Реальность вернулась вместе с болью. В первую минуту боль согнула сержанта почти пополам. Ослепила и оглушила. Сжала огненной рукой, душила и не отпускала. И сознание снова повисло на грани небытия. Но потом способность дышать вернулась, и Андрей, наконец, открыл глаза.

Сквозь покрытое трещинами стекло почти ничего не было видно. К тому же вдоль колонны ползла пелена дыма, затянувшая все вокруг. Андрей потянул за рукав повисшего на руле шофера, и тот послушно повалился на правый бок, открывая залитое кровью лицо. «Чарыга»,- вспомнил Андрей фамилию убитого солдата. На левом виске его, чуть повыше уха, виднелось в черной спекшейся крови входное пулевое отверстие.

Дверь заклинило. Андрей выбросил автомат в окно, и осторожно, чертыхаясь шепотом от боли в помятых ребрах, выкарабкался следом. Падать пришлось вверх ногами. В глазах снова потемнело, вокруг замелькали серебристые искры. Сержант закашлялся и выплюнул в песок черный сгусток. Из носа хлынула кровь. Пришлось его зажать и посидеть с минуту, запрокинув голову. Шок проходил, и разбитое тело заполняла боль. Казалось, Андрей сам превратился в один воспаленный нерв. Нашарив аптечку, он вколол в бедро ампулу промедола. Боль отхлынула, в глазах посветлело, в голове чересчур полегчало. Это можно было бы исправить парой глотков чего-нибудь крепкого. Андрей пожалел, что не захватил фляжку. У Чарыги всегда был коньяк про запас. Запасливый был солдат Чарыга.

Под соседней машиной, лицом в луже крови, лежал Щербак, снайпер из его отделения. Андрей опознал солдата по искореженным останкам винтовки, да татуировке на правой руке. Щербак, видимо, пытался снять пулеметчика, но не успел.

Стрельба еще продолжалась частыми одиночными выстрелами. Андрей прислонился к простреленному скату машины и потянул к себе автомат. Литое, маслянисто-желтое тело патрона легко скользнуло в ствол. Прицельную планку на пятьсот метров. Примерно столько до «зеленки», откуда щелкают сухие неприцельные выстрелы.

Головная машина полыхала, пачкая небо иссиня-черным дымом. В воздухе стоял удушливый смрад горящих медикаментов и коптящей резины. Метрах в ста от края дороги замер почти не поврежденный бензовоз. Видимо, во время боя его попытались то ли угнать, то ли отогнать подальше. Остальная часть колонны сбилась в кучу, совершенно заблокировав дорогу. И Левушкин ждал где-то там, впереди.

Андрей выбрал момент, когда дым чуть сгустился, сделал короткий рывок и скатился в правый кювет. Пулемет в зарослях запоздало «татакнул», взметнув пылевые фонтанчики у обочины. «Черта тебе лысого, сволочь!»- злорадно усмехнулся Андрей, ожидая, когда схлынет очередная волна боли в поломанных ребрах. Лежать было невозможно: кровь застучала в висках, разбитое лицо снова закровоточило. Теплое и соленое потекло по губам. Андрей привстал на одно колено – благо, глубина кювета позволяла.

Впереди взметнулся в небо пламенный шар: в головной машине взорвался бензобак. Облако дыма и пыли разостлалось по земле, на минуту закрыв колонну, и сержант, зажав рукой бок и стиснув зубы, побежал вперед, пригибаясь, когда пули свистели совсем близко.

Ближе к центру колонны кювет был доверху забит беженцами. Они лежали вповалку, вперемешку с ранеными солдатами. Андрей увидел еще одного из своего отделения, но тот был без сознания. Дети хныкали. Убитые лежали поодаль. Женщины умело и споро перевязывали раненых. Здесь, за плотной стеной машин, было относительно безопасно. Два солдата, перемазанные до неузнаваемости, чинили поврежденный БТР. На вопрос о Левушкине один из них махнул рукой куда-то вперед. Где четвертое отделение, они не знали. Андрей передал женщинам, взявшим на себя обязанности санитарок, свою аптечку и перевязочный пакет. Сам он отказался от перевязки, лишь позволив наскоро смыть запекшуюся на лице кровь. Сделав несколько скупых глотков теплой задохшейся воды из протянутой фляжки, он осторожно двинулся вперед, перебегая от машины к машине в перерывах между пулеметными очередями.

