колено в воде, прошли в расщелину этих скал. Они очутились на воле, на узкой полосе берега у подножия гор, облитых пышным багрянцем вечерней зари. Был каменист и пустынен берег, и шумные недалеко плескались волны. Вечереющий, алый свет широкого простора буйно разлился перед Ортрудою и Астольфом, лелея голубеющую в розовых тенях даль морскую. Бодро и свежо пахло морскою солью. Далёк и тонок был лёгкий дымок парохода на резкой алости горизонта, и два-три паруса розово вздували по ветру свои далёкие, вольные груди.

Какая радость выйти из тьмы подземной в вольный мир! Какая радость к вольному ветру морскому обратить лицо! И говорить с волною, и смеяться с ветром перелётным!

В небе безмерно высоком и ясном, как первозданный храм, пылала багряная вечерняя заря, торопясь ликовать и радоваться. И от неё восторгом пустынной свободы зажглась душа Ортруды, пламенея и ликуя. Как опьяневшая вдруг от света и воли, Ортруда далеко вышла к волнам, кипящим белыми брызгами пены, и говорила:

— О, светлая тень! Призрак, всегда утешающий! Наконец, я вижу тебя! Я вижу тебя, Светозарный!

В тлеющих лучах с неба её белое платье было, как пламень, и алы были её ноги в пламенеющих плесках волн.

Возникший от пламенеющего запада, великий Дух, в свете которого тают, как лёгкий, призрачный дым, свирепые драконы мировых солнц, Дух отрадный, имя которому — Светозарный, явился тогда, утешая, королеве Ортруде. Его широкие крылья, осенившие полнеба, пламенели, — и ризами его были струящиеся заревые огни, — и благостный взор его был безмерно-высокою лазурью. Ортруда, стоя в воде и отдав на произвол играющим волнам край своего лёгкого платья, простерла руки к Светозарному, и прославляла его, и восклицала восторженно:

— Прекрасный, лучезарный Дух, слава тебе! О, как я счастлива ныне, я, которая тебя жаждала видеть, и которая увидела тебя! К свободе и познанию неустанно зовёшь ты человека. Ты не ужасаешь его демоническими голосами слепо разъярённых бурь и гневом испепеляющим. Ты, великий, не требуешь ни поклонения себе, ни жертв. Ты не делаешь человека своим рабом, освобождающий всегда, и не топчешь ногами его склонённой головы. Ты не поучаешь его истинам, которые хотят быть вечными, но ветшают с каждым тысячелетием. Ты расширяешь беспредельно и непрерывно горизонты мысли, ты не устанавливаешь догмы и кодекса правил, ты разрушаешь костяные, всегда мёртвые оковы вероучений, ты освобождаешь совесть, ты зовёшь к неутомимому религиозному творчеству. Каждого, кто к тебе приходит, ты озаряешь светом неслыханной радости, и открываешь ему путь беспредельный, путь радостный, путь к тем высотам, где созидаются боги, и ещё выше, выше, в эфирные области чистой мысли.

Астольф стоял за нею, поражённый и испуганный. Едва понимал, что она говорит. Кому же она молится? — подумал он. — Кто же она сама, и во что же она верует?

— Ты — язычница! — воскликнул он.

И душа его томилась печалью и страхом.

Ортруда не слышала его. Продолжала свои молитвы и славословия. Тогда Астольф, объятый ужасом, упал на землю, и стал кричать и плакать. И казалось ему, что крылья жестокого, хитрого врага шелестят над ними.

Ортруда услышала наконец его вопли. С кроткою ласкою склонилась она к нему, и спросила:

— Что ты, Астольф? О чём ты плачешь?