Ближе к левой стороне дороги пули ложились так плотно, что Андрею поневоле пришлось двигаться по-пластунски. Здесь дым и без того был редок, а тут вдруг еще повернулся назад, и пулемет немедленно отозвался короткой прицельной очередью, взбившей пыль всего в полуметре от головы. Сержант мысленно чертыхнулся и быстро перекатился под защиту лейтенантской машины.

Перевернутый УАЗик лежал поперек кювета. Сквозь узкую щель между землей и машиной была видна пыльная форменка лейтенанта Левушкина с расплывшимся пятном пота между лопаток. У Левушкина была замотана кисть левой руки, и на левом же виске темнело бурое пятно, проступившее сквозь бинтовую повязку. Каску лейтенант где-то потерял. Весьма неосторожно лежа на свежевырытой земле бруствера, он внимательно разглядывал в полевой бинокль заросли «зеленки», из которой все щелкали и щелкали выстрелы. По левую руку от него лежал Репей, лениво жуя сухую травинку.

- Сегодня особенно лютуют,- нахмурился Левушкин, сползая обратно в кювет.

- Облажалися с нашим сержантом, вот и отыгрываются,- язвительно заметил ефрейтор, обкусывая травинку.- Пишите, грит, ваш рапорт хоть на имя министра обороны! Слыхал, командир? У него там очень мохнатая лапа, это точно. Батя ажно позеленел от злости. Пока они будут бумажками перекидываться, мы тут вдоволь разного ерьма нахлебаемся. Вот хоть убей, не нравятся мне такие дела… Чует мое сердце, доиграемся скоро. Видал, как Андрюху приложили? Они, грит, на то и солдаты… Тьфу, нечисть, крыса лабораторная…

- Ладно тебе, чего разнылся-то,- нахмурился Левушкин.- Без того на душе погано.

Репей выплюнул травинку:

- Дохнуть надоело. Да я-то что… Мне-то плевое дело. Андрюху жалко.

- Батя прав, надо было и в самом деле все прекратить. Уже почти тридцать минут прошло…

- Да разве разберешь, как здесь время идет… То ли тридцать, то ли десять…

- Что-то его и впрямь слишком долго нет…

- Да здесь я!- откликнулся Андрей, скатываясь в кювет.- Принимай пополнение!

Репей, выплюнув изжеванную травинку, иронично прищурился:

- Ох ты ж… Здравия желаю, товарищ сержант. Видок у тебя бравый. Главное, ноги на месте. А нос, его ить и приклеить можно.

- Андрюха!- обрадовался Левушкин.- Наконец-то! Мы уж думали, не дойдешь.

- Да уж, были мысли временами…

- Только мысли?- не унимался ефрейтор.- А явления мистического плана? Типа там разного рода видения и прочая потусторонческая хрень?

Воздух над его головой прошила длинная пулеметная очередь, вспоров капот перевернутой машины. Сверху потекло горячее масло, заливая и без того грязный камуфляж ефрейтора, и Репей торопливо пополз в сторону, матерно чертыхаясь вполголоса. Андрей осторожно промокнул рукавом под носом.

- Ты как?- осведомился Олег.

- Ничего, справлюсь как-нибудь. Мне бы только свое отделение найти… Я видел двоих… убитыми. Один ранен. А где остальные?

- Остальные по плану были в замыкающей машине,- отозвался Репей, безуспешно пытаясь оттереть рукав сухой травой.- Которую в клочья разнесло. Красивое было зрелище, чистый Голливуд. Бум! И одни колеса догорают.

- Вот черт…

Андрей в расстройстве двинул каску на затылок, и новая боль раскаленной иглой воткнулась ему между глаз. И взорвалась в мозгу гранатой, отняв на этот раз и слух, и зрение, и сознание. Сержант побелел и уткнулся головой в стенку кювета.

- Андрей!

- Чего это он?- оторопел Репей.- Смотри, лейтенант, он хоть дышит?

- Трепись поменьше,- огрызнулся Левушкин.- От твоего трепа только вред один.

- Вред лучше, чем подлость.

В центре колонны взревел дизель БТРа. Левушкин обернулся.

- Все. Пошли по плану. Давай, выпускай парламентеров.

- Хороший план, право слово,- осклабился ефрейтор.- Жаль, Андрюха в отключке,заценил бы. Но ты начальство, тебе виднее.

Левушкин промолчал. Репей снова усмехнулся и пополз по кювету влево. Олег дождался, пока он скроется из виду, и принялся осторожно тормошить сержанта. Потом отстегнул от пояса свою флягу и приложил к его губам. Андрей поперхнулся и открыл глаза.